Чим Лангер спускается по откосу, а навстречу ему, так же как он, стараясь не выходить в открытое пространство, поднимаются интербригадовцы, посланные усилить оборону на гребне высоты, на которую с другого склона идет ожесточенная контратака. Вивиан и Табб уже довольно давно сидят в этой канаве: они видели, как сначала 2-я рота батальона Джексона овладела вершиной высоты и как теперь, после яростного отпора националистов, туда же направляется и 1-я. Лангер наконец добирается до них. Он весь в серой копоти: много продирался через обугленные кусты на склоне. И вот, пригнувшись, прикрывая камеры ладонями, бегом преодолевает последний отрезок, падает в канаву. И с трудом переводит дух. И начинает рассказывать. Атака была тяжелой: фашисты, хоть не успели как следует окопаться, отбили ее. Республиканцы откатились, но не прошло и часа, как вернулись с артиллерией, выдвинув ее вперед, и с этой минуты противники оказались очень близко друг к другу, и схватка шла на самом хребте. По этой причине Ларри О’Даффи попросил капитана Манси двинуть в бой резервную роту. — Сам О’Даффи наверху, сдерживает натиск. Я его видел там. — И как же брали хребет? — интересуется Табб. — Лихо брали. Интербригадовцы действовали стремительно и дружно. Восхитительно, я бы сказал. Глядя на них перед боем здесь, внизу, не поверил бы, что они могут так воевать. — А кто был наверху? — Синие рубашки. Фалангисты. — Фанатичные убийцы, — говорит Вивиан. — Вот в этом-то все дело, — равнодушно отвечает Табб. — Чем крепче убеждения, тем кровопролитней бой. Фотограф окидывает угрюмым взглядом высоту, откуда доносится очень частая трескотня выстрелов. — Там, наверху, по всему судя, и у тех и у других убеждения крепки. За идею воюют. — Видели, как раненые наши вниз шли, а пленных фалангистов — нет, — замечает Табб. — Взяли кого-нибудь? Чим вдруг принимается с особой тщательностью протирать объективы своей «лейки» и скупо роняет в ответ: — Я же сказал: там фалангисты. — Ты снял это? — метнув на него быстрый взгляд, спрашивает Табб. — Не смог. — Вот те на… — Их было человек пять-шесть, кое-кто ранен… Их допрашивали. Все довольно молодые. Но тут пришел Ларри и прогнал меня. Сказал: «Сходи-ка покури». — Их убили? — вздрогнув, спрашивает Вивиан. — Откуда мне знать? Наверно… — Наверно? — Я слышал выстрелы, но это ни о чем не говорит — гремело целый божий день. Очередной снаряд, не оповестив о своем появлении, рвется между подножием высоты и сосняком. Журналисты в кювете пригибаются. — Да я и не успел ничего больше увидеть, — продолжает Чим, — потому что начался обстрел, франкисты пошли в контратаку. И с тех пор не прекращается. — Удачные кадры есть? — Свет был хороший, так что, наверно, кое-что получилось. Три кассеты извел: снял, как люди лезут по склону, бой наверху, раненые, пара убитых… Но пока не проявлю, сказать трудно. — Дашь какой-нибудь снимок для моего репортажа? — спрашивает Вивиан. Чим вопросительно смотрит на Табба. В этой поездке они работают вместе. — Обсудим, — отвечает Табб. — Не жмись, Фил. — Обсудим, я сказал. Смирившись, американка кивает. Она отлично знает, что есть неписаные законы ремесла. В таких ситуациях все они действуют сообща, помогая друг другу, если надо, но на последнем этапе гонки каждый за себя. Появляется водитель-испанец Педро. Он бледен и пригибается больше, чем надо. Небрит, под глазами синяки. Совершенно очевидно, что он хотел бы находиться сейчас в Барселоне, в Управлении по делам печати или где-нибудь еще, но только не здесь. В руках у него — странного вида пакет с финиками. — Хотите? Каждый берет по горсточке. Финики очень сладкие. — Где взял? — Да там… Мавр какой-нибудь оставил. Вивиан жует вязкую сахаристую мякоть. — Что слышно новенького? — Из новенького — одно, но важное. Нам надо отсюда уносить ноги. — Это еще почему? — удивляется Табб. — Потому что здесь небезопасно. Франкистская артиллерия действует все активней, и началось общее контрнаступление. — А я думал, дела идут неплохо. — На войне «неплохо» через минуту превращается в «хуже некуда». В общем, штаб бригады приказывает нам вернуться на тот берег. — Прямо сейчас? — Немедленно. — Но мы же приехали, чтобы увидеть все это… — Хорошенького понемножку. — Скверный признак, — замечает Вивиан. Испанец беспокойно оглядывается по сторонам, тем самым подтверждая ее правоту. — Нас могут отрезать. — Педро смотрит в сторону невидимой отсюда реки. — Фашисты потопили много лодок и снова вывели из строя переправу. Покуда эти мостки починят… — Я никуда не пойду, — резко заявляет Чим. Все смотрят на него с удивлением. — Что так? — интересуется Вивиан. Фотограф, выплюнув косточку, трет свой широкий расплющенный нос. — Здесь сейчас будет жарко, и я не собираюсь взирать на это с другого берега. У меня еще четыре невскрытые кассеты. — Не мели ерунды, а? — Я остаюсь. — А как же приказ подполковника Ланды? Чим выплюнул еще одну косточку: — Да шел бы он… У нас есть разрешение генерального штаба сопровождать батальон Джексона. А батальон Джексона — здесь. Табб, до этой минуты не проронивший ни слова, слегка щурится. — Очень может быть, — говорит он спокойно, — что завтра в это время сопровождать нам будет особо некого. — Вот тогда и посмотрим, — запальчиво отвечает Чим. — А вы, если хотите, можете катиться. — Я не сказал, что собираюсь уходить, — со всегдашней мягкостью говорит Табб. Журналисты переглядываются: Чим хмурится, Табб спокоен, Вивиан, дожевывая последний финик, пребывает в нерешительности. — Ладно, — говорит она наконец. — Хватит разговоров. Мы остаемся. Педро возмущен: — Да у вас шарики за ролики закатились!