Девушка кивнула. — Многое изменилось. — Это точно, — сухо согласился брат. — Антоний, почему ты так смотришь на меня? Будто не рад… Ролло же подумал, что он тоже не в восторге от того, что Марина сейчас здесь. — Почему она здесь? — спросил Антоний, глядя Ролло в глаза. — Антоний, я хотела спасти тебя! — вмешалась Марина. — Я боялась за тебя, переживала! И когда узнала, что тебя держат в плену в неизвестных землях и собираются убить… — Решила присоединиться ко мне. Стать пленницей и поставить под угрозу еще и свою жизнь? Очень умно, сестра! Как ты ей позволил?! Разве ты не капитан голландца? Разве она не должна тебе подчиняться? Марина чуть не задохнулась от возмущения. — Ты не поверишь, но я ей каждый день пытался объяснить это простое правило, — ответил Ролло. — Антоний, я не хотел, чтобы она сходила на берег. Так получилось… — Я просил Акллу привести только тебя! — Древо, это я понял! Но именно благодаря Аклле, она здесь. — Почему? — Я собирался усыпить твою сестру… Прости, Марина! И прийти к тебе один, но Аклла мне помешала. Она пыталась похитить ее, а потом их двоих смыло за борт. По-твоему, я должен был бросить ее на берегу? — Лучше бы на берегу, — проговорил Антоний. — Я тебя понял. А теперь объясни все остальное? Что происходит? Где мы? И какого тебя собираются убить? А еще я видел «Рафаэль» неподалеку от маяков. — И ты мне ничего не сказал? — возмутилась Марина. Ролло пожал плечами. — Прости, сестра, — сказал Антоний, приобнимая девушку. — Я не ожидал тебя увидеть. Тем более, я не ожидал забыть твое имя. До сих пор не могу понять, как так получилось. — Это из-за проклятия. Меня лишили имени. — Я думал, тебя лишат эмоций или воспоминаний, — протянул потрясенный Антоний, — но имени… Никогда не слышал о подобном. — Неудивительно, — согласился Ролло. — Оно очень редкое и применяется в основном к мужчинам. Рискну предположить, что Марина — первая женщина, испытавшая на себе наказание подобного рода. — Сестра, почему ты вообще на это решилась! Мне казалось, что я знал тебя. И ты всегда была суеверной. И ты… ты же боишься смерти! Как ты смогла побежать к тому обрыву? Марина прикрыла лицо ладонями. Когда она его наконец открыла, ее глаза были мокрыми и красными. — Я получила твое письмо о том, что Дани погиб, — сказала она. — Мне показалось, что моя жизнь закончилась. Я ничего не понимала. Хотелось одного… — Мое письмо? — перебил Антоний. Марина кивнула. — Ты уверена? — Да, Антоний, я хорошо знаю твой почерк! Антоний смутился. — Марина, видишь ли, я тогда не мог ничего написать… Настала очередь Марины смутиться. — Что значит — не мог? — Потерять большой палец на правой руке — это не смертельно, но очень неудобно, — пояснил Антоний, показывая свою правую руку, на которой было только четыре целых пальца и культя на месте большого. — Приходится учиться заново держать ложку, перо. Я тогда еще не натренировался писать. Марина поджала большой палец на правой руке и попробовала представить, что она держит перо оставшимися пальцами, но ничего не получалось. Она даже не могла представить, как это возможно. И почему такая простая деталь не бросилась ей в глаза? Она же видела его руку. Но письмо было написано его почерком — красивым, аккуратным. Все внутри Марины похолодело. Она вспомнила ужас от полученного сообщения, эмоции, победившие разум, который в тот момент потемнел, а потом ее побег к скале. — Древо, — пробормотала девушка, прикрывая ладонью рот. — Если ты не писал письмо, то кто? — Наверное, тот, кто знал мой почерк, — предположил Антоний. Она вспомнила те встречи с духом в землях Маккинзи, поцелуи, вернувшееся кольцо. «Ты все еще моя…» ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Антоний, а Дани? Он мертв? Брат пожал плечами. — Я не знаю, Марина. Его корабль был потоплен, но погиб ли Даниил — я так и не узнал. *** Аклла сбежала по ступеням пирамиды со скоростью грифа, пытавшегося настигнуть добычу. Высоко в небе послышался отдаленный раскат грома, а затем блеснула бледная неуверенная молния. При виде разгневанной жрицы Богини люди поспешили укрыться в домах и переулках. Никто не хотел столкнуться с неприкасаемой девой. Все знали, что некоторым избранницам во время инициации Богиня посылает особенное испытание — редкую болезнь, пережить которую могла далеко не каждая. А у девушек, которые справлялись с этой болезнью, на всю жизнь на руках оставались струпья. Чтобы эти струпья были видны всем, жрицы присыпали их порошком из корня огненного дерева, названного так за желтый цвет коры и за ощущение жжения, которое возникало при попадании древесного сока на кожу. Для узкого круга отмеченных жриц эти струпья опасности не представляли, но если до них дотрагивался обычный человек — он умирал в течение суток. Все жители Текуалана знали об этом. Все жители Текуалана старались избегать жриц с руками, покрытыми желтыми пятнами, точно лапы ягуара. Как выбирали девочек? Никто не знал. Просто однажды, когда миновала двенадцатая весна, к избранной для посвящения и испытания в дом приходила жрица и говорила: «Пора». И никто не возражал женщине, облаченной в черное. Жителей Текуалана с рождения воспитывали в страхе и уважении перед богами и их избранниками. Аклла хорошо помнила, как она покидала свой дом: в коричневой тунике, заляпанной грязью, от того, что она помогала маме мыть полы, босая, с собранными в четыре косы волосами. Она даже не обернулась. Ее отец-рыбак всегда говорил, что оборачиваться — плохая примета. Всю дорогу она молча шла за жрицей по петлявшей в джунглях тропинке, пока ее не привели к пещере — храм Богине всегда был в стороне от города. Она вошла в черноту. Одна. Ничего не зная и ничего не понимая. Маленькая Аклла вздрогнула, когда справа от нее вспыхнул факел. А потом она увидела на стене огромное изображение ягуара, нападавшего на человека. Ягуар — одна из самых любимых форм Богини, после ее истинного вида, о котором не имели представления даже сами жрицы. — Тебе нравится? — раздался голос за спиной. — Не знаю, — честно призналась Аклла. Священный зверь он на то и священный, чтобы его бояться и почитать, но вот думать о том — нравится он или нет — было слишком смело и непривычно. Тень же опутала ее руки. Вышедшая из-за статуи Богини жрица сделала ей на руках надрезы, а затем заставила опустить их в чан с мутной зеленоватой водой… До рассвета Аклла металась в бреду. До рассвета она была в чертогах Богини и не была уверена, что сможет оттуда выбраться. До рассвета ее раздирали ягуары, удерживавшие ее в мире духов. Но желание вернуться победило. Так девочка прошла инициацию и стала жрицей, которая с момента пробуждения имела право спускаться в подземный храм Богини и проводить там обряды. А еще с момента пробуждения она была обречена жить практически в одиночестве. Жрицы мало общались между собой. Их задачи сводились к тому, чтобы служить богине, оглашать ее волю, молиться об удачном урожае… и приносить жертвы, чтобы родились дети, а их воины были бы успешными и приводили бы новых и новых пленных для ритуалов и праздников. И все это было хорошо, кроме одного «но»… после инициации к жрицам с пятнами больше никто не прикасался, кроме самих жриц с пятнами. И Аклле это не нравилось. Пожалуй, это было единственное, что ей не нравилось в жизни жрицы. Она была готова временами терпеть прикосновения другой женщины к своему телу, но прикасаться самой... Поэтому Аклла предпочитала быть одна, избегая непредвиденных встреч с двумя такими особенными. И Аклла смирилась со своим одиночеством… Вновь послышался громовой раскат. …А потом воины привели в Текуалан странного незнакомца с кожей цвета кости и волосами, отливающими изумрудом. Его приняли за воплощение Амино, что ушел в небесные чертоги. Правда, младший жрец Пакель настаивал на том, что незнакомец не мог быть Богом, ведь волосы-то у него не синие, а с изумрудным отливом. «Он просто чужак!» — утверждал Пакель. Или всего лишь беспокойная частица души Бога, та самая за которой Амино не мог уследить, и которая временами вырывалась из тела бога и улетала на землю.