– Я вам не фройляйн, – огрызнулась она. – Я леди Маргарет Саттон, дочь лорда Вестерхэма. – Мы отлично знаем, кто вы такая. – Лицо мужчины оставалось безучастным. – У вас ровно одна минута, леди Маргарет, или мы будем вынуждены увезти вас в ночном белье. Она убежала обратно в спальню, лихорадочно соображая. Что же взять с собой? Пистолет, который дал ей Гастон? Нет, вся надежда на то, что удастся сыграть оскорбленную невинность. Да я и правда ни в чем не виновата, напомнила она себе. Я ничего не знаю, и мне нечего им рассказать. Успокоив себя таким образом, она схватила черный костюм от дома моделей мадам Арманд, к нему белую блузку и нитку жемчуга. Нельзя допустить, чтобы эти мерзавцы догадались, что она их боится. Внезапно ее пронзила мысль: а вдруг Гастон вернется на квартиру и не найдет ее здесь? Как бы дать ему знать, где она находится? – Леди Маргарет? – послышался голос за дверью. – Сейчас, я причесываюсь, – крикнула она. – Мне брать зубную щетку? Или я тут же вернусь домой? – Подозреваю, что это зависит от вас, – ответил голос. Проводя помадой по губам, она заметила на туалетном столике визитную карточку мадам Арманд. Написав помадой на обороте «ПОЗВОНИ ЕЙ», она положила визитку обратно. Гастон сообразителен, а уж Жижи Арманд знает всех в Париже. Она сумеет разыскать пропавшую англичанку. Если я к тому времени еще буду жива, подумала Марго. Там, куда ее поместили, было холодно, темно и сыро. Вскоре она почувствовала непреодолимую потребность сходить по малой нужде, но заставила себя сдержаться. Поговаривали, что члены королевских семейств приучали свои организмы справляться без уборных по целым дням во время заграничных туров. Где-то вдалеке кто-то крикнул – обращался ли он к кому-то или вопил от боли? Трудно было разобрать, откуда доносится звук – снаружи здания или изнутри. Она напряглась, услышав приближавшиеся шаги – тяжелый топот сапог. Некто подошел совсем близко, затем прошел мимо, и она вздохнула с облегчением, когда стук затих вдали. Марго обратилась мыслями к другим вещам. Фарли летом. Теннис на лужайке. Клубника со сливками. Па, красный от жары, в своей нелепой белой шляпе с опущенными полями. Ма, как всегда спокойная и невозмутимая, что бы ни творили ее дети. «Фарли, – прошептала она. – Я хочу домой». Дверь открылась, впустив луч света из коридора. Она вскочила. В камеру вошел высокий мужчина в форме немецкого офицера. Щелкнул выключатель, зажглась лампочка, и Марго прищурилась. Впервые получив возможность оглядеться, она увидела, что находится в безликой комнате размером примерно десять футов на восемь. В углу оказалось ведро, которым можно было бы воспользоваться, знай она о его существовании. Офицер подтянул к себе второй стул и уселся напротив нее. – Леди Маргарет, я должен извиниться за то, что вас доставили сюда столь неучтивым и грубым образом. Боюсь, иногда мои приказы привезти кого-то для допроса неверно истолковывают. Желаете кофе? Кофе теперь был редкостью в Париже. Марго ответила не раздумывая: «Да, спасибо, с удовольствием», – и только потом сообразила, что, возможно, следовало оставаться холодной и отстраненной. А может, я слишком мнительная, сказала она себе. Может, они просто хотят задать мне пару вопросов о том, почему я все еще здесь. Принесли кофе с сахаром и сливками. Марго показалось, что никогда в жизни она не пила ничего вкуснее. – Благодарю вас, – произнесла она. – Вы очень любезны. Офицер кивнул. – Меня зовут Динкслагер. Барон фон Динкслагер. Как видите, мы с вами принадлежим к одному кругу. Нам всего лишь нужно задать вам несколько вопросов, и вы сможете вернуться домой. – Он отлично говорил по-английски, иностранца в нем выдавал еле уловимый акцент. А еще он был чрезвычайно хорош собой – скулы как у звезды киноэкрана и типичная самоуверенность немецкого офицера. – Вы леди Маргарет Саттон, дочь лорда Вестерхэма, верно? – Верно. – Будьте добры, расскажите нам, почему вы все еще в Париже? Почему вы не уехали домой до оккупации, пока это было еще возможно? – Я училась на модельера у мадам Арманд, – объяснила Марго. – Пожалуй, наивно с моей стороны, но я полагала, что жизнь в Париже будет продолжаться как ни в чем не бывало. – Но так и есть, – вставил он. – Не сказала бы. Никому не хватает еды. А такого кофе мы не видели уже давным-давно. – Вините в этом ваши английские бомбардировщики. И Сопротивление. Если они уничтожают транспорт с провизией, мы не виноваты, что парижане недоедают. – Он скрестил ноги в начищенных до зеркального блеска черных сапогах. – Значит, вы решили остаться только лишь потому, что учились на модельера? – Нет, – признала Марго, не видя причины лгать. – Я влюбилась во француза. – Графа де Варенна. Он тоже аристократ. – Верно, – кивнула она. – А где сейчас граф де Варенн? – Не знаю. Я не виделась с ним уже несколько месяцев. – Когда вы встречались в последний раз? – Вскоре после Рождества. Он сказал, что вынужден покинуть Париж. – А он объяснил почему? – Насколько я поняла, ему нужно было посетить владения на юге Франции. Кроме того, в последнее время здоровье его бабушки, которая живет в фамильном замке, серьезно ухудшилось, и он собирался посмотреть, нельзя ли ей как-нибудь помочь. – Бабушка. – Губы офицера скривились в саркастической улыбке. – Вы либо и правда чрезвычайно простодушны, либо великолепная лгунья, леди Маргарет. Его бабушка уже пять лет как умерла. – Получается, я очень доверчива, – ответила она. – А за вранье няня мыла нам рот с мылом. Этот урок я запомнила на всю жизнь. – А вам не приходило в голову, что ваш любовник может работать на Сопротивление? – Приходило, – с вызовом ответила она. – Но Гастон наотрез отказывался это обсуждать. Говорил, что так будет лучше. И если меня станут допрашивать, я смогу совершенно честно заявить, что ничего не знаю. – И с Рождества вы с ним не виделись? – Нет, не виделась. – Тогда вас, наверное, удивит, что с тех пор он несколько раз приезжал в Париж. Марго сделала усилие, чтобы ничем себя не выдать. – Да, это меня действительно удивляет. Возможно, он не хотел подвергать меня опасности. Он вообще очень заботливый. – Или нашел другую женщину? – Динкслагер едва заметно ухмыльнулся. – Вполне возможно. Он ведь так красив. – А если он и правда нашел другую? – В таком случае, видимо, мне остается лишь смириться, вернуться к учебе на модельера и привыкнуть жить без него. Барон подавил смешок. – Я просто восхищаюсь британцами, леди Маргарет. Француженка, потерявшая любовника, рыдала бы и била себя кулаками в грудь. – Значит, нам очень повезло, что я не француженка. Со мной куда проще иметь дело. Он продолжал улыбаться. – Вы мне нравитесь, леди Маргарет. Мне по душе ваша храбрость. Я и сам из благородной семьи. Мы с вами хорошо понимаем друг друга. – В таком случае поймите, что я говорю правду – мне действительно нечего вам сообщить. В Париже я живу очень скромно. Хожу в ателье. Делаю то, что велит мадам Арманд. Возвращаюсь в свою квартирку в Девятом округе. Ем простой ужин и отправляюсь в постель. – Не сомневаюсь, что если бы вам представился случай, вы были бы рады вернуться домой, в Англию. Она замялась. Конечно, мне бы хотелось вернуться домой, идиот ты эдакий, готова была крикнуть она. Но вместо этого сказала: – Насколько я понимаю, в настоящее время жизнь в Англии ненамного приятнее здешней. Постоянные бомбардировки, страх перед вторжением и тому подобное. Он выпрямил ноги, качнулся на стуле и посмотрел на нее: – Вы уже несколько месяцев не получали вестей от Гастона де Варенна. Я правильно понял? – Да. – В таком случае вас, вероятно, удивит, что мы содержим его под стражей? Это и правда поколебало ее самообладание. Динкслагер заметил тень беспокойства на ее лице. – Да. Это меня действительно удивляет, – наконец призналась Марго. – И пугает? – Разумеется, это меня пугает, – отрезала она. – Герр барон, я люблю Гастона де Варенна независимо от того, любит он меня или нет. – И вы одобряете его работу на Сопротивление? – Как я вам уже сообщила, до этого момента я понятия не имела, что он состоит в Сопротивлении. Но ведь он француз. Я могу понять его желание изгнать захватчиков со своей родины. Если бы немцы захватили Британию, моя семья, я уверена, сделала бы то же самое. Динкслагер подался к ней, со стуком опустив на пол передние ножки стула. – Гастон де Варенн оказался чрезвычайно упрямым, леди Маргарет, – проговорил он. – Как вы понимаете, его жизнь не будет стоить и… – тут он щелкнул пальцами, и щелчок отозвался неожиданно звонким для небольшой камеры эхом, – если он не расскажет нам все, что знает. – Вы хотите, чтобы я убедила его заговорить? Барон, это просто смешно. Я польщена, что вы думаете, будто я имею на него столько влияния, но, поверьте, это не так. – Вы ведь понимаете, миледи, что стоит мне щелкнуть пальцами, как вас потащат вниз по лестнице в помещение гораздо менее приятное, чем это, и вынудят выложить о себе все до мельчайших подробностей? Усилием воли она снова притворилась равнодушной. – Я слышала о подобных вещах, но, уверяю вас, барон фон Динкслагер, не могу рассказать вам ничего хоть сколько-нибудь интересного. – Поверьте, леди Маргарет, если вас поместят в подобную комнату, вы пожалеете, что вам нечего рассказать. Вы станете придумывать, что бы еще нам поведать, предадите любовника, мать, кого угодно, только бы выбраться оттуда живой.