— Милани убили, — сообщает он. — Да мы уж знаем. — А Хуанито Фальгераса ранило… То ли он гранату не добросил, то ли не выждал, то ли еще чего, но накрыло осколками… — Тяжело ранило? — Слепым останется… Между могилами и кипарисами лежат трупы — несколько рекете и много красных. Не делая различия между теми и другими, обходит их патер Фонкальда в лиловой епитрахили, преклоняет колени перед каждым, отпускает покойнику грехи. За крестами, скошенными пулеметным огнем, в восточную часть кладбища строем идут мавританские стрелки. — А-а, вон они, козлы арапские, — говорит Дальмау. — Ну, по крайней мере, сегодня не бросили нас одних, — отвечает Сантакреу. — Говорят, дона Педро Колль де Рея вечером еле удержали — он собирался дать в морду командиру табора, благо одна рука у него здоровая. — С него бы сталось… Он жив? — Да вон он идет, — показывает Лес-Форкес. К ним приближается Колль де Рей с несколькими рекете, и среди них его ординарец Кановас и сержант Хикой. — Молодцы, ребята, — приговаривает на ходу капитан. — Молодцы. Если бы не пыль, покрывающая его от берета до высоких сапог, он был бы по-всегдашнему безупречен. Левая рука у него забинтована и висит на шелковой косынке — неизвестно, откуда она взялась, но всеми воспринимается как должное, — двуствольное ружье небрежно зажато под мышкой, как будто капитан собрался на прогулку, однако патронташ, пересекающий грудь ординарца, сейчас пуст. — Показали себя… Лицом в грязь не ударили. Молодцы. Остановившись, он оглядывает пленных республиканцев, как загнанных на охоте кабанов. Сержант показывает ему собранные документы: — Коммунисты настоящие, с партбилетами. Все до одного. Колль де Рей просматривает членские книжечки и поворачивается к пленным: — Офицеры, сержанты, капралы — два шага вперед. Никто не трогается с места. Капитан передает свою двустволку ординарцу, здоровой рукой крутит усы. — Кто из вас Роке Сугасагойтиа? В ответ молчание. Сбившись в кучу, как скотина на бойне, пленные не поднимают глаз. — Есть здесь лейтенант Сугасагойтиа? — настойчиво вопрошает Колль де Рей. — Он убит, — раздается наконец чей-то голос. Капитан, помолчав, раздумчиво покачивает головой. — Жаль, — говорит он. Лес-Форкес, Сантакреу и Дальмау, присев на одну из уцелевших могил, делят поровну добытый у красных табак и внимательно наблюдают за происходящим. — Слыхали, что он сказал? — удивленно шепчет Сантакреу. — Вы смотрите на меня с той благородной злобой, которая одна и пристала храбрецам, хорошо сражавшимся, но потерпевшим поражение. И она вызывает у меня уважение. Кроме того, вчера вы проявили человечность и позволили нам отступить и унести наших раненых, — он показывает на своих солдат. — Они и я этого не забудем. Молчание. Ни республиканцы, ни националисты не размыкают губ. — Есть здесь еще кто-нибудь из офицеров или сержантов? Проходит томительно долгая минута, прежде чем из шеренги выходит и останавливается в трех шагах от Колль де Рея понурый человек в драном обмундировании с полуоторванной сержантской нашивкой на рукаве. Руки у него дрожат. Капитан задерживает на нем взгляд: — Имя? — Фернандо Лагуна. — Вы — старший по званию? Помявшись, сержант оборачивается на своих и снова опускает голову: — Вроде бы я. Капитан продолжает с интересом рассматривать его. Затем пытливо оглядывается по сторонам. И, заметив троих рекете, при его приближении вскочивших с могильной плиты, на которой сидели, подходит к ним, забирает у них все сигареты и отдает их красному сержанту. — Раздайте своим людям. И не бойтесь — никто не будет расстрелян. Порукой — мое слово. И прежде чем повернуться и уйти, приказывает Хикою сжечь партийные билеты пленных. С гребня высоты Пепе майор-ополченец Гамбо Лагуна видит их — запаленных от бега, в пропотелых, побуревших от пыли и копоти рубашках. Это те, кто уцелел в бою за кладбище, недавно взятом франкистами, — четырнадцать изможденных людей, среди которых есть и раненые. Командир батальона Островского, следивший за боем в бинокль, был бессильным свидетелем отчаянного сопротивления и плачевного финала. О лейтенанте из 3-й роты ничего не известно, но сомнительно, чтобы от нее осталась хотя бы четверть: выжившие пересекают Рамблу по направлению к городку, другие ищут убежища где-то поблизости от высоты. Испытанные в сражениях солдаты, закаленные и стойкие бойцы, они отстаивали каждую пядь земли, дрались за каждую могилу, однако артиллерия переломила им хребет, пехота же, атаковавшая с беспримерным напором, довершила дело. Майора трижды — последний раз уже не по телефону, а через связного — просили прислать подкрепление, но он этого сделать не мог, а сейчас должен обеспечить собственную оборону, потому что знает — следующей целью франкистов будут его позиции. — Беда… — замечает Рамиро Гарсия, комиссар батальона. — Да это не просто беда, — кивает Гамбо. — Это почти катастрофа. Кладбище в руках франкистов — это затвор мышеловки. И наши, запертые в городке, с каждой минутой все дальше от нас. Рядом стоят капитан Симон Серигот и лейтенант Феликс Ортуньо. Все четверо с тревогой смотрят, как дым пожаров окутывает центр Кастельетса, откуда доносится отдаленное эхо выстрелов. — То есть, — подводит итог Серигот, — мы оказались в западне. — Похоже на то. — Полагаю, что атаковать кладбище невозможно, — говорит Рамиро Гарсия. Не отводя от глаз бинокль, Гамбо отвечает: — Правильно полагаешь. Для обороны высоты у нас имеются двести пятьдесят два человека — две роты. Подкреплений с того берега не будет, а остатки бригады завязли в городке и удерживают Лолу. — Может, интербригадовцы?.. — На вот. — Гамбо передает ему бинокль. — Взгляни на своих интербригадовцев. Гарсия наводит окуляры на другую высоту. Гребень ее заволочен дымом, где мерцают вспышки. — О черт… — Да, вот именно. Гамбо забирает бинокль и, прыгая по скалам, добирается до расщелины, прикрытой брезентом, — там разместился командный пункт. Солдаты машут кирками и лопатами, таскают камни, возводя брустверы на той стороне, что смотрит на кладбище. Почва здесь до того твердая и каменистая, что и на полметра углубиться в нее — настоящий подвиг. На пустых патронных ящиках расстелен план Кастельетса в масштабе 1:20 000, стоят потушенная ацетиленовая лампа и полевой телефон. Гамбо снимает фуражку, подзывает своих офицеров поближе и показывает на карте: — Захватив кладбище, фашисты могут проникнуть вплоть до самой реки, и вся бригада попадет в мешок. Вот здесь, видите?.. И я думаю, Фаустино Ланда прежде всего попытается перекрыть им пути. — Думаешь? — хмуро переспрашивает Гарсия. — Да, это всего лишь мои мысли. — И с какими же силами он будет пытаться, если резервов нет? Гамбо медлит с ответом: — С остатками батальона Фахардо, разумеется. Или еще что-нибудь отыщет. Четверо офицеров мрачно переглядываются. Они знают, что Второй батальон под командованием майора Фахардо медленно истаивал в последние шесть дней, когда держал кладбище, оборонял высоту Пепе, атаковал скит Апаресида и сражался в Кастельетсе вместе с Первым. Из четырехсот человек, форсировавших реку, в строю, по самым скромным подсчетам, должно оставаться сейчас не больше роты. — А что там с нашими минометами на Рамбле? — спрашивает лейтенант Ортуньо. Он родом из Сеговии, ему за сорок. До войны был трамвайным кондуктором, стал социалистом в незапамятные времена и в 34-м вступил в партию. Взглянув на него, Гамбо пожимает плечами: — Они оказались на передовой, и их тоже передвинули к Кастельетсу. — Ты шутишь, что ли, майор? — Какие уж тут шутки. — Да кто ж это так распорядился?