Вскоре я почувствовал легкую вибрацию: за спиной у меня приземлился Гарфилд. Крошечные и тусклые светодиодные лампочки освещали нам путь. У меня не было опыта перемещения в невесомости, но в данном случае, похоже, пригодились рефлексы «мэнни», рассчитанные на движение под водой. Я успешно шел по тоннелю, лишь изредка корректируя свой курс. Тоннель был узкий. «Геймеры» разрезали стенку по минимуму – ровно настолько, чтобы мы могли протиснуться. Хорошая стратегия – чем меньше мы потревожим реголит, тем лучше. К счастью, в своих расчетах они учли размеры квинланцев с рюкзаками. Квинланцы не носили одежду, если не считать церемониальных украшений, но самым распространенным модным аксессуаром были рюкзаки с кучей карманов и – учитывая любимый метод перемещения квинланцев – герметичные и водонепроницаемые. Создавая рюкзаки для себя, мы старались сделать их как можно более невзрачными и потрепанными, чтобы мы не были похожи на компанию, которая только что вышла из магазина спорттоваров. У каждого из нас был стандартный набор, состоявший из самых распространенных квинланских вещей – сушеные закуски, предметы первой помощи, расческа и пилка для когтей. Но самый важный предмет – и тот, которым мы действительно собирались пользоваться – были квинланские деньги; их мы взяли с запасом. По местным меркам, все очень банально. – Все зашли, – сообщил Гэндальф. – Удачи. Мы собирались постоянно общаться с помощью УППСов, однако с этого момента возможность физического вмешательства исключалась. Мы действительно могли надеяться только на самих себя. Если один из нас «умрет», он покинет команду – по крайней мере до тех пор, пока не догонит нас на запасном «мэнни». Уилл мог заменить одного из нас, если кто-то не сможет управлять своим «мэнни». По этой причине ему придется следить за продвижением отряда, чтобы быть в курсе событий, однако на просмотр журналов он потратит несколько секунд в день, не больше. Я вышел из тоннеля и ухватился за удобно расположенный трос, который «геймеры» закрепили рядом с освещением. Продвинувшись чуть вперед, чтобы освободить место для остальных, я посмотрел наверх – и замер. «Небесная река» состояла из неподвижной внешней оболочки, сделанной из реголита, с вплетенными в него строительными элементами и чего-то вроде трехмерной сетки из углеволокна, а также вращающейся внутренней оболочки, состоявшей из металла и керамики. Этот металл и керамика образовывали некий метаматериал, усиленный той же самой карбоновой сеткой. Раньше я не замечал – а может, просто не обратил внимания – что расстояние между двумя оболочками составляло всего метров десять, не больше. Поскольку радиус структуры равнялся пятидесяти шести милям, кривизна любой из оболочек не была заметна ни с одной из точек наблюдения. Но я мог сориентироваться, потому что внутренняя оболочка вращалась. Со скоростью более полумили в секунду. Сейчас я стоял в десяти метрах от поверхности, которая двигалась со скоростью тысяча девятьсот пятьдесят миль в час. Я пытался убедить себя в том, что это иллюзия, но уговоры не помогали. И неважно, насколько гладкая эта поверхность: коснуться ее – все равно что прислониться к огромному точильному кругу. Помимо всего прочего, моего «мэнни» раскрутит так, что у него оторвутся конечности. На этом экспедиция для меня закончится, даже не начавшись. Я оторвал взгляд от внутренней оболочки и сказал остальным: – Из тоннеля выходите очень-очень осторожно. Я не шучу. Через минуту мы собрались на внутренней поверхности внешней оболочки, держась за трос. Каждый потратил несколько целых секунд, глядя на открывшееся перед нами зрелище. Я никого не торопил; нужно было, чтобы суть происходящего дошла до каждого. – Иду дальше. Подкрепляя слова делами, я начал двигаться по поверхности, тщательно следя за тем, чтобы мои руки держались за трос, а ноги стояли на поверхности. Я точно знал, что не могу слышать шум, который издает вращающаяся оболочка, и не могу чувствовать ее вибрации. Если бы они были настолько сильные, чтобы передаваться через опоры, вся эта штука уже порвалась бы на части. И все-таки мой разум заполнял тишину басовитым гулом. Мы не могли прокопать тоннель рядом с отсеком для буджумов, – ведь в противном случае кто-то неизбежно бы нас заметил. Кроме того, после «раскопок» нам приходилось очень тщательно убирать следы своей работы. В «экосистему» «Небесной реки» входили «собиратели», которые патрулировали пространство между оболочками, разыскивая обломки и прочий мусор. Поэтому нам пришлось проделать долгий путь от тоннеля до лифта. Большая часть механизма была погружена во внешнюю оболочку – внутренняя оболочка по-прежнему оставалась в десяти метрах от нас; система рельсов, находившаяся впереди, ускорит контейнер, чтобы он соединился с внутренней оболочкой на входе, или затормозит его, чтобы он пристыковался к внешней оболочке на выходе. Мы занимались изучением мегаструктуры уже несколько месяцев, и все это время «геймеры» продолжали анализировать электрическую схему, которая управляет системой рельсов. Они обнаружили объекты, которые можно обойти, и переконструировали детали, которые можно заменить нашими. К сожалению, в итоге мы не могли быть уверены в том, что активирование лифтов не включит где-то сигнализацию. Поэтому нам все равно пришлось ехать к внутренней оболочке по одному, в маленьком беспилотнике-«шахтере». «Геймеры» пригнали пару беспилотников, чтобы они забурились в реголит и добрались до рельсового пути. Теперь они же будут перевозить членов экспедиции. Как я уже упоминал, потеря двух «мэнни» станет для нас провалом. Все еще держась за трос, мы пошли по траншее. Заканчивалась она сложной конструкцией из структурных балок и чем-то вроде магнитных направляющих, расположенных вдоль рельсов. На изучение мегаструктуры мы потратили столько времени и так часто устраивали «мозговые штурмы», что теперь знали о ней не меньше, чем о наших собственных кораблях. – Народ, вот еще одна тонкость, – сказал Гэндальф. – Проходить придется по одному. Вероятность того, что лифты включатся, крайне мала, но если это произойдет, то мы почти наверняка кого-нибудь потеряем. Даже если бешено мчащийся лифт не задавит вас, его направляющие, скорее всего, выведут беспилотник из строя. Так что сожмем ласты на удачу. – Ха-ха, – ответила Бриджит. – Это не ласты. Ну да, конечно, любой биолог возмутился бы, услышав такое. Мы продолжили двигаться в том же порядке, что и раньше, поэтому в механизме я оказался первым. Ничего особенного: залезай, подожди, пока закроется люк, не дай клаустрофобии одолеть себя (шкафчик по сравнению с этим показался бы огромным залом), дождись, когда беспилотник долетит до терминала лифта. Смыть, повторить. Полет привел меня в ужас, потому что я чувствовал себя, как мешок с картошкой. Если что-то пойдет не по плану, я превращусь в кучу металлических опилок, даже не успев что-то сообразить. Беспилотнику нужно лететь по тщательно просчитанной полукруглой траектории с радиусом в пятьдесят шесть миль, не отклоняясь от нее более чем на полметра, и одновременно ускоряться с нуля до тысячи девятисот пятидесяти миль в час. Как два пальца. Прошло минуты две, и вдруг раздался лязг. «Твою мать!» – заорал я. Но я находился в космическом вакууме, а там никто не слышит, как ты материшься. – Что это было, черт побери? Я умер? – спросил я. – Прости, Боб, – ответил Гэндальф. – Ошибочка в расчетах. Ты задел одну из опор, и у беспилотника краска слегка облупилась. – А его груз слегка обделался, – буркнул я себе под нос. Прошло несколько вечностей, и наконец дверь грузового отсека открылась. Я вышел на ту же платформу, которую уже видел раньше с помощью беспилотников-«шпионов». – Я на месте, – объявил я, хотя необходимости в этом, скорее всего, не было. Беспилотник уже взлетел и отправился за следующим пассажиром. Два беспилотника в шахте не разминутся, так что операция будет идти медленно. Во мне одновременно усиливались ужас и скука. Нам пришлось использовать ручное управление шлюзами, поэтому на циркуляцию воздуха ушло много времени. Пройдя через шлюз, я оказался в том же длинном коридоре, где висели надписи, предупреждающие идиотов об опасности. Я усадил своего «мэнни» на пол и начал читать служебные журналы. Прошло еще часа два, и наконец все мы были в сборе. Ужас и скука. Я беззвучно подал знак, и мы двинулись по коридору. – Гэндальф, какие-нибудь конкретные инструкции есть? – спросил я. Он должен был следить за нашими видео- и аудиотрансляциями, и поэтому знал, где мы. – Нет, – ответил Гэндальф. – На аварийной лестнице датчиков сигнализации нет. Насчет лифтов я не уверен. Вы, конечно, можете проверить. С одной стороны, лестница, скорее всего, более безопасный вариант. С другой стороны, они пролетели на беспилотнике-шпионе по лестнице, и оказалось, что до самого верха двадцать этажей. Это было слишком похоже на урок физкультуры. Но если нас поймают на данном этапе, то это будет не только огромный провал, но и страшный позор. Тяжело вздохнув, я направился к лестнице. Десять минут спустя мы добрались до верхнего этажа. Я приоткрыл дверь и выглянул наружу: никаких охранников, беспилотников или орков. Мы выскользнули с лестничной площадки и, как один, остановились, чтобы осмотреться. Фойе было огромным, а фасад поражал воображение. Все здание построили с таким расчетом, что очень-очень много квинланцев будут входить в него и выходить одновременно. Это, конечно, не Центральный вокзал в Нью-Йорке, но, тем не менее, полномасштабный транзитный центр. Высокий потолок, что-то вроде искусственного мрамора на полу, скульптуры, а на стенах – картины. Чего-то совершенно абстрактного я не увидел, но квинланцы явно любили добавить изюминку к своему реализму, и в результате их картины напомнили мне работы Эшера и Дали. А их скульптуры – простые по форме, но богато украшенные, – были похожи на искусство индейцев Тихоокеанского побережья Северной Америки. Одно было ясно: флегматичной и бесстрастной эту культуру назвать нельзя. Я подметил еще одну деталь: в передней части здания находилась дверь, поднимавшаяся вверх. То есть изначально предполагалось, что пространство для входящих должно быть максимальным. Однако позднее администрация, похоже, решила преградить вход для местных – и не только с помощью электронной сигнализации: механизм, открывавший дверь, был намертво заварен. Никто не сможет ни открыть эту дверь, ни починить; ее придется вырезать и заменить на новую. Я открыл карту, и программа проложила маршрут к дальнему углу зала так, чтобы я не оказался в поле зрения камер. Гарфилд уже направился туда; видимо, ему надоело любоваться произведениями искусства. Беспилотники прорезали маленькую дыру в панели стены рядом с уровнем пола. Однако снаружи отверстие находилось ниже, поэтому пришлось выкопать небольшой тоннель. «Геймеры» закрыли его люком – вероятно, чтобы там не поселилась местная живность. Гарфилд открыл люк, заглянул внутрь и поманил меня. Я понял, что передо мной земляной тоннель. Нам придется фактически ползти на четвереньках и… а, нет, погодите – квинланцы же вполне уверенно чувствуют себя, когда стоят на четырех лапах. Ну, значит, нам повезло. И все же снаружи нам придется лезть по тоннелю, чтобы выбраться на первый этаж. Я подумал о том, стоит ли расспросить «геймеров» о том, почему они выбрали именно такой вариант. Возможно, они хотят, чтобы мы были как можно менее заметны. А если кто-то станет открывать и закрывать очевидно привинченную болтами дверь, это привлечет всеобщее внимание, которого мы пытаемся избежать. Я не мог отделаться от ощущения, что играю роль французского подпольщика в фильме про Вторую мировую. Но в конце концов мы оказались снаружи; и у меня впервые появилась возможность как следует рассмотреть «Небесную реку» изнутри. Я остановился и начал озираться по сторонам, словно турист. Мне было ясно, что остальные занимаются тем же, но я не хотел тратить время и силы на то, чтобы в этом удостовериться. «Небесная река» радиусом пятьдесят шесть миль совсем не напоминала обычные изображения цилиндров О’Нила, где ландшафт в двух направлениях возвышается над тобой, словно скала. Здесь изгиб становился заметен лишь там, где земля уже исчезала из виду. Тот факт, что она закруглялась вверх, вместо того чтобы уходить вниз, как у обычного горизонта, пугал, но, чтобы это заметить, нужно было реально вглядываться. В небе облака складывались в несколько слоев, и это свидетельствовало о том, что в мегаструктуре есть настоящие погодные условия. Облака отбрасывали тени на землю или на другие слои облаков. Я воспользовался своим телескопическим зрением (нет, серьезно) и заметил, что вдали идет ливень. Грозовой фронт формировал горизонтальный рисунок циклона, направленный вдоль оси топополиса. Этого следовало ожидать, но человека, который вырос на планете, подобная картина все равно приводила в ужас. В пределах видимости доминировали холмы, перемежающиеся долинами и равнинами. Кое-где я замечал отдельные деревья, но никаких лесов. Однако, если судить по сканам, ландшафт тут очень разнообразный, и это неудивительно, ведь превратить более трехсот миллиардов квадратных миль свободного пространства в одни лишь фермы мог только тот, у кого вообще нет фантазии. И при этом картина не была пустой; мы видели стада… ну, каких-то существ. По ним медленно расходились волны, словно какие-то невидимые стимулы ненадолго приводили огромную массу животных в движение. В небе кружили и метались огромные стаи местных аналогов птиц; похоже, что их совершенно не беспокоила ни кориолисова сила, ни странные горизонты. А по низинам, извиваясь словно змея, текла река – точнее, ветвь одной из четырех рек. Она текла далеко не по прямой, и, кроме того, постоянно разделялась на рукава, а это означало, что ее общая длина значительно превышала четыре миллиарда миль, и это даже без учета притоков. Я почувствовал, что у меня голова идет кругом от этой мысли, и мне пришлось напомнить себе, что это вопрос масштаба, а не уровня технологий. Наконец я сумел оторваться от изучения окрестностей и перевел взгляд на моих спутников. Все стояли и безмолвно любовались панорамой. Я улыбнулся, радуясь тому, что мы, компьютерные симуляторы, не утратили способности восхищаться красотой мира. Гарфилд посмотрел наверх и хмыкнул. Я проследил за направлением его взгляда; небо на самом деле было голубым, и это казалось странным, и на нем виднелось нечто похожее на солнце, а это было очень странным. – Кто-нибудь знает, как они управляют искусственным небом? – спросил Гарфилд. Билл повернулся и посмотрел туда же, куда и Гарфилд. – Ух ты, круто. У «прыгунов» есть сканы, сделанные с помощью суддара. Спрошу у них. Я услышал слова «прыгуны» и «суддар», и понял, что он говорит по-английски. – Переходи на квинланский, Билл, – сказала Бриджит. – Даже если при этом иногда нужно фонетически транскрибировать английские слова. Мы не должны выделяться на фоне остальных. В ответ Билл кивнул – ну, то есть сделал соответствующий квинланский жест. – Я видела симуляторы движения объектов по баллистическим траекториям в цилиндрах О’Нила, – продолжала Бриджит. – Они ведут себя крайне непредсказуемо. У нас будут с этим проблемы? – Нет, не очень, – ответил Билл. – Все дело в радиусе структуры. Эти симуляторы… Я тоже их видел – во всех них радиус структуры находится в диапазоне от двухсот до пятисот метров. Но если радиус структуры пятьдесят шесть миль, в ней возникает что-то похожее на настоящую планетарную гравитацию, так что в обычных условиях разницы мы не заметим. Тут, например, можно играть в бейсбол и не думать о том, что мяч ведет себя странно. – Это хорошо, – сказала Бриджит. – Квинланцы выросли в этих условиях, и если мы начнем удивляться, то выдадим себя. – Неужели аборигены настолько подозрительные и наблюдательные? – Мы не знаем Гарфилд. Не забывай: их общество выглядит доиндустриальным, но у квинланцев была цивилизация, по крайней мере не менее развитая, чем у землян XXI века. И мы совершенно не в курсе текущей политической обстановки. Что, если существует конфликт между населением и руководством «Небесной реки»? Это вполне возможно, особенно если вспомнить заваренную дверь. Возможно, они высматривают чужаков, которые странно себя ведут. – Хм. Да, я об этом не подумал, – сказал Гарфилд. – Ну ладно, госпожа-начальница. Чуть ниже по склону, где-то в миле от нас по течению реки находилась ближайшая деревня. Я указал на нее. – Нам стоит отправиться… э-э-э… – В Хребет Гарака, – ответил Билл. – Понятия не имею, почему у нее такое название. Местные называют ее просто «Гарак». Она стоит на реке Аркадия. Остальные три реки, если смотреть по направлению вращения, это Утопия, Рай и Нирвана. – Вообще никакой общей темы, – сухо заметил Гарфилд. – Как обычно, это английские названия, которые наиболее близко подходят к квинланским концепциям, – ответил Билл. – Но да, общая тема есть, и в том числе само название «Небесная река». Кажется, это сделано намеренно.