— Уважаемый совет, прошу принять мое последнее и официальное завещание, произнесенное в ясном сознании! Увы, не оформленное в двух экземплярах. Но я думаю, вы увидите, что рядом со мной нет ни пергамента, ни чернил, ни печати. — Гиффард в последний раз усмехнулся. Даже на ложе смерти он не переставал острить. — Я признаю Уильяма своим законным наследником и прошу суд сделать его Тастемара. Кровь уже сама текла к юноше, покидая тело Старейшины по своей воле, если можно сказать так о крови. Гиффард перестал чувствовать свою руку, затем живот, и холод стал подбираться все выше и выше к голове. Наконец, он понял, что очень устал и, простившись со своей любимой Мариэльд, со своим воспитанником Филиппом, впал в последний свой сон, самый крепкий. Уильям очнулся ближе к полудню, но туман всё еще окутывал пустую деревню. Он словно очнулся от страшного кошмара, испуганно вскрикнул и резко сел. В боку отдало болью — рана продолжала кровоточить. Оглядевшись, Уильям побледнел. Рядом с ним лежал Гиффард, однако останки аристократа более не походили на человеческие даже отдаленно. Его кожа обтянула череп и походила на старый пергамент, а звериные клыки оголились. Вампир был иссушен и напоминал скорее тысячелетнюю мумию, чем того, кто умер утром. * * * Йефаса. Филипп отшатнулся от Уильяма. Тот же, истратив последние силы, потерял сознание и провис на руках слуг, которые терпеливо приподняли его. — Филипп, вернись на свое место, — приказал Летэ, одергивая графа, за которым стояли уже другие Старейшины, помоложе. Граф Мелинай с легкой и вежливой полуулыбкой ждал за спиной Филиппа и рассматривал этого вампира, который был лишь на двадцать четыре года старше его. Шатаясь, как раненый зверь, Филипп вернулся на свое место. Бледный и потерявший всякое самообладание, которым всегда славился род Тастемара, он всмотрелся куда-то в пустоту, сквозь пещеры, сквозь стол. Рядом захохотали. Это дошла очередь обряда и до Райгара, и он, проходя мимо Филиппа, ядовито расхохотался еще раз, уже громче. — Да уж… Я хотя бы честно хотел осушить пацаненка и, похоже, оказался куда благороднее тебя, Белый Ворон! — Серые и обычно блеклые глаза Райгара довольно сверкнули, и он победоносно посмотрел на графа, наслаждаясь его унылым видом. — Райгар, Молчаливый замок не терпит оскорблений, — холодным, но очень опасным тоном произнес Летэ. Хозяин Офурта кивнул, натянул на свою физиономию смиренность овцы и молча сел за стол. Впрочем, он уже высказал то, что вертелось на языках у многих. Кто-то поглядывал на графа с тенью насмешки, кто-то с сочувствием, кто-то с безразличием, ибо были и те, кого произошедшая личная трагедия не тронула. — Ситуация следующая, — обратился, наконец, к совету Летэ. — С одной стороны, мы увидели официальное завещание Гиффарда, которое пусть и не было задокументировано, но все же весомо. Если мы посчитаем заявленного наследника Гиффарда законным, то законной становится и оформленная в виде завещания доверенность Уильяма, которая дает Филиппу право распоряжаться его жизнью на суде. Следовательно, дар в соответствии с просьбой Филиппа будет передан Леонардо. Если же мы сочтем, что Уильям — недостойный наследник, то согласно обещанию Гиффарда и тесной связи Аверинов и Тастемара, дар будет передан Леонардо, если не будет заявлено иных претендентов на дар. Старейшины важно закивали. Они внимательно наблюдали за Главой Совета, который по обыкновению крутил гранатовый браслет вокруг запястья и смотрел на всех свысока, покровительственно. Речь его, произнесенная чистым и поставленным голосом, разносилась по всей пещере, однако все же не достигала ушей сидящих в коридоре Йевы и Леонардо. Тем предстояло пробыть в неизвестности до конца суда. — Таким образом, ситуация однозначна, если не будет заявлено иных желающих. Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать? Лётэ многозначительно поднял брови и посмотрел на левую сторону стола, которую занимали Старейшины. Все переглянулись между собой. В зале повисла гробовая тишина. Время тянулось бесконечно долго для Филиппа, который, покрывшись испариной, кидал полубезумные взгляды то на бессознательное тело Уильяма, которое придерживали слуги, то на всех вокруг. — Хорошо, — по прошествии нескольких минут молчания произнес Лётэ. — Филипп, кого ты заявляешь в наследники Гиффарда? — Сир’Ес Лётэ, уважаемый Совет, я хочу изменить прошение! — Филипп, бледный, но решительный, поднялся с каменной скамьи. — На что же? — поднял бровь, догадываясь, хозяин Молчаливого замка. Филипп окинул взглядом всех вокруг. Лицо его постарело, осунулось, взлохмаченные волосы лежали на плечах, а взгляд стал безумным, но твёрдым, и эта твердость крепла в нем ежесекундно. — Я прошу Совет оставить Уильяма в живых, а также позволить мне оформить над ним опеку в соответствии с завещанием Гиффарда, — сказал граф. Все зашептались. Горрон взглянул на своего друга с сочувствием и развел руками. Заявление было сделано поздно. Но все-таки лучше поздно, чем никогда! Поэтому советник короля довольно улыбнулся и потер ладони в предчувствии жаркого спора. — Филипп, подумай еще раз. Если Совет решит, что Уильям — недостойный наследник, то ты не будешь иметь права на его дар. А если же Совет одобрит твое прошение, то у тебя могут возникнуть с ним разногласия. Ты сам видел крушение его маленького мирка после прочтения доклада. — Летэ, сложив руки на груди, ждал ответа. — Я уже решил. Я прошу совет сделать Уильяма моим сыном, Тастемара. Это окончательное решение! — подтвердил Филипп. Он сел за стол, чувствуя, как дико колотится сердце, что готово было выскочить из его груди. Старейшины поглядывали на него то с яростью, то с одобрением, и граф оказался под прицелом многих взглядов. Известный своей прагматичностью и выверенностью действий, Филипп в глазах всех сейчас стал едва ли не безумцем, которым считался ранее и Гиффард. — Хорошо. У кого-нибудь есть что сказать по поводу изменения прошения до голосования? — Что здесь говорить, Сир’Ес Лётэ, — деловито сказала каркающим голосом Амелотта. — Чистота нашего совета не должна быть запятнана столь безобразным и слабым созданием, как человек. — Он сейчас уже не человек и ничем не отличается от нас, уважаемая Амелотта, — вставил свое слово Горрон. — Я вас полностью поддерживаю, Сир’Ес Амелотта, — громко сказал Райгар Хейм Вайр и победоносно улыбнулся Филиппу, который вперился в него жестким взглядом. — Человеку не место среди нас, потому я и хотел избавить мир от этого жалкого безобразия! — Он весьма достойный Старейшина! — басом проревел Ярл Барден, перекричав всех. — Вы все видели, что он не похож на обычный корм, коего под нашими ногами тьма! — Из-за таких суждений и разгорелась в свое время Кровавая Война. Тебе ли не знать это, Барден! — Марко Горней холодно уставился на своего товарища и, вытянув ноги, сложил руки на груди разорванного кафтана. — Это единичный случай, Марко, — вступился герцог Горрон де Донталь. — Я готов поручиться за мальчика. Летэ выцепил слова герцога. — Ты? Горрон, ты готов взять на себя ответственность за действия рыбака? — спросил он. — Да! Он достоин этого дара, и я обязуюсь провести подле него минимум полсотни лет, передавая опыт и знания. Но тут вставил свое слово Теорат Черный. — Барши Безумный тоже был уверен, что люди не менее достойны дара Старейшин, и даже более, чем прочие вампиры. Совет притих. Упоминание Барши Безумного возымело эффект, и над залом повисло мертвое и гнетущее молчание. — Как ты можешь ручаться за этого человека, Горрон, когда ты сам одной ногой в забвении? — голос подала обезображенная старуха, жена Лётэ — Пайтрис. — Я еще не собираюсь туда, Пайтрис, — ласково улыбнулся герцог. Слухи ползли по совету со скоростью птицы. — Как вы можете обсуждать достойность или недостойность еды? — прорычал из-под плотно сжатых зубов Синистари. — Я был рожден Старейшиной в великом и чистом клане Сир’Ес и не желаю делить скамью со скотом! Совет взорвался, и многие ожесточенно заспорили. Теперь уделом молодых Старейшин было лишь наблюдать, как древние исступленно доказывали правоту своих убеждений и обвиняли друг друга едва ли не в преступлении. Некоторые так и вовсе сидели в полном молчании, притихшие и безмолвные, словно обсуждение их не касалось и они были лишь приглашенными на зрелище гостями. — Смотрите, как бы не настигла Уильяма судьба Коа Шанриса, — среди всего этого хаоса промолвила язвительно Амелотта де Моренн. — История Коа до сих пор неясна, Амелотта, — воспротивился Горрон. — Но фабула ясна как день! Коа, будучи человеком, не ценил переданный ему уважаемым Джеремайей дар так, как ценят его вампиры. И что? Он сбежал на Юг, разорвав родственную с нами связь. Это позор! — зашипела Амелотта и нервно покрутила на пальце кольцо. — Коа не предавал совет, Сир’Ес Амелотта, — подал голос доселе молчавший граф Мелинай де Джамед Мор и обеспокоенно посмотрел на герцогиню. — Не сравнивайте Коа Шанриса с Уильямом, — Филипп решил вмешаться. — Я буду следить за своим сыном и клянусь, что он ничего не сделает, что выходило бы за правила Совета! — Ой, ты за собой последить не можешь, меняешь решения как перчатки! — усмехнулась герцогиня северных земель Альбаоса. — Что сказал бы достопочтенный Ройс, увидев своего сына молящим о сохранении жизни корму? Побагровевший Ярл Барден, услышав оскорбление своего товарища, принялся гневно напоминать Амелотте о ее скелетах в шкафу, громыхая кулаками по столу и брызжа слюной. Зверски ощерился Марко Горней, давний друг Амелотты, дико взглянул на повелителя Филонеллона и едва не сорвался с места, сжимая преображенные руки. Лётэ, заметив это, решил прекратить хаос. — Тихо всем! — громко сказал Лётэ и, сжав полные губы, возвестил уже более сдержанным голосом: — Я услышал достаточно. Горрон, ты готов понести ответственность за действия рыбака в той же мере, что и Филипп, если Уильям будет узаконен? — Да. — Хорошо. Итак, кто за то, чтобы признать рыбака достойным наследником и позволить Филиппу фон де Тастемара усыновить его? В зале повисла тишина. Некоторые Старейшины переглядывались, особенно это касалось тех, кто еще не имел большого влияния в совете. Более Древние же уже знали, как проголосуют. Поэтому первой взметнулась вверх рука Горрона, он ясным и величавым взглядом осмотрел всех присутствующих и даже привстал. Недолго думая, Асска фон де Форанцисс, удивительно красивая и молодая черноволосая девушка, которая за весь суд не произнесла ни слова и тихо сидела рядом с матерью, подняла свою изящную и украшенную кружевами и кольцами ручку. За ней последовал Ярл Барден Тихий, и его квадратная рука, украшенная кожаными браслетами с металлическими бусинами, решительно взлетела вверх. Ольстер Орхейс, рыжеволосый полный, не молодой и не старый, с узкими и хитрыми карими глазами мужчина уважительно посмотрел на Ярла Бардена и поднял руку. На него с легкой и интеллигентной полуулыбкой взглянул граф Мелинай и последовал примеру Ольстера. Лагот Валорир, чуть помедлив, встретился взглядом своих больших и серых глаз с Мариэльд де Лилле Адан, получил одобрительный кивок, и они оба проголосовали за сохранение жизни Уильяму. Лицо Шауни де Бекка, очень худощавого и жилистого мужчины в годах, с копной густых и коротких волос, что плавно перетекали в редкие бакенбарды, вытянулось — он посчитал количество рук и, сомневаясь, все же поднял и свою. Пайтрис, которая пугала ранее Уильяма своим звериным видом, осуждающе посмотрела на любимую дочь Асску, однако та деловито улыбнулась и поиграла тонко очерченными бровями. Вздохнув, Пайтрис фон де Форанцисс тоже подняла руку с острыми и обезображенными ногтями. К лицу Филиппа, который не имел права голосовать, являясь участником спора, прилила кровь. Он ожил, задышал радостно и глубоко — за сохранение жизни Уильяма проголосовало девять Старейшин из шестнадцати присутствующих. Граф обхватил седую и вспотевшую голову и прикрыл глаза. Затем снова открыл их и, удостоверившись, что все происходящее реально, встретился взглядом с Горроном де Донталем. Тот, улыбающийся и невероятно довольный, взметнул вверх одну бровь с видом того, кто был уверен в победе. — Ну что ж… Девять из шестнадцати, — возвестил Лётэ. — Уильям признается законным наследником Гиффарда фон де Аверина и сыном Филиппа фон де Тастемара, который берет его под свою опеку. — Мари! — прервала Лётэ сухощавая Амелотта и с ужасом уставилась на седовласую женщину, которая проголосовала за сохранение жизни. — Как ты могла поднять руку за этот скот… Ладно Горрон, но ты! По губам красивой Мариэльд де Лилле Адан, графини Ноэльской, пробежала хитрая улыбка. Она сначала лукаво посмотрела на счастливое и светлое лицо Филиппа, который уже оттолкнул слуг и взял из их рук бессознательное тело нареченного сына, потом поднялась с каменной скамьи. — Сир’Ес Летэ, у меня есть обращение для совета.