С утра Алёнка несколько раз порывалась уговорить меня всё бросить и немедленно съездить в детский дом, чтобы проверить, почему все молчат. Узнав, что будем неподалёку, сошлись на том, что обязательно заедем туда на обратном пути. О ночном происшествии – молчок. Дача в Серебряном бору встретила нас высоким забором – Татьяна впустила на территорию и сразу же сказала, что остальные подъезжают, а пока предложила располагаться на террасе, где уже готовились угли для шашлыка. Из дома вышла Прасковья Лисицина и завела оживлённую беседу с Царёвым, пока Алёнка с любопытством осматривалась вокруг. За большой стеклянной дверью обнаружилась маленькая девочка лет трёх с огненно-рыжими волосами. Татьяна с гордостью представила свою дочь, извинившись, что её отец сегодня отсутствует. – Она так мечтала познакомиться с Алёнкой, но пока стесняется новых людей. Может быть, попозже она выйдет с тобой поиграть, хорошо? Давай дадим ей время освоиться. Алёнка кивнула и они продолжили игру в гляделки – одна из дома, а другая со двора. Судя по шелесту гравия на парковке, гости продолжали собираться. Из микроавтобуса вывели Лизу – ноги её от страха подкашивались, но невозмутимый отец поддерживал под локоть и только движение желваков выдавало, что он в бешенстве. За ним семенила худая женщина в некрасивых очках, постоянно поправляющая непослушные вьющиеся волосы и не скрывающая нарастающей паники. Потапов что-то коротко сказал ей, и та сжала губы, но трястись как осиновый лист перестала. Серых за рулём – бледный, но весьма решительный. Алёнка наградила дедушку поцелуем и с интересом уставилась на главную виновницу торжества, ту самую Лизу Потапову. Хозяева фальшиво поприветствовали вновь прибывших и пригасили в до странности аскетичный дом, претендующий на лаконичность и продуманность интерьера, но лишённый живого уюта. Даже комнатные цветы в здоровенных дизайнерских кашпо казались агрессивными, раздражающими акцентами. Неприметная дверь под лестницей ведёт в подвал – просторный и абсолютно пустой, только несколько массивных каменных колонн посередине. Ни тебе бильярда, ни сауны, только яркий искусственный свет и полное отсутствие окон. Что бы мы тут ни делали, соседи об этом не узнают, кричи, не кричи. Прасковья убедилась, что вход заблокирован, и попросила всех встать вдоль стены. Татьяна Лисицина отвела свою дочь в сторонку и шепнула мне, что дети из обвиняемой семьи и всех судейских по правилам обязаны присутствовать, как будущие носители традиции оборотней. Девочка исподлобья смотрела на нас из своего угла и недовольно перебирала губами, а Таня сделала ей знак вести себя хорошо и помалкивать. Выдержав томительную паузу, Прасковья ласково улыбнулась Лизе Потаповой и протянула ей раскрытую ладонь. Та с искажённым от волнения лицом обернулась на мать и отпустила отцову руку, сделав шаг вперёд и положив свою ладонь поверх протянутой. Обе замерли, с яростью глядя друг на друга. Царёв бросил на меня недоумевающий взгляд, но я покрепче сжала его пальцы, мол, так и должно быть. Потом Прасковья отдёрнула руку и резко развернула Лизу к гостям. – Виновна, – прозвучало, как пощёчина, – в нарушении волчьих законов. Обязательные свидетели в сборе, так что можно приступать к развоплощению. Танюша, она твоя. Лиза захохотала, как безумная, и с презрением уставилась на хрупкую Таню, едва достающую до её плеча. Бывшая жена Потапова с визгом вцепилась в его плечо, а Серых сжал кулаки и начал превращаться в Ваню, хотя Потапов успел крикнуть: «Не смей!». Царёв инстинктивно попытался задвинуть меня и Алёнку за спину, и тут Таня обернулась гигантской лисицей, с треском разорвав одежду. Шерсть дыбом, зрачки пылают. Клыки, как у акулы. Она несколько раз ударила хвостом, едва не задев саму Прасковью, отошедшую назад, и прижалась к полу. Лиза повалилась на колени и чуть не сложилась пополам – позвоночник дико выгнулся, а из груди во все стороны полезли ошмётки шерсти, собачья беззубая голова, огромные кривые лапы с острыми лезвиями когтей. Силуэт девушки там по-прежнему угадывался, особенно тонкие руки, повисшие сбоку плетьми, но даже самым небывалым магическим животным это существо назвать было бы нельзя. Так, диковинный монстр, настоящее недоразумение. Её мать всхлипнула и зажала рот ладонью, с ужасом глядя на то, что недавно было человеком. Серых ещё секунду пульсировал между Ваней и собой, а потом наконец остался Ваней и выстрелил, как пружина, превращаясь в обычных размеров волка. Он метил в лисицу, но та извернулась и ощерилась, капая слюной. Они покатились клубком, ударились о колонну, и лисица оказалась сверху, угрожающе щёлкнув пастью прямо над его носом. Она была больше и явно намного сильнее, так что волчок жалобно заскулил, пытаясь вырваться. Потапов смахнул с себя руки жены и тоже прыгнул, оборачиваясь в волка. Этот волк был крупнее, но когда он почти вцепился в мохнатую лисью шею, та дёрнулась и он отлетел, как пушинка, приземлившись на все лапы. Другой волк исхитрился освободиться и они зарычали, вместе наступая на лису. Получеловек-полусобака неожиданно завыла, задрав морду. До Алёнки, смотревшей на волчью свалку с раскрытым от восторга ртом, наконец дошло, что это уже не игрушки, и она беспомощно вжалась в стену, а Царёв попятился, удерживая её за собой. Мощная и даже красивая лиса фыркнула, кружа с волками в немом танце, но когда между ней и собакой никого не осталось, она совершила немыслимый кульбит в воздухе и одним быстрым движением сомкнула пасть на её хребте. Та обмякла с протяжным хлюпающим звуком: сперва кожа с клочками меха начала проваливаться внутрь, а потом и вся она целиком превратилась в горстку жирного пепла. Развоплощение – билет в один конец. Лиса встала в стойку и ещё раз ударила хвостом. Волки кинулись, но та раз за разом отбрасывала их прочь. Хладнокровно наблюдающая драку Прасковья усмехнулась. – Прекрати это! – я не выдержала. Да, Лиза виновата, но зачем наказывать теперь всех оборотней, пускай даже таких нервных. – Они сами начали, милочка, – Прасковья картинно вздохнула, – так что пускай на себя и пеняют. К тому же, они оба прекрасно знали обо всём и не доложили. Им всё равно конец. Прасковья сощурилась, глянув уничижительно, и вдруг мгновенно изменилась в лице. Я обернулась. Маленькая девочка, этакая застенчивая крошка, на глазах преображалась в колышущийся водянистый комок не пойми чего, смутно напоминающий формой то ли домового, то ли гнома, только лет сто проторчавшего в воде и малость размокшего. Какая-то жуткая нечисть. Царёв поймал мой испуганный взгляд и рывком развернулся, а существо алчно потянулось к нему, выбрасывая тонкие бурые отростки, как водоросли в заросшем пруду. Алёнка села на корточки и отчаянно завизжала, но существо обтекло её по касательной, устремляясь прямиком к Царёву. Тот не раздумывал – попытался отбросить монстра подальше от дочери, но его кисти погрузились в булькающее тесто. Существо запенилось изнутри, но Царёв не разжимал рук, удерживая буйную квашню. Прочие оборотни буквально остолбенели. Схватка прервалась – все они мгновенно обернулись людьми. В их глазах, обращённых к Царёву, читались одновременно ужас и почтение. Таня в лохмотьях, оставшихся от одежды, очнулась первой и подскочила к Царёву, но поздно – квашня провалилась вниз, сквозь пальцы, и растеклась лужицей. Только мокрое пятно осталось. Царёв молча огляделся и брезгливо отряхнул руки. Алёнка перестала орать и крепко-накрепко прилипла к папке. – Что ты наделала, крошка… – Таня рухнула, прижав ладони к влажному полу и яростно шаря вокруг. – Это была моя дочь, ты, духолов хренов! Дубина! Она не виновата, что забирала всё до капли, и она бы научилась себя контролировать! А эта ваша дурная невеста была хуже, гораздо хуже. Психическая. Достала ныть, что всё плохо. Прасковья кашлянула и хрипло заговорила. – Так-так, духолов. Впечатляет. Ну и семейка. Последний духолов был замечен в Москве лет двадцать назад, а с тех пор не припоминаю ни одного. Я уж думала, грешным делом, что они перевелись напрочь. Да, Михаил? – она приставила кончики пальцев к Таниному затылку. Та перестала метаться, присмирела. Потапов вытер пот со лба и поправил изрядно пострадавший спортивный костюм, сделав крохотный, незаметный шаг в сторону ничуть не выбитой из колеи Прасковьи. Серых посерел лицом, но молчал, восстанавливая дыхание и зажимая глубокую царапину на боку. Края её уже затягивались, но он вздрогнул, прикусив губу, и я поняла, что это выправилось ребро. – Двадцать четыре года. И ты сама приказала последнего из них в прорубь сунуть, за перегибы на местах. Подзабыла, Прасковья? Даже один духолов способен наломать дров, не так ли? Ни один приличный оборотень, даже пользующийся благосклонностью судьи, не сможет спать спокойно, когда вот такой духолов потенциально готов прихлопнуть любого из нас одним касанием. Даже и уважаемую судью, стоит лишь той на минутку покинуть человеческий облик, – Царёв ловил каждое слово Потапова, а Прасковья слушала почти бесстрастно. – А ведь раньше как было, духоловы верно служили оборотням, помогая зачищать род, и пользовались уважением. А теперь где духоловы? Нету. Перевелись, ага. – Разумеется, это очень прискорбно. Учитывая вновь открывшиеся обстоятельства, вынуждена заявить, что моя дочь Татьяна виновна в укрывательстве монстра. Того самого монстра, что устроил печально знаменитый московский переполох этой весной. Семнадцать жертв и одно покушение на девочку. Очень, очень неприятный случай. Досадная оплошность с нашей стороны. – Недопустимая, – Потапов сделал ещё шажок, – и ты забыла упомянуть мою Лизу, которая ничего этого не делала. И ведь кто-то сначала припрятал её, а потом так удобно выкинул вон прямо под окнами Федоры. – Лиза виновна, и ты это знаешь. Свадьбу мы не забыли, Миша. – Так ты знала с самого начала? – Расследование несколько затянулось, признаю, но правосудие в итоге восторжествовало. Думаю, мы можем простить виновных в укрывательстве бедной Лизы за давностью лет. – Но некоторые прегрешения нельзя прощать, Прасковья. Свежие. Вопиющие. Под самым носом у судьи. Та поморщилась, как от зубной боли. – Татьяна обманула доверие суда и будет наказана развоплощением. Прасковья хищно оскалилась и выложила новый козырь. – По волчьему закону, для развоплощения необходимо присутствие близких родственников. Поскольку муж Татьяны временно отсутствует, мы вынуждены отложить процедуру на неопределённый срок. А теперь… – Погоди, не так быстро, – Потапов нащупал в остатках куртки внутренний карман и извлёк изрядно помятую и надорванную по краям бумагу. – Видишь ли, я тут кое-что проверил. Навёл, так сказать, справки. Твой зять, дорогая Прасковья, пропал через двое суток после возвращения жены из роддома. Татьяна не стала обращаться в полицию, а также весьма убедительно попросила его родителей забрать заявление. Вот оно, кстати, у меня. Оригинал, бережно хранимый матерью. Сегодня утром я побывал у них, и первым делом они хотели знать, не найден ли их сын. Вот тут написано, что молодой человек внезапно передумал устраивать смотрины долгожданной внучки и с тех пор не объявлялся. Родители, конечно, всё ещё ждут сына, но уж больно давно тот отсутствует. Удивительно, не находишь? Напрашивается вывод, что он и стал первой неудачей девочки. Папе-человеку просто не повезло быть рядом с новорожденной. – Как жаль, что мы не можем знать этого точно, девочки же больше нет. Возможно, он просто предпочёл сбежать от родительской ответственности, такое бывает с неопытными отцами. – Здесь есть дата, посмотри, – Потапов расправил угол исписанного мелким почерком листа, – его не было дома целых три года. Он не нужен для развоплощения, потому что больше не считается близким родственником оборотня. Ну, кроме кровных. Прасковья застыла с раскрытым ртом, не находя слов. Потом глубоко вздохнула и кивнула, не переставая удерживать Татьяну. Та вряд ли понимала, что происходит – лицо отрешённое, равнодушное. Её мать наклонилась и прошептала на ухо несколько слов, а потом выпрямилась и бросила беглый взгляд в сторону Царёва. Тот молчал. Тело молодой женщины-оборотня вздрогнуло и осыпалось полностью, как песчаный замок в прилив. – Мы благодарим суд за честное и справедливое решение, – Потапов подхватил бывшую жену, начавшую сползать по стене, и та громко всхлипнула, – волки довольны судейством. Серых вполголоса повторил последние слова: «Волки довольны судейством». – Папа, а что такое духолов? – Алёнка задрала голову, не разжимая крепких объятий. – Я бы и сам хотел это знать. Кто-нибудь объяснит, что, чёрт возьми, здесь произошло? Прасковья Лисицина протянула руку, чтобы погладить Алёнку по голове, но Царёв метко перехватил её запястье и аккуратно отвёл прочь. – Ему нужно время, чтобы разобраться, девочка моя, – устало улыбнулась Прасковья, подчёркнуто заводя руки за спину, – но он справится. Твой папа очень, очень необычный. Уникальный даже. Ты им гордись. – Я так понял, что конкретно с духоловами у вас как-то не сложилось. Историческая справка от товарища Потапова мне не понравилось, особенно в месте, когда было про прорубь. – Потапов у нас в те годы был молодой, борзый такой щенок. Зубами рвал любые возможные препятствия. Но и приказы умел исполнять, и субординацию удерживать. Михаил мог бы про прорубь очень подробно рассказать, да я сама и не присутствовала, собственно. Предлагаю сомнительной ценности архивы не перетряхивать, а перейти непосредственно к делу. – И какие это у нас с вами дела? Монстры – это же по вашей части, а у нас такого точно нет. – О, я бы не была так уж уверена, – она с некоторым сочувствием посмотрела на меня. – Думаю, Федоре сегодня будет, чем вас удивить. Открытий чудных… Немало предстоит. Царёв растерянно обернулся, и я умоляюще сложила руки. Он помрачнел. – Так что за дело-то? – Официально приглашаю вас помогать волчьему суду. Это не к спеху, конечно, но я обязана поставить вас об этом в известность.