Во время моих итальянских кампаний Директория только и делала, что тявкала; она пробовала мне указывать, в ответ я посылал ей мадонн из чистого серебра, она умолкала, и моя армия продолжала идти вперед. CCCLXIII Со времен Карла Великого[377] пехота всегда была плоха. В моей же армии не было французского солдата, который не считал бы себя способным противостоять врагу и победить. CCCLXIV Закон должен быть ясным, точным и единообразным, толковать его – значит допускать искажения. CCCLXV Больше всего лиц держит в своей памяти тот, у кого больше воображения. CCCLXVI Ежели бы флибустьеры способны были вести политику, достойную их храбрости, они основали бы великую империю в Америке еще в шестнадцатом столетии. CCCLXVII Странно, но в этот век Просвещения монархи видят надвигающуюся грозу лишь тогда, когда она уже разразилась. CCCLXVIII Слово либеральный, которое в нынешние времена столь чарует уши идеологов, это слово – моего изобретения. Так что если уж я узурпатор, то они – плагиаторы. CCCLXIX Государя начинают презирать, когда он слаб и нерешителен; это гораздо хуже, нежели когда им управляет министр неспособный и лишенный уважения. CCCLXX Перед тем как появился мой Гражданский кодекс, во Франции отнюдь не было настоящих законов, но существовало от пяти до шести тысяч томов различных постановлений, что приводило к тому, что судьи едва ли могли по совести разбирать дела и выносить приговоры. CCCLXXI Марк Аврелий жил и умер в великом почете, поелику он безмятежно и при благоприятных обстоятельствах унаследовал империю. Это счастие могло быть уготовано моему сыну. СССLXXII Я мог бы привести Итальянскую армию в Париж 18 фрюктидора и сыграть роль, каковую сыграл в свое время император Север, но плод тогда еще не созрел. CCCLXXIII Когда я высадился во Фрежюсе на пути из Египта, Б[аррас] и С[ийес] обсуждали тогдашнее положение вещей в стране: один хотел восстановить короля, другой же – призвать герцога Брауншвейгского; я привел обоих к единому мнению. CCCLXXIV Гоббс – безрадостный философ, а Монтескье – светлая голова[378]. CCCLXXV Мораль республиканцев отличается большой распущенностью: они без колебаний позволяют себе все, что полезно им и их партии; равным образом то, что было бы добродетелью в республике, становится преступлением при монархии. CCCLXXVI Рабле подражал первому Бруту, который прикидывался умалишенным, чтобы обмануть подозрительность Тарквиниев. CCCLXXVII Ни золота, ни серебра мне не хватало так, как сахара и кофе, – поэтому добродетельные женщины так и не простили мне Континентальной блокады. CCCLXXVIII Подлинное богатство всякой страны состоит в числе жителей оной, их труде и предприимчивости. CCCLXXIX «Дух законов» – малоосновательное творение едва ли упорядоченной постройки, в которой можно найти прекрасно убранные покои, но заметить кое-где и наспех отделанные дощатые стены с позолотой. CCCLXXX Клубные политики, которые выступают против постоянных армий, – сумасброды. Стоит государю распустить свои войска, позволить разрушить свои крепости и проводить время за чтением Гроция, как он не процарствует и полугода. CCCLXXXI Самые удивительные изобретения суть не те, коими мог бы похвастаться ум человеческий: большинство открытий суть следствие механического инстинкта и случая, а отнюдь не философии. CCCLXXXII Понаписали великие глупости о душе, а ведь надобно стараться знать не то, что люди сказали об этом, но то, что собственный наш разум может нам открыть независимо от чужих мнений. CCCLXXXIII Что касается системы, то всегда надобно оставлять за собою право на следующий день посмеяться над теми своими мыслями, кои появились накануне. CCCLXXXIV Я не знаю, что понимают под божественным правом; наверное, это – изобретение какого-нибудь тупого теолога из Лувена. Ведь сам Папа имеет не более божественного права, чем я – на наследственное место в Палате лордов британского парламента. CCCLXXXV То, что называется естественным законом, – всего лишь закон выгоды и разума. CCCLXXXVI Всякий глава партии должен уметь пользоваться воодушевлением сторонников, ибо нет партии, которая не имела бы своих горячих приверженцев. И величайший военачальник во главе своих солдат, лишенных боевого духа, оказывается полной бездарностью. CCCLXXXVII Почему Гомеру отдавали предпочтение все народы Азии? Потому что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма – едва ли не единственный памятник той далекой эпохи. CCCLXXXVIII Когда я видел Клебера на лошади, перед глазами моими всегда вставали герои Гомера. Ничего не было прекраснее его в день сражения[379]. CCCLXXXIX Генерал Мак[380] теоретически весьма учен, ведь он много изучал большую войну по книгам, но я не доверил бы ему командовать даже батальоном, поелику он неудачлив и ему недостает решительности. Меня весьма удивила его капитуляция при Ульме, я полагал, что он просто перешагнет через меня, чтобы вновь занять позицию у Инна. CCCXC Бог положил себе за труд быть стражем добродетели. CCCXCI Дабы погубить отечество, достаточно даже одного негодяя, – тому в истории было немало примеров. CCCXCII Я люблю стихи Оссиана, там много мысли, исполненной силы, энергии, глубины. Это – северный Гомер, поэт в полном смысле слова, поелику потрясает душу и трогает ее. CCCXCIII Так и не появилось ни одного достойного описания моей кампании 1814 г. Она представляет собою череду событий той достопамятной войны и стечения обстоятельств столь необычайных, что лишь я один мог бы их описать, потому что мне вполне известно все, что имело место тогда. CCCXCIV В театре на меня производит впечатление величие страсти, но я всегда страдаю, когда они выходят за рамки вероятного. CCCXCV Друо – это настоящий Катон; я не знал никого, кто бы столь разительно походил на Аристида. Храбрый человек![381] CCCXCVI Капитуляция Сен-Сира[382] в Дрездене – ошибка школьника, она во многом подобна капитуляции Мака при Ульме. На месте Сен-Сира Рапп, Карно и Даву показали бы, как надо защищать крепости[383]. CCCXCVII