— И ты?.. — Я бы тоже сдался. Наверное. Но тут вмешался Вейл и сказал, что если я хочу учиться в институте искусств, значит буду там учиться. И с квартирой помог тоже. — И что, они реально целый год строят из себя обиженных из-за уже свершившегося факта? Или считают, что так ты передумаешь? Лисёнок неопределённо дёрнул плечами. — Да, дела-а, — протянула я, не зная, что сказать ещё. Не считая нужным опровергать мнение, что для родителей дети всегда остаются таковыми, я не могла понять такого вот насаждения мнения. Зачем? Для чего? Какой смысл лепить из кого-то подобие себя, ломая его? В такие моменты действительно впору радоваться, что никакие родственнички, со своими планами на мою жизнь, в ней не фигурировали. — Ладно, ты, главное, не расстраивайся. Станешь знаменитым художникам и отправишь им приглашения на собственную выставку в какой-нибудь суперкрутой галерее. Вайс улыбнулся, правда немного грустно. А потом вспомнил: — Мороженное! — и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, потащил меня обратно к палатке. — А ты? — поинтересовался мальчишка, расположившись полубоком на скамейке и в перерывах между словами умудряясь откусывать посыпанный шоколадной стружкой пломбир. — Почему ты оказалась… — В детдоме? А вот кто бы мне рассказал. Я вовсе не лукавила, а на самом деле не знала, почему очутилась там. Почему мать находила в себе силы или желание занимать мной до пяти лет, а потом потеряла их. Никто из персонала так и не обмолвился об этом, а сама я не помнила ничего из того, переломного момента. Да и вообще, все воспоминания «до» были слишком тусклыми и малочисленными, чтобы можно было сложить из них полноценную картину произошедшего. И я не могла быть точно уверена, что все они, будь то кукла с роскошными кудрями, почти с меня ростом, молоко с противной пенкой на полдник в детском саду или длинная седая коса и массивные очки той, кого я, кажется, называла бабушкой, происходили на самом деле, а не сформировались богатой детской фантазией в минуты одиночества. Лисёнку я это всё же рассказала. Почти как он, глядя куда-то мимо, и обращаясь, наверное, больше к самой себе. Просто говорила, говорила, говорила, пока растаявшее мороженное не капнуло на колено и не побежало холодной струйкой вниз по ноге. — Чёрт! — Вот, держи, — Вайс жестом фокусника выдернул из кармана сложенную вчетверо ткань и протянул мне. Вот покажите ещё хоть одного мужчину, который носит с собой платок, а не презервативы, например. Вытирая липкие разводы, я едва сдерживала кривящиеся в улыбке губы. А справившись, подняла на мальчишку глаза и призналась, поддаваясь странному приступу умиления: — Ты чудо, ты в курсе? Кончики ушей Лиса привычно заалели, а сам он смущённо почесал нос: — Да я же ничего… — Чудо-чудо. Не подумай, я не радуюсь тому, что ты тогда угодил в эту колючую проволоку, но последствия более чем устраивают. Представляешь, если бы мы не познакомились? Конечно, в таком случае я нашла бы другого «языка», возможно кого-то более уверенного в себе и пробивного. Но чувствовала бы при этом то единение, что ощущала, находясь рядом с Лисёнком? Едва ли. Как будто та незримая нить, натянувшаяся между нашими, первый раз встретившимися, взглядами, никуда не делась. Эй, Смирнова, с каких пор ты разводишь такие сопли? — Тогда бы меня уже не было, — прервал ход мыслей Вайс. Причём смысл слов существенно контрастировал со спокойным, даже слегка безразличным тоном. — Ты мне жизнь спасла, помнишь? — Прекрати. Разве это не то, что делают друзья? — поморщившись от нежелания примерять на себя лавры спасительницы, произнесла я. Да так и застыла, осознав, что именно сказала. Я, которая считала дружбу анахронизмом, которая предпочитала строить взаимоотношения на прочной и твёрдой основе взаимных интересов, только что поняла, что действительно считаю Лисёнка другом. Вне зависимости от того, полезна эта дружба или нет. И вне зависимости от того, придерживается ли он аналогичного мнения. — Триш? Ты в порядке? — мальчишка обеспокоено заглянул мне в лицо, едва не заставив вздрогнуть от неожиданности. — А? Да, конечно. Ну что, идём домой? Вайс нахмурился, видимо что-то подозревая, но кивнул, вставая со скамейки. Я тоже поднялась, выбросив остатки размокшего вафельного рожка и, отерев пальцы о так и не возвращённый платок, водрузила руку на законное место — на сгиб локтя первого настоящего друга. Глава 10. О том, что многие знания иногда существенно преумножают печали В понедельник утром на рабочем месте меня ждал сюрприз — три синих розы поверх плитки тёмного шоколада в синей же глянцевой обёртке. Как назло, притащившийся следом Аскур аргументировавший это примерно, как «посмотрю, как ты устроилась», заприметил подарок первым. — О-па, — подхватив перевитые лентой цветы, он поднёс их к носу и шумно понюхал с блаженным видом романтичной барышни. Все три сразу. — Эспаро, ну даёшь, уже поклонника завести успела! — С чего ты взял, что это мне? Может, шефу принесли, а у него кабинет закрыт, — в тон ему насмешливо предположила я. За спиной демонстративно откашлялись, а стоило обернуться, обнаружился и сам болезный, вошедший как раз вовремя, чтобы услышать мою фразу. — Шеф, предпочитает каллы, — переведя взгляд с роз в руках мага на меня, проинформировал Габриэль. И уточнил, как будто не было понятно — он просто издевается: — Чёрные.