— Тут самое главное — не сдрейфить, — добавляет Ольмос. — Именно так. Бензин, бомба, бодрость духа. Этот набор с любым танком совладает. Снаружи доносятся выстрелы — пока еще разрозненные. Вялая перестрелка. Время от времени где-то вдали гремят разрывы. — Начинают просыпаться… — говорит Панисо. — У них есть танки — и не для красоты. Есть желающие попробовать? — он поворачивается к новобранцам. — Нужны двое. Юнцы нерешительно переглядываются. Подрывник многозначительно смотрит на Касау: тот стоит, прислонившись к стене, — руки в карманах, винтовка за плечом — с таким видом, будто все происходящее его не касается. Не рискнешь сегодня — завтра подерешься, говорят его светлые, бегающие глаза. Или послезавтра. А еще лучше — никогда. Панисо показывает на Ольмоса: — Нам нужны люди надежные. Один пойдет с ним, другой — со мной. — А раньше вы уже делали такое? — спрашивает кто-то из рекрутов. — Ну а то! В Брунете. Парень, который задал вопрос, поднимает руку. И — после секундной заминки — его сосед тоже. Панисо кивает одобрительно: — Отлично, ребятишки… Имена у вас есть? У парня, вызвавшегося первым, веселое, плутоватое лицо и на губах — нахальная мальчишеская ухмылка. На нем форменная рубаха, но штаны — неуставные, а на ногах — альпаргаты. В руках — старая английская винтовка «ли-метфорд», пилотка лихо сбита на левую бровь. — Есть. Даже фамилии есть, — сообщает он. — Вот меня, к примеру, зовут Рафаэль Пуигдевалль, дедуля. — Двойная фамилия? Пуигдевалль-Дедуля? — Нет, это я тебе. Мы — ребятишки, а ты, стало быть, дедуля. — Сам ты дедуля. — Пока нет, но надеюсь, стану когда-нибудь. Панисо, подбоченившись, меряет его взглядом с головы до ног: — Там видно будет… Если предложат на выбор — написать «здесь пал смертью храбрых» или «отсюда удрал, поджавши хвост», ты что предпочтешь? — Я не заяц, чтобы бегать. — И за словом в карман, я смотрю, не лезешь. — Были и побойчей меня, — не моргнув глазом, отвечает парень, — да их убили вчера на Файонском шоссе. Подрывник сгоняет с лица улыбку и с очень серьезным видом оглядывает второго: — Ну а ты кто? — Меня зовут Люис Масадеу. Панисо вновь оборачивается к первому: — Кой тебе годик, Рафаэль? — Восемнадцать стукнуло. Подрывник рассматривает второго — малорослого, хрупкого, как ребенок, прыщеватого. — А тебе, Люис? — Семнадцать. — И ты такой же смышленый, как твой приятель? — Были бы смышленые, не подняли бы руки. Не выдержав, хохочет Ольмос, а за ним — Касау и остальные. — Ах, засранцы! Пальца в рот не клади. Панисо пытается сохранить серьезность. — Товарищ Ольмос прав: то, что вы оба вызвались идти добровольцами, — прямо чудо из чудес. И теперь осталось проверить, чего вы стоите на деле. Рафаэль пойдет со мной, а ты, Люис, — с Ольмосом. Как скажем, возьмете по две бутылки каждый. И поосторожней, не разбейте. Потом пойдете с нами и сделаете, что скажем. Понятно? — Понятно. — Понятно, дедуля. Касау и прочие новобранцы улыбаются, слушая их разговор. Заметив это, Панисо подходит к Рафаэлю, придвигается к нему вплотную: — Слушай-ка, Мигель… — Рафаэль. — Ладно, не важно. — Панисо хватает его за ворот рубашки. — Слушай, что я тебе скажу. Если снова вздумаешь выделываться тут и шутки шутить, я тебя досыта накормлю свинцовой карамелью — не одну скушаешь, а семь штук, одну за другой. Понятно? Оробевший паренек растерянно моргает. Нахальство улетучилось, он вытягивается почти как на плацу. — Да. — Это хорошо. Потому что у меня нашивки не на рукаве… И позволь дать тебе совет: поаккуратней со старыми солдатами, если уж попал туда, где умирают молодыми. Уловил? Рафаэль кивает: — Уловил. — Товарищ. — Уловил, товарищ. — Вот это другое дело… несмышленыш. Панисо оправляет на себе ремни с четырьмя гнездами, где лежат гранаты «лаффит», берет автомат — Ольмос починил экстрактор, и он теперь как новый — и показывает на дверь. Снаружи набирает силу перестрелка. — Выходим! — говорит Касау остальным. — Живей шевелись — фашисты опять пожаловали. И они выходят на улицу. Мостовая засыпана битым кирпичом и черепицей, фасады выщерблены пулями и осколками. Ночь выдалась спокойной, дала передышку, но вчера бои были жестокие, франкисты дошли почти до самой церкви — до ее почерневшего от дыма и гари остова: изуродованные стропила торчат под небом, уже золотящимся на востоке. Танки франкистов остановились на некотором расстоянии от баррикады, ожидая, когда пехота обеспечит им продвижение. А по тому, как ведется сейчас огонь, подрывник угадывает, что легионеры под прикрытием темноты просачиваются с обоих концов улицы к церкви и площади. Когда доберутся, танки будут здесь. — И уже скоро. Распределив Касау и прочих новобранцев по местам, подрывники с Рафаэлем и Люисом идут к главной баррикаде. Идут пригибаясь, потому что над головами жужжат пули. Короткие очереди франкистского пулемета время от времени барабанят по фасадам и вздымают в воздух обломки черепицы. Баррикада, сложенная из кирпичей, балок, набитыми землей мешков с проделанными между ними бойницами, ночью была укреплена и выглядит солидно. Возле амбразуры стоит старшина Кансела и еще один солдат с «маузером TG», тяжелым и длинным — в рост человека — противотанковым ружьем на подсошках, которое стреляет патронами 13,2 мм со стальным сердечником; двадцать лет назад в траншеях Первой мировой оно считалось грозным оружием, однако теперь вызывает нарекания: чудовищной отдачей может сломать неосторожному стрелку ключицу, а современную броню пробивает лишь под определенным углом и не дальше чем со ста метров. — Зашевелились, — сообщает Кансела. — Ночью здорово продвинулись, — озабоченно говорит Панисо. Старшина показывает на ближайшие дома по обе стороны улицы: — Близко подобрались… Кое-где — на тридцать шагов. Вплотную, можно сказать… Панисо недоверчиво прикасается к черному холодному стволу ПТР: — Сейчас танки пойдут… Ты займешься этим консервным ножом? Кансела без особого воодушевления со вздохом отвечает: — Кому-то же надо… — И тычет пальцем в солдата с патронным ящиком у ног. — Вот он у меня вторым номером будет. Панисо показывает на Ольмоса и новобранцев: — Кум пойдет по одной стороне, я — по другой. И эти птенчики — с нами. И с бутылками. Старшина скептически оглядывает мальчишек. — Они хоть знают, на что идут? — с сомнением спрашивает он. — Опыт в таких делах имеется? — Опыт — дело наживное. Внезапно вблизи падают три мины, дробя черепицу и поднимая облако пыли, заволакивающее всю улицу. Почти одновременно начинается оживленная пальба — пули градом щелкают по фасадам соседних домов и по брустверу баррикады, заставляя всех пригнуться.