— Так брось! — неожиданно сказала она, хватая со стола яблоко и запуская его в мужчину. Ролло схватил фрукт на лету. Неожиданно для себя мужчина рассмеялся и, откусив яблоко, пошел обратно на палубу. Это действительно было невероятным. Как он пропустил? Когда? В какой момент у тихой молчаливой «рыбки» отросли «зубы»? Честно говоря, его это порадовало. Лишь бы они не начали вновь стучать. Перед тем, как бросить портал, Ролло подумал, что в какой-то мере он ей благодарен — злость ему была сейчас необходима больше, чем воздух. Когда Ролло ушел, девушка присела на прибитую к полу табуретку и положила голову на руки. Анабель тут же замерла в коробке и посмотрела на хозяйку блестящими черными глазками. — Все пошло не по плану, — сказала девушка зверьку. — Я просто хотела… Чего? Позлить Ролло? Зачем? За что? За то, что не разрешил ей стоять у штурвала? В конце концов, разве он не капитан? А она… кто она? Проклятая. Кухарка на «голландце». Ни живая, ни мертвая. Странно. Раньше в ней никогда не было этого желания перечить, позлить. Наверное, потому что Дани всегда все делал так, как она говорила. А потом все пошло совсем неожиданно. Ладно, одежда и чай — Ролло купил их, чтобы его не бесили скрежет зубов и дрожь, но гребень и нити… Просто она ничего подобного не видела, вот и разглядывала ради интереса, не надеясь на подарки. Но самое главное и удивительное — Анабель. Хомячок приветливо пошевелил носиком, точно понял, что о ней сейчас думают. Сирена улыбнулась, прикасаясь пальцами к пушистому меху. И вновь ее мысли вернулись к разговору и поцелую. Странному, пугающему. Он был слишком неожиданным, непонятным, чужим, а самое главное, в нем не было любви. Но самое страшное заключалось в том, что поцелуй принес с собой пугающее открытие. Она думала, что после смерти Дани никогда не сможет посмотреть в сторону другого мужчины, а тем более — позволить ему прикоснуться к себе. Но оказалось, что тело жило своей, неподвластной разуму, жизнью. И ему было все равно: любит она Ролло или нет. «Свобода» вошла в порт острова сирин. Девушка поежилась при виде исполинского ствола Древа. На фоне бездонно-голубого неба оно казалось черной горой с толстыми корнями, часть которых она видела даже с палубы. Никаких приятных эмоций и переживаний внутри не проснулось. Все, что она вспоминала, глядя на ветвистого истукана — это разбитый о камни лоб, раненый Антоний, новости о смерти Дани и проклятие. Правда в последнем она была виновата сама. И сирене хватило смелости признаться в этом себе. На миг ей показалось, будто тень Древа качнулась в ее сторону. Девушка инстинктивно отпрянула. Ей захотелось поскорее спрятаться внутри корабля. Ролло ушел на берег, приказав не спускаться на берег, что бы ни случилось. Сирене было тоскливо. День, наполненный яркими событиями, казалось, тянулся целую вечность. Она, как тень, бродила по пустым коридорам. Остановилась перед помещениями, где спали сирены, но входить и занимать свой гамак ей совершенно не хотелось. И она пошла на камбуз, где приготовила еду и перебрала продукты. К тому моменту, как все было готово, Ролло так и не вернулся. И день, как назло, не кончался. И девушка заскучала. «Ночью хотя бы палуба полна сирен», — думала Зеленовласка, сидя за столом. Конечно, они не самые лучшие собеседники, особенно в присутствии капитана, но это лучше, чем одиночество. Она вспомнила про книги в каюте Ролло, и подумала — не будет ли капитан ругаться, возьми она одну без спроса? С другой стороны, этот же самый суровый капитан не далее как несколько часов назад поцеловал ее. Без спроса. Немного поразмыслив, девушка пошла в каюту, где по стенам и книжному стеллажу прыгали разноцветные солнечные зайчики от витража, украшавшего окно. Она решила начать со стопки книг, высившихся на дубовом столе, где самой верхней была уже знакомая «Логика». А вот одна книга лежала отдельно. Сирена открыла ее. Желтоватые страницы были исписаны аккуратным разборчивым почерком, а на некоторых обнаружились красивые иллюстрации. Прихватив обе книги, девушка задумалась, куда бы пристроиться почитать. Она не решилась забраться на капитанскую кровать. Но взяв оставленный ею днем скомканный плед, который так и лежал неубранным, закуталась в него, устроилась на мягком пушистом ковре и принялась читать. Сирена честно пыталась понять сложный текст научного труда, но, в конце концов, отложила книгу, признав, что мысли ее утекают в совершенно другую сторону — эмоций, фантазий и воспоминаний о поцелуе, никак не связанных с логикой. Тогда она решила попробовать погрузиться во вторую. «А размером она не больше мухи. Оперение ее чистый изумруд и сапфир. Крылья ее порхают так быстро, что глазу тяжело уследить за ними. Длинным тонким клювом, точно игла у швеи, она пьет сок цветов… В заводях рек растут кувшинки. Их листы поистине огромны! Я видел, как местная женщина посадила на один из них ребенка, точно в лодку, и принялась катать его по воде». Воображение нарисовало крошечную птичку рядом с огромным цветком, желтые пушистые тычинки которого были точно ветви Древа. Крохотные, почти невидимые крылышки порхали, поднимая облака пыльцы, а огромные лепестки слегка подрагивали от дуновения ветра... Сирена не заметила, как уснула. Ей приснилось, что она дикий цветок, вокруг которого порхает рыженькая птица с глазами Дани, но вместо нее к лепесткам почему-то припадает наглая морская чайка… *** Ролло торопился. Он не знал, чего стоило ожидать от Лорелейн: примет ли она его, или же придется дожидаться аудиенции? Хотя, зная мстительную натуру бывшей любовницы, капитан склонялся к последнему варианту — его примут, равно как и всех подданных, на общем собрании, где придется докладывать о морских делах и Крайних маяках. Как и ожидал Ролло, его провели в общий зал с деревянными и хрустальными колонами. Когда он увидел Лорелейн, восседавшую на троне в белоснежной перьевой накидке, его сердце глухо застучало — он слишком хорошо помнил, что под ней скрывалось. Ролло помнил и шелковистую кожу, и высокую грудь, затвердевшие концы которой мужчина не так давно целовал по ночам. Он помнил приглушенные стоны, острые коготки, скользившие по спине и оставлявшие красноватые припухлые борозды, тонкую талию с мягким животом, длинные ноги, обвивавшие его, и бедра, что приподнимались навстречу его движениям. Ролло вздохнул. С момента их расставания сирин стала еще красивее. Он думал, что, помня о ее предательстве, будет испытывать при встрече отвращение. Но ничего, кроме жгучего желания, не ощущал. От воспоминаний бросило в жар. Ему захотелось выкинуть весь этот «балаган» из зала и положить птицу на ее «законное место» — под себя. Напрасно Ролло пытался уловить хоть какие-то отголоски личной магии Лорелейн — женщина ничего не использовала. Это все были его чувства и эмоции. Ролло замер перед троном. Подведенные краской голубые глаза смотрели на него пристально, изучающе. В них, как в гранях хрусталя, что покачивался на ее венке, отражались колоны зала и фигура мужчины. — Оставьте нас, — приказала Лорелейн другим сирин, жрицам и гостям. Те покорно покинули зал. Птицы — с гордо выпрямленной спиной. Жрицы и гости — низко кланяясь. Она встала и протянула ему руку. — Иди ко мне, — еле слышно прошептала Лорелейн. И Ролло почти сделал шаг. — Подожди… — сказал он, понимая, что если поддастся желанию, разговор может не получиться. Или же он будет несколько двусмысленным. Словно Ролло наложник, который ублажил госпожу, а потом просит об оказании милости. Нет, для капитана это было неприемлемо. Лорелейн застыла в немом ожидании. — Рейни, зачем завеса? Зачем изоляция? Сирин опустила руку. — Это наказание за войну. Разве тебе не все равно? — А разве сирин не должны соблюдать нейтралитет? Извините, госпожа. Там моя семья... — Мне казалось, вы в ссоре. — Это наше дело. Но я не хочу, чтобы они были отрезаны от Мира. Это не Эльфийские холмы, где тепло и поля белладонны, а Северные острова. Им будет гораздо тяжелее. — Если положение шелки станет невыносимым, его величество Эстебан… — сказала Лорелейн, отметив, что при упоминании имени короля Ролло сжал кулаки. — Имеет право связаться со мной и извиниться, и мы поговорим об условиях снятия завесы. Ему оставили кварцевый круг. Если это все, что ты хотел мне сказать — прием окончен. Звякнул хрусталь в венке — Лорелейн слишком резко встала. Ролло понял, что битва проиграна, и внутри него вязкой горечью растеклась обида. — Как скажете, госпожа. У меня, как у капитана голландца, к вам просьба: снимите проклятие с девчонки. Она осознала глупость своего поступка и уже намучилась. Длинные пушистые ресницы дрогнули. Лорелейн облокотилась рукой о трон. — Я, кажется, поняла… Ролло растерянно отметил, что голос ее треснул. — Хороша замена, Ролло? Мне, конечно, говорили, что видели несколько раз девчонку с тобой на суше, но я думала — это лишь выдумки… — Это выдумки, — перебил ее капитан, — а вот то, что Верховная сирин целуется с королем Берендея — реальность. — Ты не понимаешь! Это политика… — Не понимаю, — согласился Ролло. — Потому что для меня это жизнь. И у нас, простых смертных, это называется предательством и изменой. Что касается девчонки, то я всего лишь хочу, чтобы она сошла на берег, обрела счастье и спокойно доживала свой век в тепле и заботе. — Счастливо, в тепле и заботе, — повторила, точно эхо, сирин. На некоторое время в зале повисла давящая тишина. Было только слышно, как шелестит крона Древа. — Ролло, твой корабль, как и сирены, будет на солнце превращаться в лед. Пока команда не сменится. Ты помнишь, какое они поставили условие? Мужчина смотрел на птицу, не веря своим глазам и ушам. В голове крутилось: странный, странный день, в котором все пытаются ему отомстить, а он словно прозревает. Ролло уже проморгал тот момент, когда забитая надломленная проклятая отрастила себе часть «зубов». А теперь он явно пропустил «волшебный» миг, когда сильная женщина превратилась в… истеричку? — Лорелейн, что ты творишь? Рейни, ты Верховная сирин, а ведешь себя, как.... — Ну, заканчивай.