Герцог поправил свои длинные и черные как смоль густые волосы, и почесав гладкий подбородок, снова оперся спиной о ствол сосны и глубоко выдохнул. — Тебе, возможно, не понравится то, что я скажу, но мой тебе совет: усынови мальчика. Нахмурив брови, граф бросил из-под них на герцога взгляд, полный сомнения и неприятия сказанного. Он задумался. В сосновом лесочке воцарилось молчание, двое старейшин поглядывали друг на друга. — Он был человеком… — Я использую свою власть, чтобы убедить совет принять его. — Я обещал Йеве… — тихо сказал граф через некоторое время. — И ей плохо от твоего обещания, — заметил проницательный Горрон. — Она мне напоминает Пайтрис, которой тошно уже даже открывать глаза после долгого сна, и она бы рада передать дар, да Летэ не позволяет. Ты бы хотел, чтобы дочь постигла та же судьба, что и эту бедную, уставшую от жизни женщину? Филипп прикрыл глаза, крепко задумавшись. — Мальчик будет тебе хорошим сыном, — поднял бровь герцог и чуть грустно улыбнулся, — Пора уже забыть прошлое, Филипп, сделать из него выводы и идти дальше. — Этот дар слишком ценен, друг мой, чтобы рисковать. Вы сами это знаете лучше меня. А в Йеве я уверен, не думаю, что она пойдет по стопам Пайтрис, — упрямо произнес Филипп. — И я разослал письма некоторым Старейшинам и Летэ в Йефасу, где утверждал, что необходимо передать кровь рыбака моим детям. — Филипп, — прервал графа Горрон, негодующе посмотрев на друга. — Ты просто ищешь причины, причем несущественные! В тебе должна говорить мудрость пятисотлетнего вампира, а я слышу упрямство двадцатилетнего мальчишки! Нужно признавать ошибки, а не подыгрывать им для утешения гордыни. — Вы правы, мой друг, — произнес граф Тастемара устало, пытаясь свести разговор на нет. — Мальчик слушает тебя во всем, он достаточно умен, рассудителен и обучаем, чтобы ты смог вырастить из него достойного Старейшину. А что касается посягательств с Юга, то, я думаю, у тебя хватит сил, чтобы уберечь Уильяма и научить его защищаться, — произнес заключительно герцог. — Я знаю, что ты очень уперт, Филипп, ибо это Тастемаровское проклятье — бить лбом камни! Но подумай о моем совете. Ты можешь горько пожалеть о своем выборе, возможно не сразу, а через многие годы. Ветер поутих, и вампиры стояли в темноте, наблюдая за звездами на небе. Все также пронзительно и горестно кричал козодой, прячась в ветвях рослых, раскинувших свои ветви сосен. — Что будете делать после суда? — наконец граф прервал молчание. Герцог мягко, но чуть грустно улыбнулся и встретился взглядом с Филиппом, прищурив мудрые и повидавшие многое глаза. — Не поверишь, но впервые в своей жизни я ничего не планировал и думал просто брести куда глаза глядят, подобно Гиффарду. — Звучит не очень хорошо. — В глазах Филиппа мелькнуло беспокойство и понимание, что отсроченный герцогом срок может быть гораздо меньше сотни лет. — Вас с удовольствием примет любой Старейшина. — Я знаю, Филипп. Меня уже звали к себе и Синистари, и вдова Амелотта, и многие-многие другие. Но дело в том, что все те Старейшины, что предлагали мне кров, делали это в порыве стервятничества, предчувствуя необходимость оказаться ко мне как можно ближе, когда я буду готов передать дар кому угодно. Это сквозило между строк, что они адресовали мне в любезных письмах, а также в их мысленных обращениях ко мне. Ведь у меня нет наследников, и это все знают, — развел руками герцог. — А вы ждали чего-то другого? — Ах, нет, конечно же нет! Я знаю, то, что они делают — это нормально и естественно, но я не горю желанием быть гостем на таких условиях, — спокойно ответил Горрон де Донталь, затем внимательно взглянув на Филиппа, подошел к нему ближе и встал на расстоянии вытянутой руки. — Впрочем, у меня есть еще одна идея, Филипп. И я хотел ее обсудить с тобой. — Я вас слушаю, мой друг. — Филипп, все-таки ты мой родственник. Твой прадед Куррон был моим родным братом. Я это помню и поэтому всегда к тебе хорошо относился, — достаточно сердечно и открыто произнес бархатным и приятным голосом Горрон де Донталь, а затем покрутил на пальце простое кольцо с агатом, напоминающее ему о его родном брате Курроне. — И ты, пожалуй, единственный, из старейшин Срединных Земель и Дальнего Севера, кто не стал звать меня к себе из корыстных целей, обещая дать приют. Герцог чуть помолчал, смерил взглядом Филиппа, который уже начинал догадываться, о чем заведет сейчас речь Горрон. Белый Ворон тоже потрогал сухими пальцами свое кольцо с агатом. Слегка улыбнувшись, лишь краешками губ, как это делают жители Дальнего Севера, Горрон де Донталь продолжил: — Я бы хотел пожить некоторое время в Брасо-Дэнто и, если у тебя будет желание, предложить тебе свои услуги и помощь, — мягко закончил бывший герцог. — У меня остались хорошие связи со Стоохсом, и я в силах сделать так, чтобы они сдержали свое обещание о ненападении. — Друг мой, вы знаете и об обещании? — искренне удивился граф. — Но это была тайная переписка. — Я все знаю, что касается моего бывшего королевства, так что мой вопрос в начале нашего разговора был скорее риторическим, — гордо заявил Горрон с довольным видом, но потом, через мгновение, вспомнив судьбу его детища, потух и спросил уже тише: — Так каков твой ответ? — Вы прекрасно знаете мое отношение к вам, поэтому должны знать и ответ, — тепло улыбнулся Филипп. — Для меня это честь. Граф протянул руку с уже запекшейся на месте укуса кровью, и Горрон, душевно улыбаясь, пожал ее. Старейшины крепко обнялись по-дружески или даже по-семейному и, задумчивые, побрели назад к городу. Они прошли через калитку и двинулись неторопливо по брусчатке к постоялому двору, вдоль берега, отделенного от реки невысоким забором из камня. У края улицы, на берегу Малой Рулкии стояла одинокая фигура, закутанная в длинный плащ. Девушка с бронзовыми волосами смотрела с тоской на полную луну и держалась за завязки на накидке, словно утопающий за тростинку. Было безветренно, но Йева дрожала, вечно оборачивалась, бросала перепуганные взгляды на таверну позади нее. То порываясь войти туда, то одергивая себя, дочь графа едва ли не со слезами на глазах боролась с душевными порывами. — Дочь моя, почему ты стоишь здесь ночью и одна? — спросил Филипп, подойдя к Йеве. — Просто прогуливаюсь, — холодно ответила Йева и отвернулась от отца. — Вернемся на постоялый двор, уже похолодало. Филипп заметил дрожь девушки и снял со своих плеч плащ, тут же накинув его сверху на Йеву. — Она не от холода дрожит, друг мой… — ответил за девушку Горрон, кидая на своего родственника и товарища многозначительные взгляды. Из таверны доносились хохот и громкие крики. Солры похоже устроили себе хороший отдых и поназаказывали в большом количестве выпивку и еду. Ведь за все платил граф. Дверь увеселительного заведения с грохотом распахнулась. Это Уильям отворил её пинком ноги и, не рассчитав силы, едва не выбил. — Ох, сэр Рэй! Вам нельзя много пить, — мрачно произнес Уильям, таща на себе тело вдрызг пьяного рыцаря. — Я и не пил много, просто вино и пиво оказались большой крепости! Слегка… голова… в голову чуть пнуло… ударило то есть, — промямлил осоловело капитан гвардии, вращая впалыми карими глазами. — Да, я вижу, — терпеливо вздохнул Старейшина. Наконец Уильям обратил внимание на три фигуры у берега реки и встретился взглядами с Йевой, Филиппом и Горроном. Вежливо улыбнувшись, Уильям приподнял сползающего сэра Рэя. Тот, увидев перед собой Йеву и Филиппа, приосанился и попытался выпрямиться. — Прошу простить меня за столь неподобающий вид, — виновато произнес поддатый рыцарь. — Я сожалею, что вы стали… свидетюмями… свидетюлями… свидетелями… Уильям, да не держите меня, я в силах сам стоять на… ик… ногах. Уильям кивнул и убрал руку, которой придерживал рыцаря за шкирку. Грохотнуло. Загремели доспехи упавшего наземь сэра Рэя. Тот смачно выругался всеми известными бранными словами, да так, что Йева зарделась. — Я вижу, ты нашел общий язык с моим капитаном гвардии, — сказал, приподняв брови, Филипп. — Прошу извинить его, господин, — сдержанно улыбнулся Уильям, чувствуя себя отчего-то виноватым от вида сэра Рэя. — Ему конники подливали да подливали, а он не мог отказать. Если вы не против, я отнесу его в комнату. Граф дал согласие наклоном головы. Уильям играючи взвалил на плечи рыцаря в доспехах, словно ребенка, и пошел бодрым шагом к постоялому двору. Йева с разочарованием поглядывала на обычно галантного капитана, который, напившись, превратился в знатного матершинника. Образ прекрасного и романтичного рыцаря окончательно испарился из её сознания, и мир для нее стал еще серее и теснее в эту ночь. Как говорится, лицо человека раскрывается в походе и пьянке. Стоило Уильяму исчезнуть в проеме таверны с рыцарем на плечах, как Йева снова впала в тоску. Медленно, под взглядом двух Старейшин, она сняла с плеч тёплый большой плащ и вернула отцу. Не сказав ни слова, так же неспешно она развернулась и пошла тоже в сторону постоялого двора. Филипп не окликал ее. Он видел состояние дочери и понимал, из-за чего все происходит, а точнее из-за кого. — Говоришь, судьбу Пайтрис не повторит? — вкрадчиво спросил Горрон. — Это всего лишь влюбленность, чувство скоротечное и быстро проходящее, — шепотом ответил граф Тастемара. — Пролетят годы, и она даже не вспомнит его. — Но это не значит, что она тебя простит, — покачал головой Горрон и тоже зашагал к постоялому двору. Уильям поднялся на второй этаж, распахнул ногой дверь в комнату и заботливо уложил уже похрапывающего сэра Рэя на кровать. Из-за своего чуткого обоняния, что в таких ситуациях становилось не даром, а проклятьем, молодому рыбаку пришлось открыть окно, чтобы выветрить мерзкий запах. Трубка, алкоголь, а с утра запах перегара — то еще испытание жить с сэром Рэем, когда нос улавливает все и реагирует даже на малейшие ароматы. Из окна комнаты Старейшина наблюдал, как задумчивый Филипп медленным шагом пошел по брусчатой дороге и направился в сторону двери на постоялый двор. Уже у дверного проема он поднял голову и встретился взглядом с Уильямом. Прошло немного времени, может десять минут, может пятнадцать. Наконец, взяв на всякий случай ножны и прикрепив меч к поясу, Уильям открыл дверь и вышел в коридор второго этажа, освещенный свечами, установленными в каменные карманы стены. Вампиру показалось, что граф был не в духе, поэтому он решил не беспокоить его тренировкой и хотел всего лишь прогуляться. Но по лестнице с третьего этажа спустился Филипп с мечом в руках. Взгляды Старейшин встретились, и граф холодно и натянуто улыбнулся, развернулся и, поманив рукой, стал спускаться еще ниже. Вампиры вышли на главную улицу, лишь в редких местах освещенную фонарями на металлических стойках. Сейчас был не сезон, поэтому город, обычно живой и полный купцов, и торговцев, пустовал. От этого на ночь ворота закрывали, а расходы на обслуживание города во время поздней осени и зимы уменьшали. Вампиры тихо подошли к калитке, около которой уже начал подремывать стражник с алебардой. Он дернулся, увидел из ниоткуда людей, выпустил их, отворив дверь, и почтительно поклонился. Впрочем, когда двое мужчин покинули город и направились в сторону соснового лесочка, воин подозрительно посмотрел им вслед — ему показались странными эти хождения туда-сюда по несколько раз. За всю дорогу Филипп не произнес ни слова, а у Уильяма сложилось впечатление, что тот лишь выполняет свое обещание, не желая общаться более необходимого. Он не настаивал и ни о чем не спрашивал своего покровителя. Но все же, чувствуя отчего то вину, ему казалось, что у графа испортилось настроение именно из-за Уильяма. Равно как и у Йевы. Они вошли под сень сосен и погрузились в темноту, что прерывалась лунным светом, сочащимся сквозь хвойные ветви то тут, то там. Обнажив клинок, граф принялся объяснять Уильяму его ошибки с прошлой тренировки и способы, как их избежать. Объяснял кратко, холодно, но все же объяснял. Природная учтивость Филиппа не позволила ему ни срываться на молодом мужчине, ни как-то упрекать его — он все делал тактично и последовательно. Время тянулось очень долго, и оба Старейшины, желая, как можно скорее закончить тренировку, уже через полчаса вложили клинки в ножны. — Спасибо вам, господин, — поблагодарил графа Уильям. — Ты пойдешь проведывать свою подругу? — спросил сдержанно Филипп, взглянув на висевший на поясе вампира красный холщовый мешочек с ягодами. — Да. — Хорошо. С этими словами Филипп, потеряв всякий интерес, отряхнул свой зеленый балахон и энергичным и бодрым шагом направился к городу. Уильям посмотрел вслед своему покровителю рассеянно и смущенно. Нечто нехорошее таилось в воздухе, что-то случилось во время разговора Горрона и Филиппа. Уильям был уверен в этом. Что же происходит? Он, расстроенный переменой отношения и отягощенный думами, дождался, когда Филипп фон де Тастемара скроется за калиткой, а затем развернулся и пошел к реке. Та, извиваясь вниз по склону, бежала через сосновый лесок, петляла между каменных глыб, которые словно специально были расставлены аккуратно вокруг города каким-нибудь великаном. Вспоминая то слезы Йевы, то холодный взгляд Филиппа, Уильям направился вниз к извилистой реке по каменистому уклону, поросшему редкой травой. Малая Рулкия шумела в ночи под мертвенно-бледным светом луны. Немногочисленные поля остались с другой стороны города. Зайдя за небольшую скалу, он подошел к берегу, усыпанному острыми камнями, и тихонечко позвал. — Вериатель… Раздался знакомый всплеск, и из бурной воды вышла, словно поднимаясь по ступенькам, черноволосая девушка с ярко-голубыми нечеловеческими глазами. Кривовато улыбнувшись, она протянула свои ручки к Уильяму, и тот обнял свою демоницу, вмиг промокнув. — Я скучал, — шепотом произнес мужчина, целуя девушку в лоб. Он прижался к той единственной, которая, казалось, всегда была рада появлению Уильяма. И той единственной, появлению которой он сам радовался подобно ребенку. Вериатель прифыркнула, чуть замычала, и ее пальцы скользнули к бедрам парня, ловко сорвали мешочек с пояса и раскрыли его. — Да-да, это для тебя! Но я думаю, ты уже знаешь, — улыбнулся Уильям.