Мгновения тянулись бесконечно долго. Слуги вслушивались — кажется, они знали, что сейчас кто-то должен был прийти. И действительно, семенящий топот, и металлическая дверь отворилась. На пороге стоял бледный мужчина, одетый побогаче слуг, с черной накидкой, продетой через голову и свободной, не сшитой по бокам. Он с глиняным кубком в руках осторожно подошел к Уильяму и протянул сосуд. — Пейте, — произнес он на языке Хор'Аф. — Пейте Гейонеш до последней капли! Гейонеш — так граф назвал этот церемониальный напиток. Значит это был он. Уильям взял кубок, понюхал, пахло не очень приятно, но и не сказать, что отвратительно. Аромат напоминал смесь трав бабушки Удды, которые она давала матушке Нанетте. Громко выдохнув, он залпом осушил глиняный бокал и вернул его. На вкус Гейонеш оказался горше крови, водянистым и склизским, но от него не тошнило, как от обыкновенных воды или пива. Ничего не происходило. Вампир хотел уже было встать, но слуги его остановили, коснулись со всех сторон: деликатно, но настойчиво. Три пары рук держали вампира и не отпускали. — Полежите, должно пройти время, — произнес один из служителей скорбным голосом. Время остановилось. Он лег, прикрыл глаза и почувствовал себя как-то странно. Голова закружилась, слабость охватила тело, а по пальцам пошла легкая дрожь. Уилла закачало, хотя он продолжал лежать на этом каменном подобии алтаря. Наконец, спустя неопределенное количество времени, слуга поднял его веко, вгляделся в расширенный зрачок, который не поменял размера, и кивнул братьям. — Вставайте, время пришло. Уильям сел на алтарь и попытался встать — голова на удивление приятно закружилась, и он оперся о каменный стол. — Я сам, спасибо, — отмахнулся он, когда слуги безмолвно подали ему руки, чтобы повести в зал. Осторожно ступая, он последовал за старшим служителем. По бокам шли двое слуг, мрачные и молчаливые. Один шаг, второй, третий, вроде бы он не падал, хотя голова продолжала кружиться и перед глазами плыло. Он подвигал плечами и, слегка придя в себя, вышел хромой походкой в коридор. Все перед глазами дрожало и искажалось. Уилл взглянул направо, и ему показалось, что он заприметил Йеву. Поначалу он это принял за иллюзию, за плод воображения под действием зелья. Но нет, в проходе на деревянной скамье и в правду сидели близнецы. Увидев Уильяма, Йева побледнела и затряслась как осиновый лист, а в глазах у нее заблестели слезы. Леонардо же расплылся в счастливой улыбке и с неожиданной прямотой посмотрел в глаза — в его взгляде царствовал восторг. Уильям не понимал, зачем близнецы здесь сидят. За уже открытыми каменными дверями начиналась пещера, которая вела во тьму, круто вниз. Уильям задержал рассеянный и мутный взгляд на Йеве, отвернулся и прошел через арку ворот, стал спускаться по выбитым в камне стертым ступенькам, все глубже и глубже под землю. Здесь уже не было ни факелов, ни ковров, ни мебели — только подземная галерея, нетронутая людьми. Вдалеке разносились голоса, которые тихим эхом прокатывались по коридорам. Миновав очередной поворот, Уилл попал в зал — круглую пещеру с высоким сферическим сводом. Где-то рядом, во тьме, журчала вода подземного источника. Уильям попытался найти его взглядом, но безуспешно — его глаза словно потеряли зоркость и он вынужден был таращиться сквозь полусумрак, стараясь хотя бы не споткнуться. В пещерном зале располагался большой каменный стол круглой формы, разделенный на две части. Проход между ними расширялся к центру, и именно туда и направились слуги, а Уильям безвольно поплелся за ними, с тревогой озираясь. За незаконным наследником Гиффарда следили два десятка пар глаз Старейшин. Те сидели за столом на каменных скамьях, безмолвные и холодные. Уильям старался приободрить себя и успокоить сердце, которое рвалось из груди, но под ледяными изучающими взглядами это получалось плохо. Слуги подвели его к центру и замерли по бокам, как изваяния. Пожалуй, стоило бы приветствовать Старейшин, но Уильям онемел, насмерть испуганный. Он шатался на ватных ногах и мог только в ужасе смотреть на тех, кто в свою очередь внимательно изучал его самого. Эти существа, древние небожители Севера, и должны решить его судьбу. Уильям нашел среди плеяды небожителей и Филиппа фон де Тастемара. Филипп, в своем бессменном котарди с воронами, сцепил руки в замок и плотно сжал губы. Его седые волосы были подвязаны черной лентой в хвост на затылке. Граф смотрел на Уильяма безучастно, как на чужого, и не было в его облике ни живости, ни энергии. Только такой же холод, такая же смерть, как и в глазах прочих. Бывший король Крелиоса, Горрон де Донталь, сидел поодаль, рядом с полным мужчиной чуть старше средних лет, и привычно гладил подбородок. Старейшины выглядели на разные возраста — от достаточно молодых, которым едва дашь лет двадцать пять, до глубоких старцев. Но более всего притягивала взгляд одна старуха — редкие и жидкие ее волосы висели колтунами, а кожа усохла так, что губы и щеки отсутствовали, обнажая острые клыки. Уильям старался на неё не смотреть, он боялся, но изредка поневоле все же бросал взгляд и содрогался от ужаса. Но всех Старейшин, в независимости от их возраста и внешнего вида, объединяло одно — их холодный и жесткий взгляд, вцепившийся в Уильяма, словно вурдалак в жертву. Пожалуй, лишь Горрон поглядывал на него с теплотой и печалью. — Итак, уважаемые Сир’Ес, — громко произнес Старейшина с куцой бородкой, сидящий слева от Горрона. Его голос был чист, властен и хорошо поставлен. — Перед нами Уильям, бывший человек, а ныне незаконный наследник Гиффарда фон де Аверина. Нам предстоит решить, оставить ли жизнь этому мужчине или передать дар дальше, более достойному. Летэ фон де Форанцисс, хозяин Молчаливого замка, а это был именно он, как догадался Уильям, — дородный мужчина с проплешиной на макушке, обрамленной ореолом жидких волос, — поднялся. Звякнул браслет с рубинами на его пухлом запястье. Внимание всех приковалось к Летэ, а тот поправил рукава черного платья и взял со стола одну из бумаг. А когда пробежал по ней глазами и убедился, что это нужный документ, то холодно посмотрел на Уильяма. — Уильям, я держу подписанный документ, в котором ты согласен сделать своим полным представителем графа Филиппа фон де Тастемара, верно? — спросил он ровным голосом, привыкшим повелевать. — Да, — тихо ответил Уильям, у которого пересохло в горле от страха. — То есть ты вверяешь ему право отвечать в суде вместо тебя и, по сути, отдаешь свою жизнь в его руки? — еще раз спросил Летэ, чтобы убедиться, что молодой Старейшина писал это письмо осознанно. — Да, — подтвердил Уильям и взглянул на Филиппа. Граф сначала выдержал открытый, честный и преданный взгляд, но потом отвел глаза. Уильям смутился. Он не понимал перемены в своем защитнике. — Хорошо, — спокойно произнес хозяин Молчаливого замка, держа в руках еще и другие документы, написанные явно не рукой Уильяма. — Тогда по обыкновению я предлагаю сразу же приступить к обряду воспоминаний. — Уважаемый Сир’Ес, я убедительно прошу вас провести суд в полном соответствии правилам. — раздался холодный женский голос с нотками гнева. — Это не обычная передача наследия, когда можно пропустить некоторые этапы. Перед нами стоит человек, хоть и бывший, но человек, что уже является плевком в наш вид! Слова принадлежали старой женщине. Она, с маленьким и злым лицом, состоящим сплошь из пучка морщин, пряталась в пышных черных облаченьях и походила этим на галку. Пальцы ее усыпали перстни, а на шее висел кулон с изображением морского конька с мечом в хвосте. Заплетенные в косы черные волосы обвивались вокруг головы подобно змеям, делая злое и морщинистое лицо еще злее и морщинистее. Это была герцогиня Амелотта де Моренн, из Лоракко, северных земель. Герцогиня жила на свете больше тысячи лет и была свидетельницей Кровавой Войны. Она, грозная, неуступчивая и свирепая женщина, приверженица старых правил, искренне считала людей за корм и, как предполагали Горрон и Филипп, была одной из основных угроз для Уильяма на суде. Так оно и оказалось. Амелотта недовольно посмотрела на Летэ и покрутила увесистое кольцо на тонком пальце. — Как скажешь, Амелотта. Это ваше право требовать полного соответствия нашим же законам. Тогда для начала я зачитаю все касающиеся дела этого юноши бумаги и требования, а уже затем мы проведем обряд памяти, — согласился Летэ с высказыванием герцогини. — Это уже лучше, уважаемый Сир″Ес, — произнес удовлетворенно Марко Горней хриплым и не очень человеческим голосом. Он сидел рядом с Амелоттой, одетый в рванье, подобно нищему, — узкий приталенный кафтан, видавший лучшие годы, и штаны с оборванным низом. Сапоги на его ногах уже развалились, а из-под швов кафтана кое-где проглядывало голое бледное тело, что абсолютно не смущало этого худого и странного вампира, который стал терять человеческий облик и уподобляться обезображенной женщине, на которую старался не смотреть Уильям. Филипп после этих слов посмотрел на Горрона с тревогой в глазах. Тот печально качнул головой, как бы говоря о том, что он предупреждал его. Летэ взял со стола первую бумагу, исписанную буквально парой строк. — Первое послание, кратко описывающее ситуацию, я получил гонцом спустя неделю после праздника Аарда. В нем граф Тастемара писал, что Гиффард фон де Аверин покинул его замок за полторы недели до смерти и отправился пешком до Ноэля, в земли Мариэльд де Лилле Адан. Почувствовав смерть нашего товарища, Филипп отправил на разведку двух своих детей, Йеву и Леонардо. На этом послание было окончено. Все верно, Филипп? — обратился к графу Летэ. — Да, — громко ответил Филипп, подтверждая сказанное. — А зачем он отправился к уважаемой Мариэльд? — спросил Синистари, повернув голову. — Гиффард был моим любовником и другом, — ответила красивая, синеглазая, пожилая женщина с белыми, как снег, волосами, которые она собрала на затылке в хвост и подвязала голубой лентой. — Я пригласила его к себе. Приглашение было отослано за несколько месяцев до событий. Думаю, что граф Солрагский подтвердит. — Да, все верно, — кивнул Филипп. — Гиффард получил ваше письмо. — Хорошо. С этим мы разобрались, хотя я не понимаю, почему Гиффард решил следовать через перевал Астерр, а не через южные королевства и Гаиврар. Насколько я помню, твое обещание, Райгар, еще в силе? — Летэ обратился к мужчине, сидевшему с краю от остальных. Все в Офурте до дрожи боялись своего графа, и потому, после всех бед, Уильям представлял себе Райгара Хейм Вайра едва ли не злобным чудовищем с клыками наружу, пускающим из ноздрей пар. Но перед ним предстал обычный коренастый мужчина, пусть и с крупными чертами лица: с мясистым носом и губами, глазами навыкате, которые прятались под лохматыми бровями. Выглядел Райгар совсем не свирепо, но и не очень-то дружелюбно. Райгар, взглянув на Филиппа, ядовито ухмыльнулся. — Мое обещание всегда в силе, Сир’Ес, — громко заявил он. — Хорошо, тогда пока опустим этот момент со странным маршрутом Гиффарда. Далее, спустя пять недель, я получил следующее послание. Оно оформлено на языке Хор'Аф и имело статус важного письма. Сейчас я вам его зачитаю. — Летэ хмыкнул, прочистив горло, посмотрел на Уильяма холодным и беспристрастным взглядом, как судьи смотрят на подсудимых, и взял со стола бумагу. Филипп весь обратился в слух, ибо он понимал, что сейчас будет зачитано, и потому с тревогой посмотрел на Уильяма, который выглядел уже не таким испуганным. Когда Старейшины перестали все как один буравить его взглядом, рыбак ощутил хоть и небольшое, но облегчение. «Уважаемый Сир’Ес Летэ фон де Форанцисс, Пайтрис фон де Форанцисс и Асска фон де Форанцисс. Я, Филипп фон де Тастемара, граф Солрага, сообщаю, что мои дети, Леонардо и Йева фон де Тастемара, обнаружили в Малых Вардцах, что находятся около Больших Вардов, в Офурте, следующее: Из-за случайного стечения обстоятельств Гиффард оказался в деревне Малые Вардцы во время атаки на нее вурдалаков. Гиффард был ранен шинозой, алхимическим ингредиентом, приобретенной местным жителем, рыбаком Уильямом, на ярмарке Аарда.» Уильям спокойно смотрел на читающего Летэ. Чуть отведя глаза, он взглянул на Филиппа с теплой улыбкой, чтобы приободрить обоих, но тот, когда увидел Уильяма, сделал лицо беспристрастным и холодным. Лишь цепкие глаза Горрона, которые наблюдали за Филиппом, заметили, как его молодой родственник спрятал руки под стол, чтобы не выдать дрожи. «Тело Гиффарда оказалось изувечено взрывом, устроенным молодым рыбаком. Нижняя половина туловища, а также рука отсутствовали. Ввиду того, что Гиффард находился в землях Райгара Хейм Вайра, он, вероятно, посчитал, что его дар будет передан последователям Райгара либо полностью утерян, если тот решит его осушить самостоятельно. Поэтому, не имея другой возможности, он обратил умирающего около него рыбака в Старейшину, чтобы тот смог донести дар до меня». Уильям смутился от странных формулировок в донесении. Он нахмурился, отвел глаза от графа и внимательно вслушался. «Однако рыбак, полуобращенный, был пойман воинами Райгара и находился в заточении в Больших Вардах в бессознательном состоянии. После донесения моих детей я с полуэскадроном Солров явился в Большие Варды и перехватил мужчину, чтобы сохранить того до суда, необходимого по законам совета. Молодой рыбак помещен в тюремные отделения до того момента, как он обратится полностью и перестанет быть опасным для себя и окружающих.» Уильям ловил каждое слово, как и прочие присутствующие. «Также хочу уведомить совет, что 35 лет назад Гиффард фон де Аверин дал клятвенное обещание мне, что, когда моему сыну, Леонардо фон де Тастемара, исполнится 70 лет, Гиффард явится в Брасо-Дэнто и мы составим завещание по передаче дара.» Лицо Уильяма, и без того бледное, стало белее снега, и он, сглотнув слюну, снова посмотрел удивленно на Филиппа. До него, пробиваясь сквозь любовь и преданность графу, стало доходить, что тот соврал ему про обещание Гиффарда якобы по переделу земель. «И я считаю, что Гиффард фон де Аверин, следуя своему обещанию, обратил рыбака в Старейшину, чтобы тот в дальнейшем передал в соответствии с клятвой дар моему сыну через суд. Со слов рыбака, Гиффард велел ему идти в Брасо-Дэнто, что уже является подтверждением описанного мной выше.» От услышанного ноги Уильяма подкосились сами собой, но слуги поймали его под руки. Все это время его обманывали, а он верил тому, кто его просто использовал, наивного деревенщину! Истина просочилась сквозь многослойную ложь, и Уильям уже не удивленно, а в ужасе, широко раскрытыми глазами посмотрел на того, кого считал покровителем и защитником. Истина, жестокая и беспощадная, ударила по нему сильнее, чем это сделали отряды Бартлета и Мертвая Рулкия вместе взятые. «Следуя данному обещанию, я обязуюсь предоставить рыбаку кров и еду, беру на себя ответственность за его поступки, а также гарантирую доставить его на суд в указанное вами время. Прошу суд учесть данные действия, клятву Гиффарда, верную службу совету моим родом Тастемара и вынести положительное решение в пользу моего сына, передав дар от рыбака к нему, как того желал Гиффард». Филипп поднял глаза, до этого опущенные к сцепленным, побелевшим пальцам. Взгляды рыбака Уильяма и графа Тастемара встретились. Ужас и страх — вот что увидел Филипп в глазах подопечного, красных от слез. Рыбака трясло мелкой дрожью, и он провис на руках слуг, уже не обращая внимания ни на окружающих Старейшин, ни на Летэ, который зачитывал доверенность Уильяма на разрешение Филиппу действовать от его лица на суде. Невольно прикованный к лицу Уильяма, по которому катились слезы, Филипп видел, как медленно ужас сменился ненавистью — мелькнули страх, ярость, затем злоба. И вдруг словно что-то подобно натянутой нити лопнуло во взгляде рыбака. Он медленно встал, уставился в пол пустыми глазами и перестал замечать все вокруг. Просто стоял и отрешенно ждал смерти. Для него пропали и Йева, которая поддерживала ложь, и Филипп фон де Тастемара. Исчез из его сознания и Брасо-Дэнто, ведь он понял, что он — наивный, глупый рыбак, которому было бы лучше умереть тогда, на руинах родного дома в Малых Вардцах. Горрон все это прочел на мертвенно-бледном лице Уильяма, повернулся к Филиппу и сердито посмотрел на того. Граф же сидел ни жив ни мертв, слушая Летэ лишь отдаленно. — Филипп! Филипп, еще раз спрашиваю, у тебя есть еще что-то для совета помимо этих бумаг? — громче обычного спросил Летэ, чтобы дозваться до графа Тастемара, который пропустил первый вопрос мимо ушей. — Нет, — мотнул головой бледный и словно постаревший Филипп, затем попытался добавить. — Уважаемый Летэ, я… — Тогда остальное после обряда, Филипп!