— Я хочу это увидеть! — заявляет фотограф Чим Лангер. — И я, — подхватывает Вивиан. О’Даффи, сняв очки, тщательно протирает стекла кусочком смятой бумаги. Он грязен, однако бриджи, высокие кожаные гетры, рубашка с засученными рукавами, автоматический пистолет на бедре по-прежнему придают ему облик офицера былых времен. — Не советую. То ли выйдет, то ли нет. А если нет, все может рухнуть в одну минуту, — он показывает подбородком на Кастельетс. — Фашисты заняли городок. Ответственность за вашу безопасность взять на себя я не могу. — Мы тебя и не просим. О’Даффи смотрит очки на свет и, оставшись недоволен, снова принимается протирать стекла. — Все катится к черту. — Тоскливая гримаса кривит его лицо. — На вашем месте я постарался бы как можно скорей перебраться на тот берег. Еще немного — и будет поздно. Журналисты переглядываются: Табб смотрит задумчиво, Вивиан — пытливо, Чим — угрюмо. Ирландец, водрузив очки на орлиный нос, пожимает плечами. — Подумайте, — говорит он настойчиво. — Мы выступаем через двадцать минут. И с этими словами уходит к сосняку. Табб, провожая его взглядом, озабоченно покачивает головой. Снимает пиджак, отряхивает его от земли и сосновых иголок. — Пушечное мясо, — говорит он. — Интербригады всегда гонят, как скот на бойню. Шансов у них нет. Чим с туповатым выражением своего боксерского лица поглаживает камеры, висящие на груди. — Ну вот что… Мы здесь для того, чтобы увидеть, как это было. — Увидеть — и рассказать. А о чем, интересно, мы расскажем, если нас, скажем, захватят в плен? Вивиан принимает сторону фотографа: — Республика вот-вот отзовет с фронта интербригады. Это вопрос недель, как мы знаем. Может быть, они в последний раз идут в бой в Испании. — Да, — насмешливо соглашается Табб. — Только мне бы не хотелось, чтобы это был и мой последний бой тоже. Вивиан вглядывается в его лицо. Британец спокоен. Несмотря на жару, он не вспотел — она вообще никогда не видела его мокрым от пота. Корреспондент «Нью уоркера» вовсе не трус: ей ли этого не знать? Просто он побывал на многих войнах и привык доверять своему инстинкту — оттого она и колеблется сейчас. Ей хочется остаться с ним, но, с другой стороны, ее влечет близость боя. Она должна видеть это. — Фил. — Что? — Давай посмотрим на атаку, а потом сразу смоемся. Британец качает головой: — Ты же слышала, что сказал Ларри. Можем не выбраться. — Да шел бы он, — бурчит Чим. И, развернувшись, шагает вслед за ирландцем. Вивиан не знает, пойти ли следом, и оборачивается к Таббу, оставляя последнее слово за ним. Он слегка хлопает ладонью об ладонь, будто стряхивая пыль и ненужные споры. — Я был в Китае, в Палестине, в Абиссинии, — говорит он. — И не приключений искал, а рассказывал читателям, что происходит. Случалось рисковать и попадать в разные переделки… Так что я знаю, когда стоит это делать, а когда нет. Он замолкает на миг, глядя вслед удаляющемуся Чиму, и потом переводит взгляд куда-то за сосны. — А еще я знаю, что от мертвого репортера информации не получишь. — Но как же Чим? — Чим есть Чим. Этот сукин сын просто счастлив, когда вокруг свистят пули. — У него работа такая — снимать, — вступается за фотографа Вивиан. — И потому он должен быть в гуще событий. — Съемка для него — всего лишь предлог. Он лично мне сказал как-то во Флориде — сам вдребезги пьян, в кровати — голая девка. «Пойми, — говорит, — Фил, дружище, я чувствую, что живу, лишь когда знаю, что меня могут убить». Табб рассказывает это с легкой невеселой улыбкой. — И когда-нибудь он своего добьется. Вивиан не знает, что сказать. Табб, не ожидая ответа, раскидывает длинные руки, распрямляет ноги, словно потягиваясь. И показывает назад — туда, где у траншеи их ждет на глазах мрачнеющий Педро. — Я зайду в штаб бригады, узнаю обстановку. Потом спущусь к реке, посмотрю, цела ли переправа, а если нет — выясню, как добраться до того берега. — И, взглянув на Вивиан, добавляет: — Выбирай. Она все еще колеблется. Страх, зарождающийся где-то в паху, дает о себе знать легкой дрожью, сухостью во рту — все это ей уже знакомо. Но высота, которая виднеется за соснами, но солдаты, которые идут к ней, притягивают к себе Вивиан как магнитом. Если не увидит, никогда этого себе не простит. Еще пять секунд молчания. И вот она решается: — Счастливо, Фил. Скоро увидимся. Тот бесстрастно кивает: — Конечно. Скоро увидимся. Сохраняя свое неизменное спокойствие, он удаляется — одна рука в кармане, через другую переброшен пиджак, и Вивиан еще мгновение провожает взглядом его высокую элегантную фигуру. Потом догоняет Чима. Находит его на прогалине сосновой рощи — рядом с несколькими бойцами интербригады: те заряжают винтовки, подвешивают на ремень гранаты. Чуть поодаль, приобняв за плечи капитана Манси, склонился над картой Лоуренс О’Даффи: он смотрит на часы и потом показывает на скалистую вершину высоты. Вивиан разглядывает бойцов интербригады — тощих, угрюмых, изъеденных клопами, согнутых под тяжестью снаряжения и черных мыслей. За плечами у них русские винтовки с трехгранными штыками, делающими их еще длинней, а из-под касок видны осунувшиеся, покрытые щетиной, обожженные солнцем лица. Закаленные суровой действительностью люди — несколько десятков бывших рабочих, студентов, служащих, учителей, никогда прежде не имевших дела с оружием, — намерены преодолеть пространство, которое во всех направлениях будут прошивать тысячи стремительных крошечных кусочков меди, цинка, железа, алюминия и свинца. Бо́льшая часть этих людей приехала в Испанию для защиты своих идеалов, и почти все они остались, выдержали. Ну а те, кто попал сюда из-за личных неурядиц или в поисках приключений — на пятнадцать песет в день не разбогатеешь, — давно дезертировали, или перебежали к противнику, или были расстреляны. Чим с сигаретой во рту разговаривает с каким-то солдатом и одновременно вставляет пленку в свои фотоаппараты. Вивиан подходит на середине беседы. — Раненые всегда все видят в черном свете, — говорит солдат. — Не верь им, уж они тебе нарасскажут. — А тебе можно верить? — Хочешь правду? Вот тебе правда: лучше бы я сейчас пил пиво на углу Бродвея и Седьмой стрит. Солдат — крепкий, такой же рыжий, как Вивиан, весь в грязи и ружейном масле — упирает в землю приклад ручного пулемета. За пояс заткнуты две гранаты «ферробеллюм», сбоку подвешена французская каска с гребнем, носок сапога заклеен липкой лентой. Металлически поблескивают воспаленные глаза. У него внешность лесоруба из Орегона, но выговор бруклинца, и Вивиан думает, что там, где заваривается каша, непременно отыщется и крутой парень из Бруклина. Он с любопытством разглядывает «лейку» Чима. — Ты что, в самом деле с нами собрался? Фотограф кивает на Вивиан, стоящую рядом: — И она тоже. Солдат восхищенно качает головой: — Отчаянная ты барышня. — Да. — Ты из Штатов? — Оттуда. — Мы с тобой одной масти, сестра. Вивиан кивает с улыбкой: — Похоже на то. — От какой ты газеты? — От журнала. «Харперз базар». Тот оглядывает ее сверху донизу: — Ну да? Это же про красивую жизнь. — Как поглядеть. — Для буржуев. — Не без того. — А я вот результат скрещения Лиги молодых коммунистов из Нью-Йорка и стрелковой школы в Альбасете. — Бывают комбинации и похуже, — смеется Вивиан. — В моем случае добавь еще «безработный таксист» — и получишь полный комплект.