– Помочь тебе? Я молчала. Он ведь был здесь всё это время и видел, что произошло. Ужасно стыдно. – Так, – сказал он. – Пошли, я тебя провожу. И мы пошли. 19 По дороге мы разговаривали. Точнее, он разговаривал за двоих, а я молчала, слабо воспринимая его слова. – Тебя как зовут? Меня – Саша, Александр. Но все зовут меня Шурок. Не помню, когда так получилось. Болит нога? Хочешь, в аптеку зайдем, купим какого-нибудь йода? Нет? Ну ладно. Я здесь редко бываю, иногда тусуюсь с пацанами. Я не тут живу, две остановки на троллейбусе. Или можно одну на метро, но это будет перелет. Слушай, ты уже меньше хромаешь. Проходит? Ну, отлично! Я тут раньше тренировался. Легкая атлетика, потом стрельба из лука… В этом году еще не было тренировок. Может, совсем брошу. Не знаю. А ты классная. Смело так выступила! Я девчонок знаю, они все тихушницы. В лицо никогда ничего не скажут, будут по углам шептаться. А ты – нет. Прямо молодец. Ну ты как? Получше тебе? Я пожала плечами. – Вижу, получше. Да не бери ты в голову! Ты же понимаешь, что он урод? И трусливый к тому же. С девчонкой не мог поговорить по-нормальному! Я бы на его месте поговорил, всё объяснил бы. – Что объяснил бы? – прохрипела я. Пить хотелось ужасно. – Ну, что у меня своя жизнь, у нее своя. Что они не пересекаются и не пересекутся. Так бывает. Может, даже прощения попросил бы! А что? Она же будет из-за меня страдать, плакать будет. Это разве нормально? Ну вот… Ты плачешь, что ли? Вообще-то я не собиралась. Но… Шурок засуетился. – А хочешь, мы им наваляем? Запросто! – и он добавил ругательство. Мне обычно это не нравится, а тут я с ним полностью согласилась. Да. Всё так и есть. Моя жизнь теперь укладывается в крохотную и примитивную формулу матерной ругани. Так мне и надо. – Хочешь, с нами будешь тусоваться? У нас все нормальные! А хочешь мороженого? Я проглотила слезы. И вдруг сказала человеческим голосом: – Хочу булочку-у-у! Он засуетился. – Так. Сиди здесь. Не уходи никуда. Я быстро! Я куда-то села, а он сбегал к ларьку и принес мне пакетик сока и булку. А себе кока-колу. Себе колу, а мне, значит, сок? Он думает, что я ребенок? Но этот Шурок прав, так было лучше всего: хорошо и вкусно. И плакать уже совершенно не хотелось. Вообще, с головы как будто сняли что-то тяжелое. Если бы сейчас мне кто-то – Шурок, например – напомнил, что еще час назад я была страшно и навеки влюблена в Олега Субботина, я бы даже удивилась – как это возможно? Вот сладкие булочки я люблю. А Олега Субботина и знать не знаю. И лица его не помню. И тощей фигуры. Такой, немного сутулой… И выгоревших на солнце волос… Ой, опять начинается! – Так ты спортом занимаешься? – спросила я Шурка. Он чуть своей колой не подавился: надо же – девчонка и правда говорящая! – Ну да, я же рассказывал. – Нравится? – Ну… – он задумался. – Скажем так: мне нужно держать себя в хорошей физической форме. – Но это всем надо! – Просто, понимаешь, мы с ребятами задумали создать такое общество, вроде как тайное. – Это что – декабристы? Он засмеялся. – Да нет, не о том. Мы заметили, что в последнее время откуда-то повылезали всякие гады. – Это как? – Ну, я не знаю. Может, они всегда были, а мы просто повзрослели и стали замечать такие вещи. Например, вот смотри, девчонка знакомая. У нее отчим. И этот чувак ее ненавидит: чуть что – руки распускает. – Что-о? – Ну, бьет ее. И ей даже сбежать некуда. И она терпит, терпит, а потом просто садится в лифт, поднимается на крышу и стоит, думает: прыгнуть или не прыгнуть? А ей четырнадцать лет всего. И главное, этот мужик такой весь из себя правильный, спокойный. Вот куда девчонке деваться? – И как вы хотите ей помочь? – Да легко! Прижать мужика и объяснить ему, что не надо вести себя как свинья! Он завелся, этот Шурок. Реально завелся. – И вот только один случай. А посмотри, сколько таких нелюдей ходит рядом! Обижают слабых, знают, что сильнее, и пользуются! Собакам в парке отраву раскидывают! Он резко как-то замолчал, вдохнул, выдохнул и продолжил: – Это разве справедливо? Что хорошим людям плохо? Нет, это несправедливо. И что плохим людям от этого хорошо, тоже. Вообще, я считаю, что Алиске должно быть плохо. И Олегу. Но Олегу чтоб было плохо не до конца. Он опять замолчал. – И это нельзя так оставлять. – А что делать? – спросила я. – Надо бороться. Надо объяснять уродам, что они уроды. – Слушай. Но ведь хорошим от этого лучше не станет. Может, стоит им помогать, а на уродов плюнуть? Вот ты же мне сегодня помог. Может, если бы не ты, я бы сейчас, как та девочка, уже на крыше стояла. Меня передернуло. – Может, и стоит. Но я не знаю как. Одно дело поговорить, булку купить или мороженое. Это легко. Но в большинстве случаев этого мало. Нужно что-то еще. – По-моему, тут что-то не так, если от твоей борьбы тем, за кого ты мстишь, не становится хорошо. – Да ладно тебе, ты так не напрягайся. Мы уже всё решили. Странный парень. Хотя и добрый. Вечером я позвонила бабушке. С первой же секунды разговора я почувствовала себя заваленной ворохом вопросов. Как школа? Как я ем? Особенно как я завтракаю? Не похудела ли я? Какая у нас погода? Много ли уроков? Удается ли выспаться? Начались ли занятия в Пушкинском? Я покорно отвечала: ем, сплю, нормально, тепло, завтракаю, не похудела. И вот еще что… – Что? – встревожилась бабушка. – Нет, ты только не волнуйся, но ты была права. – Когда это? – Ну… Помнишь… Тогда, после погреба… – Та-а-ак… – Нет-нет, всё нормально. Но он оказался… Ну, в общем… – В общем, – вздохнула бабушка, – он оказался не принцем и не тем человеком, в которого можно влюбиться? – Да. – Ну и сам виноват! Такую девку проворонил! Ты-то как? – Ну, так…