Я окреп, стал лучше, нажил добра. Но в глубине души, как заноза засела, Не дает покоя моя королева. И я оставил все, ушел из дома. Искал везде, расспрашивал знакомых. И однажды утром я ее встретил. Как же больно стало. Небо свидетель… Я смотрел на нее, а она на меня, Было ясно: не сложилась у бабы судьба. Поиграли и бросили, точно игрушку, Сколько таких, как она, попалось в ловушку? И я хотел сказать ей, как тяжело мне было, Как терпел я лишенья, как сердце ныло, Как ночевал под небом и насквозь промок, Как утешеньем мне были огонь и дымок. Как однажды, с голоду, слез не держа, Я давился мясом лесного ежа. И я бы мог все сказать, внушить ей вину, Но чувствовал остро: душа уйдет ко дну. И я обнял ее, простил, прижал к себе, Молвил тихо, что позади… все… уже. Что зла не держу, мол, живи спокойно, Прощай, королева. Уже не больно… Черкашин склонил голову и эффектно прижал руку к груди. Затем вывел коду: — И я ушел, двинулся своей дорогой. С чистым сердцем, только грустный немного. И вдруг позади, ее голос распугал все мысли. Она непонимающе крикнула мне: «Эй, в смысле?!» Музыканты закончили играть на протяжной мажорной ноте. И это был фурор. Люди вставали, хлопали, свистели. Некоторые даже прослезились. А Черкашин на подмостках кланялся, раздавал воздушные поцелуи и подмигивал хорошеньким девицам. Нео спустился со сцены: уставший, взмокший, но счастливый. Он пробирался к друзьям через восхищенную толпу. Илаф протянул ему руку, с почтением пожал, и что-то сказал своей племяннице, та юркнула прочь и вскоре принесла большой поднос с пятью кружками эля. Илаф поднял тост: — За прекрасного певца, за блестящий талант и нашего гостя! — народ дружно заревел, загремели кружки. Нео сел, тяжело дыша. — Автограф дашь? — спросил Миххик с улыбкой. Черкашин кисло улыбнулся, и отпил эля. — Можем запустить тур по городам, — предложил Топольский, старательно изображая серьезность. — Я займусь рекламой, — подхватил Жека. — Ай, ну вас… — отмахнулся Черкашин. — Людям ведь понравилось, — он обвел взглядом многолюдный зал. — Давно рэпчиком балуешься? — поинтересовался Савельев. — Пару лет. Так, для себя пишу. К их столику подошла племянница Илафа с еще одни подносом, на котором стояла высокая бутылка и простые бокалы из зеленого стекла. — Вино от благодарных посетителей, — сказала девчушка, водружая бутылку на стол. Так вечер и продолжался. Время от времени к столу звезды несли разное угощенье. Часто подсаживались люди, чтобы выпить с Черкашиным. Максим ни разу не отказал. Он купался в народной любви и заливался дареным спиртным. Так продолжалось до полуночи. Часть людей разбрелась по домам, часть — очевидно самые большие поклонники таланта Нео — окружили его. Девушки игриво жались к певцу, стреляли глазками. — Хочу карася в сметане! — осоловело объявил Макс, когда уставший Илаф подошел убрать очередную порцию грязной посуды. Мужчина растерянно задумался, сказал: — Есть запеченный карп на углях. Нео быстро взглянул на друзей. — Эт че? Я в рыбе не особо кумекаю. — Карась, только большой, — пояснил Жека. — Несите, — согласился Черкашин. — Не рано ли ты зазвездился? — спросил Миххик, лениво доедая остатки жаркого. — Поручения раздаешь… — Согласен, виноват, — пьяно буркнул Нео. Крикнул Илафу: — Не надо карася!.. Обойдемся!.. ик!.. мы народ простой… нечего… ик!.. карасей переводить… — Пойду наверх, — сказал Топольский устало. Он выбирался из кольца поклонников Черкашина. — Мы еще посидим, — кивнул ему Миххик, потянувшись за бутылкой недопитого вина. Жека кивнул. — Ладно, — отозвался Олег. Он неторопливо поднялся по лестнице, вошел в коридор и заметил, как из его с Максимом комнаты выходит племянница Илафа с зажженной лампой в руке. Она испуганно ойкнула, увидев Топольского, потупилась. — Убирала вашу комнату… — робко обронила девчушка. — И принесла заправленный светильник… — Если будет нужно, мы попросим, — сказал Олег вежливо, но строго. Подойдя к дверям, он сунул ключ в замочную скважину, открыл дверь, но входить не стал. Он бросил взгляд на племянницу Илафа. Девушка поспешно заторопилась по коридору и сбежала по лестнице в зал. Олег переступил порог и запер дверь. На тумбе тускло брезжила зажженная лампа. Большие тени дрожали на стенах, словно вуаль. Вампир осмотрелся: воровать у них было особо нечего, но он все же проверил вещи. Все на месте… Топольский сел на кровать и прислушался. Внизу затянули адаптированную версию песни Григория Викторовича Лепса — «Кружка эля на столе». Олег хмыкнул, бросил взгляд в укромный темный угол, где стояла бутылка с кровью. Следовало подкрепиться. Он потянулся к сосуду и замер, взял лампу, присветил. Бутылка стояла иначе, пробка была небрежно вколочена в горлышко.