Первое время Марина была напугана тем, что гостья не спала по ночам. Чужестранка лежала в кровати и смотрела в потолок, с отрешенным лицом, ее глаза неустанно вращались. Как потом узнала Марина, у девушки были просто слишком короткие веки, не закрывавшиеся до конца. Но все равно, зеленовласке было неловко рядом с гостьей, и она посреди ночи, прихватив плед, уходила на камбуз, где у окна встречала рассвет. Не смотря на доброжелательное отношение к чужестранке, Ролло терпеть не мог, когда кто-то слишком долго находился на палубе без дела. А обучать постоянно Акллу морскому ремеслу капитан не мог, и он предложил гостье помогать Марине по хозяйству. Зеленовласка не пришла в восторг от его идеи, но была вынуждена согласиться. Все-таки управляться с делами вдвоем гораздо быстрее и легче. Готовила Марина по-прежнему сама, доверяя Аклле перебирать овощи и крупу. Мыть же и чистить рыбу зеленовласке тоже пришлось самой – чужестранки мешали длинные перчатки, скрывавшие ее руки до предплечья. — Почему ты носишь перчатки? — спросила Марина девушку. — Это воля богов, — ответила помрачневшая гостья. — Боги хотят я пройти испытание. — Какое? Зачем? Но Аклла не смогла подобрать слов, чтобы объяснить. — Я надеяться, что господин Ролло поможет. Он сильный! Он справится! ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Ты расхваливаешь Ролло так, будто влюбилась, — пошутила Марина, хотя собственная шутка ей не понравилась. Скорее, ее раздражало то, как Аклла превозносит капитана. — Я??!!! — вскрикнула девушка, прижимая к груди руки. Марина ненароком вздрогнула. — Я?? — переспросила девушка. — В господина Ролло? Нет! Нет, что ты!! Он... Он, да... Он благородный, добрый, чуткий, внимательный, мужественный, заботливый... Но нет. Я просто знаю... Я уверена... Если кто и сможет помочь, то господин Ролло! Он сильный – он справится... — повторила девушка и сжала ладошки в кулачки. «Во-первых, точно влюбилась, — с досадой подумала Марина. — Во-вторых, а они об одном и том же человеке говорят?» Хотя, зеленовласка действительно не могла отрицать заботливости и мужественности капитана. «За ним, как за каменной стеной», — часто думала Марина, пока он не ушел, бросив ее на побережье. Киты не торопились оставлять корабль, видимо, принимали «Свободу» за своего. Они то и дело прыгали перед ним, махали плавниками, огромными хвостами, приглашая нового сородича присоединиться к танцам. — Все! Мое терпение лопнуло! — сказал, наконец, Ролло. — Парни, взлетайте! Корабль завибрировал и поднялся в воздух. Под килем все еще кружили киты, печально трубя. Они будто расстроились, что корабль покинул их. А, может быть, они впервые задались вопросом: неужели они могут летать? Тогда почему же они, в отличие от своего «сородича», не могут подняться в облака и танцевать в воздушном океане? Некоторое время киты еще старались дотянуться носами до дна корабля, но ближе к закату оставили попытки. И помахав на прощание хвостами, продолжили свой путь по тихим голубым водам. Корабль же, укутанный голубоватым сиянием, скользил по небу, рассекая нижние слои облаков. Впереди сияло оранжевое солнце. Вдалеке проплывали золотистые черепахи, драконы, лошади и замки. — Ролло, что нас ждет? — спросил Филипп, подходя к капитану, стоявшему у штурвала. — Сомневаюсь, что что-то хорошее, — честно ответил Ролло. — Мне кажется, или фрегат увеличил скорость? Капитан кивнул. — Слушай, — сказал Ролло, отводя Филиппа подальше от женских ушей. — Нам надо успеть к полнолунию. Праздник какому-то богу Амино состоится в эту ночь. Боюсь, Антоний ее не переживет. — Марина знает? — Издеваешься? И, надеюсь, не узнает. Иначе нам жизни не будет. — Кузен понимающе усмехнулся. — Слушай, Филипп. Я согласился на твое присутствие здесь только по одной причине, — Ролло посмотрел в сторону Марины, — ее безопасность. — Тогда почему ты не оставил ее в замке Маккинзи? Ролло достал из-за пояса кинжал и протянул его родственнику. — Что за…? — Это было предупреждение. Кто-то настойчиво желает ее смерти. — Почему ты мне сразу не сказал?! Ролло задумался. И правда, почему? Хотя, зачем врать самому себе? Как говорил лорд Оенгус, морскому ежу понятно… Из-за ревности. — Извини. Так вот. Пока она на корабле под присмотром призраков – она в безопасности, но в Мире, а тем более в новых землях… Филипп кивнул. Мужчины несколько мгновений наблюдали за зеленовлаской, развешивающей на веревке мокрые полотенца и салфетки. Девушка напевала: …Волна бежит Следом за кораблем, Верю, она поможет Нам быть вдвоем… — Мы уже почти под чертовой Ару, так Аклла называет эту звезду. Скоро должны показаться берега. Как только мы их увидим, — Ролло огляделся по сторонам, а затем вложил в ладонь Филиппа мешочек. — Это снотворное. Я пойду с Акллой, а ты береги ее… …Солнечный свет Даст мне верный ответ – Ждешь ты меня Или же нет?.. — А кто меня сбережет? — усмехнулся Филипп. — Свяжи ее, вставь в рот кляп и запри в каюте. — Я надеюсь, ты шутишь? …Волна бежит Следом за кораблем. Я жду тебя И ночью, и днем… Но Ролло не шутил. Каждый день Филипп старательно делал наброски. Стопка листов ежечасно росла, и Марина с удовольствием рассматривала черно-белые и разноцветные картины. Здесь были рассветы, закаты, киты, тянувшиеся к кораблю, облака, окружавшие «Свободу», голландец, отражавшийся в морской глади. Была здесь и Марина: веселая, серьезная, с подвязанными волосами – она всегда так делала, когда готовила, – задумчиво стоящая у фальшборта. Но чаще всего грустная. А она так надеялась скрыть эти эмоции. Интересно, их видел только Филипп? — Это невероятно красиво, — сказала девушка, откладывая листы в сторону. Мужчина сидел рядом и следил за ее реакцией. Она видела в его глазах не только желание дотронуться до нее, обнять, но и другое… то, от понимания которого она чувствовала себя неловко, ощущая, что щеки краснеют, а губы пересыхают. Но Филипп ничего не делал. Просто смотрел. Наверное, ждал, когда она скажет: «Можно». И Марина иногда думала: может быть и стоит? Она же решила, что скажет ему: «Да», когда «Свобода» вернется домой. Может быть, стоит отбросить все страхи и сомнения, убрать все барьеры и пойти навстречу новой жизни? Но присутствие Ролло смущало, как и воспоминания, связанные с другими ночами на голландце. — Ты не видела мозаики в подводной части королевского дворца и картин в парадном зале для земных гостей, — ответил Филипп, довольный похвалой. — Да, — согласилась Марина, — жалко, что я так и не успела посмотреть! — Знаешь, я вынужден признать, что у Белых шелки изумительный вкус. На уровне интуиции они умеют находить потрясающие вещи, художников, женщин… Слышишь, Ролло? Ваш дворец великолепен! — Я там сотню лет не был, — послышался недовольный голос капитана. — Боюсь, не могу разделить твоего восторга. А Филипп продолжал, набрасывая по памяти подводные интерьеры: — Белоснежные ледяные колоны, покрытые вязью, сверкают, когда солнечные лучи проникают сквозь толщу воды. Они окружают огромный зал, в котором могут поместиться два синих кита. — Рука мужчины с грифелем быстро водила по белому листу, оставляя линии и штрихи, которые складывались в описываемые картины. — А по сторонам света расположены маленькие кратеры вулканов, которые время от времени выбрасывают либо фонтаны пузырей, либо струи пламени. Лёд и пламя, представляешь? Пол выложен мозаикой из морского стекла, гладкого и блестящего. Там изображена картина «Солнце и волны». Её выкладывал сам Никол Валиус. Величайший художник нашего времени! Ролло, слушавший восторженные рассказы кузена, только хмурился. Для него этот зал был связан с единственным воспоминанием – поединком между отцом, которого он почти все детство не видел, и дядей, который вырастил его. И смертью последнего. — Никол Валиус? Серьезно? — переспросила удивленная Марина. — Я знакома с его творчеством и даже видела, как он работал! — решила похвастаться девушка. — Он писал портрет Фидель. Адриан заплатил невероятные деньги! Марина осеклась. «Черт! Черт!» — закричала девушка, осознавшая, что, кажется, проговорилась. Она всматривалась в лицо, Филиппа, стараясь понять, догадался он или нет: Фидель и Адриан не столь распространенные имена в Мире… Пауза затягивалась. — Так тот пол выкладывал какой-то известный художник? — послышался голос Ролло. — По мне не картина, а хрень… Но почему-то все говорят, что это красиво. Как его звали?