— Ну то есть знаешь, куда там нажимать, чтоб винтовка выстрелила? — Уж будь покоен. — А в бою бывал? — Опыта маловато, конечно. Но после вчерашнего уже книжку могу написать. — Тяжко пришлось? Касау затягивается окурком сигареты так глубоко, что пламя почти обжигает ему ногти. Задержав дым, очень медленно выпускает его. — «Тяжко» — это мало сказать, — произносит он наконец. — Нас послали следом за тремя танками и даже не сказали, что там впереди. Танки сильно оторвались от нас, и два были подбиты. Франкисты стали щелкать нас, как куропаток: перед боем было нас двести девяносто четыре человека, а когда назад пришли — двести семь. Да еще многие в плен попали… Капитана Мадонелля убили, и лейтенанта тоже, а наш политкомиссар, гораздый речи толкать, оказался последней сукой — сгинул куда-то, как сквозь землю провалился. — Теперь понятно, почему у твоих ребятишек вид такой смурной… — кивает Панисо. — Станешь тут смурной… Подрывник прячет окурок в жестяную коробочку и, хлопнув по прикладу винтовки, встает, чтобы из-за бруствера беглым взглядом оценить обстановку. И снова прячется. Неприятельский огонь немного утих. Франкисты почти не стреляют, и непонятно пока, хорошо это или плохо. — Говори, чего нам делать, — требует Касау. — Пока что размести своих мальцов вон в этом доме и вон в том, видишь? — показывает Панисо. — И скажи, чтоб не жались друг к другу, в кучу не сбивались. Вместе, конечно, веселей, но и шансов, что ухлопают, больше. Распредели их по одному, по двое на отделение к тем, кто там сидит. И пусть тихо сидят, носу не высовывают, если только не начнется настоящая мясорубка. — А я? — Будь при мне, если хочешь. И пойдем поглядим, что да как. Касау тоже собирается выглянуть из-за бруствера, но останавливается. Обрывает движение на середине, словно по здравом размышлении передумал. — А известно, кто там против нас? — Легионеры. — Ох, мать… Арагонцы из XIV бандеры Фаланги, взявшие восточную высоту, удерживали ее лишь два часа. После ожесточенного обстрела, заставившего их прятаться в трещинах скал, республиканцы, не дав им ни перестроиться, ни перезарядить оружие, ни укрепиться как следует, пошли в контрнаступление. Когда наконец сумели приподнять головы и приготовить оружие, противник был уже в нескольких метрах и вел яростную атаку. И фалангисты, еще недавно захватившие высоту, а потом оказавшиеся под орудийным огнем, после недолгого сопротивления извели последние патроны и гранаты и вынуждены были отступить в беспорядке, а вернее — бежать в панике. Пу-у-ум-клак-клак. Сатуриано Бескос и его товарищи с разряженными винтовками, с пустыми патронташами мчатся вниз по склону, прячась за скалы всякий раз, как вблизи разрывается мина. Кое-кто останавливается подобрать раненых, но большинство несется дальше в слепой панике, не обращая внимания ни на что, кроме возможности спасения. Пущенные с хребта 81-миллиметровые мины прилетают по длинной пологой дуге без предупреждения, беззвучно и рвутся, разбрасывая во все стороны осколки камней и стали, состригая кустарник, калеча и убивая людей. Пу-у-ум-клак-клак. Вот одна мина рвется впереди — так близко, что Бескос видит оранжевый сполох, и плотный сгусток пыли и воздуха бьет ему в лицо, отбрасывает назад. Чувствуя, как бесчисленные осколки жалят его в голову, в грудь, в руки, он падает на спину, ударяется затылком и, оглушенный, ворочается на земле, тщетно пытаясь встать. Миномет, о господи. Миномет. Это первое, о чем он испуганно думает, едва лишь вновь обретя способность думать. И в меня, похоже, попали, эти сволочи меня изрешетили. А я, как назло, не надел каску. Но вот ему удается наконец пошевелиться, и он с тревогой ощупывает себя — грудь и руки, — отыскивая раны. Голова словно онемела, и какое-то странное тепло разливается по лбу между бровей и вниз, к носу. Тогда он дотрагивается до лба и потом, взглянув на пальцы, замечает на них кровь. Осколком мины — в голову. Боже мой… Он продолжает в испуге ощупывать голову, пытается пальцами определить, глубока ли рана под сломанной костью. В этот миг он видит склонившееся над ним грязное, закопченное лицо Себастьяна Маньаса. — Не трогай, — говорит тот. — Дай я посмотрю. Осматривает рану и с улыбкой хлопает Бескоса по щеке: — Дурачина ты, камнем ушибло. Всего лишь. — А кость? — Цела твоя кость. Кожу рассекло, и шишка вскочила. Бескос сплевывает едкой горькой слюной: — А чего же кровь хлещет, словно свинью зарезали? Маньас осматривает теперь его грудь и руки. — То же самое. Мелкие камешки отскочили. — А яйца? — На месте. Ничего им не сделалось. — Точно? — Точней некуда. — Ну слава богу. Покуда Маньас обвязывает ему лоб платком, совсем неподалеку разрывается еще одна мина, летят во все стороны камни и земля, засыпая припавших друг к другу парней. — Давай-ка выбираться отсюда, Сату. Он помогает товарищу подняться, одной рукой обнимает его за плечи, другой — обхватывает вокруг поясницы. — Да не надо, я сам могу, — возражает Бескос. — Чего ты можешь, дурачина? Так, в обнимку, они спускаются по обратному скату высоты и присоединяются к тем, кто уже успел убраться из-под обстрела: они собрались на прогалине в сосняке, на тех самых позициях, которые две роты занимали в ночь перед атакой на высоту. — Пилотку потерял, — спохватывается Бескос. — Да ладно. Другую возьмешь — сегодня их вдоволь. Один за другим, запыхавшись от бега, еле переводя дыхание, появляются оборванные фалангисты, валятся наземь, переглядываются. Водят еще ошалелыми, блуждающими глазами, ищут товарищей. Лоренсо Паньо и капрал Авельянас при виде Бескоса и Маньаса идут им навстречу. Все четверо обнимаются. — Врезали нам от души, нечего сказать… — говорит Паньо. Бескос озирается по сторонам, ища ребят из своего отделения. — Тресако не видали? — Нет. — А Доминго Ороса? — Тоже нет. Авельянас оглядывает его забинтованную голову: — Что это? — Маньас говорит — пустяки. Камнем попало. — Разукрасили тебя на славу… — Да уж. Фалангисты смотрят на хребет высоты: — На этот раз мы даже рыпнуться не успели… — Они, сволочи, времени нам не дали. Только шарахнули в последний раз из пушек, как уже оказались в двух шагах. — Это интербригада, кажется. Слышал, как они вопят не по-нашему. — Вот же мрази… Что они тут забыли? Какого дьявола их принесло сюда, испанцев убивать?! — Орды марксистов, как говорит Саральон. — А что про него слышно? — Да он где-то здесь… Видели недавно.