Я снова бросаю ее одну. Здесь, в холоде, в этой черной глинистой земле. В точности так же, как до нее Джеральдину. И Элис. И Эйдана, хотя в случае с ним я отдалялась скорее постепенно. И Дейзи. Ее я тоже бросила. Я поворачиваюсь к Гэвину. – Я в полном порядке. – Завожу машину. – Поехали. Мы паркуемся на площадке над деревней. Тишина окутывает нас, точно пелена густого черного дыма. – Я рядом, – произносит он, немного помолчав. – Если ты вдруг захочешь об этом поговорить. Он это искренне. Он действительно хочет мне помочь. И не чтобы оставить меня в долгу. Не потому, что надеется снова стать моим спасителем, как в ту первую ночь. Не как те люди, которые жаждали помочь, когда я жила на улицах, чтобы почувствовать себя хорошими. Попробуй только лишить таких этой возможности, попробуй только сказать им, что у тебя все в порядке, что тебе ничего прямо сейчас не нужно, и это их совсем не порадует. Внезапно ты превратишься в их врага. Они снизошли до тебя, а ты, неблагодарная скотина, осмелилась швырнуть им их благодеяние в лицо. – Куда ты ездил? – спрашиваю я. – Когда нашел меня на дороге в ночь нашего знакомства. – В каком смысле? – Ты сказал, что встречался с Брайаном. Он мнется, но лишь секунду. – Я с ним и встречался. – Он говорит, что это не так. Зачем ему врать? – Не знаю. Я вдруг понимаю, что мне хочется ему верить. – Вижу, что ты хочешь помочь, – говорю я мягко. – Но лучше будет, если скажешь правду. – Я не встречался с ним, – произносит он, тщательно подбирая слова. – Вернее, не совсем так. Я видел его, в пабе. Я был там один. Он поднимает глаза. – Но суть от этого не меняется. Я знаю, что он не мог быть за рулем машины, которая не остановилась. Я ничего не говорю. – Ты мне веришь? – Да. – Что мне сделать? Чем помочь? – Она не сказала, как умерла мама Сэди? На мгновение Гэвин приходит в замешательство, потом понимает, что я имею в виду ту женщину с ребенком. – Нет. Он с минуту молчит, но я вижу, что он хочет добавить что-то еще. – Так ты из-за Сэди сюда приехала? Возможно, стоило бы рассказать ему правду. Но как я могу это сделать? – Пожалуй, отчасти. Она не идет у меня из головы. Жаль, что мы с Сэди потеряли друг друга. – И сколько лет ей было бы сейчас? – Не знаю. Двадцать с чем-то. – Зачем ты сказала, что твой фильм не про то, что случилось с девочками? Могла бы мне довериться. Я всего лишь хочу… – Помочь, – договариваю я за него. – Знаю. Дело в том, что изначально я и не собиралась про это снимать, но мой продюсер предложил сделать фильм о девочках. Он прочитал про Дейзи. И про Зои. – И конечно, ты просто не смогла пройти мимо такой чернухи. Чернуха. Слово задевает меня. Мне приходилось слышать его прежде, когда я снимала «Зиму». Немало времени ушло на то, чтобы расположить к себе некоторых девушек, чтобы убедить их, что я не обычная вуайеристка, пытающаяся заработать очки на их несчастье. «Мы для тебя – просто способ раскрутиться на чернухе», – сказала одна из них. В общем-то, не только она. Я смотрю на Гэвина: – Ты так говоришь, будто мне на них плевать. – А тебе не плевать? – Нет. Он долго молчит. Я помню, как после награждения вернулась на улицы, чтобы найти девушек, которых снимала. Они были не слишком мне рады, хотя и не слишком на меня обижены. Для них я вырвалась с улицы и больше ничего, так делают все, если, конечно, не погибают раньше. Передавая им конверт с банкнотами – там было три тысячи фунтов, – я сказала, что эти деньги по праву принадлежат им. На самом деле мне они никогда и не принадлежали. Гэвин смущенно откашливается. – Зои никуда не сбегала. Он произносит это так уверенно, что слова звучат как признание. – Я просто знаю это, и все, – продолжает он. – Не могу объяснить, но думаю, ты права. Дейзи и Зои мертвы. Сэди – единственная, кому удалось вырваться. В машине становится совершенно тихо. Даже воздух, кажется, замер. Мне вдруг оказывается нечем дышать. Зубы стучат, но я все равно открываю окошко. – Что за история с тобой и Зои? Гэвин пожимает плечами: – Да нет там никакой истории. Просто… я думал, что смогу найти ее. Когда только приехал сюда. Мне казалось, что местные примут меня, если я покажу, что мне не все равно. – И как? Оправдались твои надежды? Он пропускает мой вопрос мимо ушей: – Мы должны обратиться в полицию… – Нет. И снова он не слышит меня. – Сэди – единственная, кто знает, что с ними всеми случилось. Беда в том, что она тоже этого не знает, думаю я. Она не знает. – Нужно отыскать ее. Ты можешь сказать, что была с ней знакома. – Нет! Его взгляд устремлен на меня. Он проникает внутрь, прожигает меня насквозь. – Нет, – горячо повторяю я, на этот раз чуть мягче. – Сэди взяла с меня слово. А что касается той могилы, там никого нет. Там просто не может кто-то лежать. – Но… – Тебе не понять, Гэвин. Это удар ниже пояса. Он всегда будет чужаком, тщетно пытающимся разобраться. На меня вновь наваливается чувство вины. – Я думал, ты беспокоишься за судьбу девочек. Элли и Кэт. – Так и есть, – говорю я. Я представляю, что это я похоронена там, на торфяниках. Совершенно одна, обнаженная. Я словно и в самом деле лежу в мягкой земле, теплой, несмотря на погоду, она окружает меня со всех сторон, обволакивает, поглощает целиком. А потом возникает такое чувство, точно шнурок, пропущенный сквозь меня, вдруг туго натягивается. Когда вокруг столько смертей, накатывает острое желание жить. Воздух в машине сгущается. Я почти отстраненно думаю, как просто было бы протянуть руку и положить ладонь Гэвину на бедро, прижаться к нему. От изумления он разинул бы рот. На меня пахнуло бы лакрицей, – пожалуй, запах даже не был бы мне неприятен. Наши губы встретились бы, и поцелуй все длился бы, с каждым мгновением становясь все смелее. Что-то останавливает меня, но лишь на краткий миг. Я накрываю его руку своей. Почему нет? Почему бы не взять то, что мне хочется? В конце концов, один раз живем. Я целую его. Поначалу он противится; и я уже думаю, что сейчас он скажет: «Не надо, перестань», и в глубине души поднимается горячая волна стыда. Но тут он сдается. Губы у него более жесткие, чем я ожидала; от него пахнет кофе. Целует он меня нерешительно и руки держит при себе, за что я очень ему благодарна. – Пойдем, – говорю я, уткнувшись ему в грудь, но он качает головой. – Давай лучше не будем… – Что не будем?