Марго ответила ему холодным взглядом. – Если вы намерены меня убить, сделайте одолжение, покончим с этим сейчас. Я вижу у вас револьвер. Застрелите же меня. – У меня нет желания стрелять в вас. Живая вы представляете куда большую ценность, нежели мертвая. Однако вы меня удивляете. Неужели вы позволите своему любовнику пойти на смерть и даже не попытаетесь за него бороться? Британцы и правда бессердечны. – Уверяю вас, я вовсе не бессердечна и не хочу, чтобы Гастон погиб. Но, вероятно, ничто из того, что я скажу, не заставит вас изменить решение. – Тут ее осенило. – А-а, понимаю. Вы и сами знаете, что мне нечего вам сообщить. Я просто приманка, не так ли? Вы намерены использовать меня, чтобы заставить его говорить. – Наверное, зависит от того, насколько вы ему дороги и ценит ли он вас выше своей родины. Ну что ж, поглядим. Он осекся и удивленно оглянулся. В коридоре послышались громкие голоса, в том числе и женский. Не успел Динкслагер подняться на ноги, как дверь с грохотом распахнулась и в камеру ворвалась Жижи Арманд – безупречно накрашенная, с черным меховым палантином на плечах. Даже если бы Марго ее не знала, и то догадалась бы, кто перед ней. – Это еще что такое? – спросил офицер по-французски. – Кто вас сюда впустил? – Моя бедняжечка, – воскликнула она, не обращая внимания на Динкслагера и целуя Марго в обе щеки. – Как они посмели привезти вас в это ужасное место? Барон, вам должно быть стыдно! Запугиваете безвинное дитя. Тем более юную британскую аристократку. Живет тише воды, ниже травы. Трудится на меня с утра до ночи, шьет платья. Я – мадам Арманд, если вдруг вы единственный во всем Париже меня не знаете. Уверяю вас, высшие чины немецкой армии хорошо со мной знакомы и позволяют мне проживать в «Рице»[16]. – Мадам Арманд, – ответил он, – я отлично знаю, кто вы такая. А вот это безвинное, как вы утверждаете, дитя – любовница командира Сопротивления. Мы его схватили, но он отказывается сотрудничать. Надеемся, что юная леди сумеет его образумить. – Я могу ее понять, – заявила мадам Арманд, покровительственно обнимая Марго за плечи. – Ведь если он заговорит, вы все равно его убьете, не так ли? А если он заговорит и вы его не убьете, его убьют товарищи из Сопротивления. – Мы могли бы договориться, мадам. Видите ли, эта юная леди может оказаться для нас ценнее, чем пленный член Сопротивления. – Чем же именно? Динкслагер повернулся к Марго: – Ваша семья ведь вращается в высших кругах английского общества, знакома с Черчиллями, не правда ли? И с герцогом Вестминстерским? И со множеством членов палаты лордов? – Да, это так. Но каким образом… – Предлагаю вам сделку. Я отпущу графа де Варенна, если вы согласитесь оказать нам небольшую услугу. Она недоверчиво поглядела на него. – Какого рода услугу? И где гарантии, что его отпустят? Что он вообще еще жив? – Никаких гарантий. – Немец развел руками, помолчал, затем продолжил: – Однако вам представляется случай его спасти. Это ведь лучше, чем знать со стопроцентной уверенностью, что он умрет мучительной смертью и что вы вполне можете последовать за ним. – Не смейте так с ней разговаривать! – возмутилась мадам Арманд. – Я забираю ее с собой. Она будет жить у меня в «Рице», под моей защитой, и я немедленно пожалуюсь вашим самым высокопоставленным генералам на то, как вы с ней обошлись. Динкслагер пожал плечами: – Вы человек действия, мадам, об этом мы наслышаны. Что ж, забирайте вашу протеже. Я буду считать вас ответственной за нее. Но надеюсь, что вам все же удастся ее образумить. Если она согласится оказать нам небольшую услугу, я лично гарантирую, что она вернется домой, в Англию. – Он обернулся к Марго: – Сейчас вы свободны, но через день-другой мы с вами снова побеседуем. Подумайте о моем предложении. Но не размышляйте слишком долго. Я не могу бесконечно держать де Варенна живым. И вас я тоже не могу оставить на свободе. Прошу вас, даже и не думайте о глупостях вроде бегства из Парижа, за вами будут следить. И благодарите мадам Арманд за то, что она за вас вступилась. Марго поднялась со стула, чувствуя, как закостенело тело от долгого сидения. Мадам Арманд повела ее к выходу, у самой двери обернулась, взглянула на немецкого офицера, и они улыбнулись друг другу. Глава вторая Нетеркот Элмсли, Кент Май 1941 г. Джереми сидел на кушетке в оранжерее, откинувшись на подушки и укрыв ноги пледом из белой шенили. Оранжерея – пристройка к маленькой гостиной, со стеклянным куполом, белой плетеной мебелью и тропическими растениями – располагалась в задней части дома. Повсюду стояли орхидеи, сладковато пахло жасмином. Окна выходили на лужайку и раскинувшийся за ней теннисный корт. По небу плыли белые облака, отбрасывая тени на аккуратно подстриженный газон. Сводчатую беседку увивали ранние розы – как и кирпичную стену, скрывавшую огород. Джереми обернулся на звук шагов и просиял от радости. – Бог ты мой, двое моих самых любимых людей. Вот так сюрприз! – Отлично выглядишь, Джереми, – сказала Памела. На самом деле он очень побледнел и исхудал. Белая не то рубашка, не то пижамная куртка резко оттеняла впалые щеки и темные кудри – ни дать ни взять поэт-романтик, лорд Байрон на смертном одре. Памела подошла к кушетке. – Я ушам своим не поверила, когда мне сообщили, что ты вернулся домой. Это похоже на чудо. – Не надо надрыва, Памма, – ответил он. – Иди сюда и поцелуй меня. Бен мялся у порога. Памела наклонилась и чмокнула Джереми в лоб. – Как-то уж очень невинно, не ожидал, – рассмеялся Джереми. – Но не сейчас, не при Бене. Как поживаешь, старина? Рад тебя видеть. Он протянул Бену руку, и тот пожал ее. Джереми тепло взглянул на друга. – Добро пожаловать домой, старик, – произнес Бен. – Должен согласиться с Паммой – чудо, что ты снова здесь. – Да, если подумать, и правда чудо, – признал Джереми. – Шансы мои были один к ста. – Расскажи нам подробно, как все было, – попросила Памма. – А то я знаю лишь то, что написали в газете. – Да больше особо и нечего рассказывать, – смутился Джереми. – Мы планировали побег из чертова лагеря. Видимо, кто-то нас выдал, поскольку в лесу у выхода из тоннеля нас поджидали немцы. Они открыли огонь, и мы рухнули как подкошенные. – Ничего себе! – Памела и Бен переглянулись. – И тебя тоже ранили? – Мне повезло, пуля прошила плечо навылет. Я прыгнул в речку и прикинулся мертвым. Меня унесло течением, потом я прятался в тростниках на берегу. Я слышал их смех, когда они уходили. Дальше я то плыл сам, сколько хватало сил, то позволял течению нести меня. Нашел в воде какую-то корягу, уцепился за нее и некоторое время так передвигался. Потом моя речушка влилась в реку, там стояли на якоре суда. Ночью мне удалось забраться на борт первой же баржи, их там был целый караван, все шли вверх по течению. И представляете, как мне повезло? Баржа везла овощи. Я зарылся в капусту. Все было бы прекрасно, если бы не рана в плече. Она загноилась. Мне кажется, я почти все время провел в полубреду. – Бедный. – Памела нежно коснулась его плеча. – Да уж, поверь, приятного было мало. Пару дней мы шли вверх по течению, потом я услышал французскую речь. Значит, думаю, мы либо во Франции, либо в Бельгии. Все лучше, чем в Германии. Ночью я улизнул с баржи и направился на запад. Пару раз меня чуть не схватили, но удача меня не покидала. В конце концов я наткнулся на парня из Сопротивления. Он доложил кому надо, и меня провели через всю Францию на побережье, а там уже меня ждала лодка. Джереми перевел взгляд с Памелы на Бена. – Настоящее приключение, – заметил Бен. – Не могу сказать, что жажду его повторить, – признался Джереми. – Но страх придает сил. Я знал, что если меня поймают, мне крышка. – И чем ты займешься теперь? Вернешься к полетам? – поинтересовался Бен. – Пока при штабе, а как выздоровею, снова буду летать, – ответил Джереми. – Пуля повредила мускулы в правом предплечье. Да и, как видите, я совсем отощал. Нужно сначала отъесться, но тут это быстро получится. Можете себе представить, как меня балует мама, а миссис Тредвелл – отличная кухарка. Господи, как я мечтал о такой еде, когда нам давали ломоть черного хлеба и жидкий суп. – Он уставился в окно. – Наверное, о полетах пока лучше не думать. Сперва надо прийти в себя. Не могу забыть о ребятах, с которыми мы вместе бежали из лагеря. Пули сыпались градом, скосило всех. А их семьи все гадают, как они там, и не знают, что ребят давно нет в живых. Джереми обернулся, силясь улыбнуться. – А я вот здесь, ровно там, где и мечтал оказаться. Какая же ты красавица, Памма. Ты еще очаровательнее, чем мне запомнилось. И так повзрослела. – Прошло два года, – согласилась Памела. – Мне уже двадцать один, так что я официально взрослая. Бен неловко шаркнул, заметив, что эти двое не сводят глаз друг с друга. – Пожалуй, я пойду, – сказал он. – Ты не обидишься, дружище? – спросил Джереми. – Ты же понимаешь, я до смерти хочу ее поцеловать. – Ну что ты, какие обиды, – с деланой бодростью возразил Бен. – Я тебя скоро навещу. – Приходи непременно. Мне не терпится услышать, что ты делал все это время. Хочется поскорее вернуться к нормальной жизни. Минувший год был похож на дурной сон, и вот я наконец проснулся. – Да ничего интересного, – отмахнулся Бен. – Рад, что ты снова дома. – Бен, тебе необязательно… – окликнула его Памела, но он уже скрылся в темной соседней комнате. Джереми посмотрел на Памму и подвинулся на кушетке, освобождая место для нее. – Иди сюда, прелестное создание, – сказал он. – В которое плечо тебя ранили? – спросила Памела, садясь рядом. – Чтобы случайно не задеть. – Оно давно заштопано и благополучно заживает, не волнуйся. Иди ко мне. – Он обнял ее за шею и притянул к себе. – Боже, как я мечтал об этой минуте. Он крепко, жадно ее поцеловал, с силой прижался губами к ее губам, и Памела едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от боли. Джереми засунул язык ей в рот, принялся поспешно расстегивать пуговицы на блузке и нечаянно оторвал одну, та отлетела на пол. Джереми сунул руку Памеле под блузку, скользнул пальцами в лифчик, обхватил грудь, нащупал сосок, но Памела отпрянула. – Джереми, ну не здесь же! Нас могут увидеть, – нервно рассмеялась она. – Я помню, на чем мы остановились, и не меньше твоего мечтаю о продолжении, но… Он пожирал ее глазами. – Нас тут могут увидеть разве что слуги отца, а им хорошо платят, чтобы держали рот на замке.