Бедные жители Лотарингии во многом оказывали мне содействие; как я хотел бы восстановить их разрушенные хижины![384] CCCXCVIII Мне нравится грубый здравый смысл, который обитает на улицах. CCCXCIX Солон был прав: можно судить о заслугах человека только после его смерти СССС Сама ли нация отделилась от меня в 1814 г., или сам я покинул мой народ, не в этом дело, а в том, что тогда только я один мог изгнать иноземцев за пределы Франции, но это стало бы для всех очевидным лишь после победы; в остальном же бесспорно одно – грязное белье всегда следует стирать только у себя дома. CCCCI Если задуматься над тем, что такое слава, то приходишь к заключению, что оная сводится к немногому. Что бы ни говорили невежды, превозносили глупцы, одобряла или ни поносила толпа, здесь нет того, что составляло бы предмет особливой гордости. CCCCII Фридрих взял на себя труд опровергать Макиавелли еще до того, как стал королем; полагаю, он сделал бы лучше, если б оправдывал его после, своего воцарения. Этот Макиавелли писал разве что для мелодраматических тиранов[385]. CCCCIII Сенека как-то сказал: тот, кто мало дорожит своей жизнью, может распоряжаться по своему усмотрению жизнью других людей[386]. CCCCIV Говорят, будто генерал Сарразен сошел с ума, – он и так не был вполне в здравом рассудке, когда покинул Булонь. Хороший начальник генерального штаба, но дурная голова и интриган[387]. CCCCV Веллингтон сделал большую ошибку в сражении при Тулузе; английской армии угрожал бы плен, если бы Сульт сумел воспользоваться ею или ежели б он лучше знал позицию противника[388]. CCCCVI История, которая донесла до нас имя Фемистокла[389], не удостоила тем же имена его завистников. CCCCVII Приняв правление из рук республиканцев, я как бы вымыл, очистил и подправил старую картину Рафаэля, которую лак пачкунов довел до полной неузнаваемости. CCCCVIII Беньо думал, что станет играть роль при Бурбонах, но он ошибался, как и многие другие. У него есть талант и твердость. Я сделал его государственным советником, потому что он, будучи префектом[390], осмеливался говорить мне правду. Но он растрачивает свои силы попусту. CCCCIX Я сужу о гении по тому, как он выражает свою мысль. CCCCX Надобно часто менять не только гарнизоны, но людей, стоящих у власти, это безусловно. В интересах государства чтобы должностные лица постоянно сменялись: ежели этот принцип не соблюдается, то неизбежно появляются удельные владения и сеньориальное правосудие. CCCCXI С тех пор как сами народы выступили на полях сражении, стало уже невозможно иметь наемную армию. CCCCXII Государь, который думает о людях и строит собственное счастие на их благополучии, – в каком романе можно найти сие? CCCCXIII Что бы ни говорил Макиавелли, крепости не стоят народного попечения и забот. CCCCXIV Чернь не отличается здравомыслием, она, по обыкновению, любит повторять все те пересуды, кои говорятся по адресу человека незаурядного. CCCCXV Оказывается, что из ста бывших в прошлом королевских фаворитов по крайней- мере девяносто пять были повешены. CCCCXVI Деказ раньше служил у моей матери: я замечал его порою в толпе придворных. Эта должность не требовала большого таланта. И он, и подобные ему министры походят на людей, карабкающихся на призовой столб. CCCCXVII В 1805 г. у меня имелось восемьдесят линейных кораблей, не считая фрегатов, но не было ни настоящих матросов, ни офицеров; мои адмиралы играли в прятки с англичанами, и это само по себе уже было немало. Линуа[391] показал себя вполне достойно. Вильнёв был добрый офицер, но, несмотря на это, делал одни только глупости. Он покинул Кадис, а смерть Нельсона не стоила потери моего флота. Вильнёв покончил с собой на постоялом дворе в Ренне, и, как всегда, в этом обвинили меня. На самом же деле признаки сумасшествия наблюдались у него еще во время морской кампании[392]. CCCCXVIII Ах! Свобода печати, свобода печати! Снимите же намордники с ваших парижских журналистов и вы увидите настоящую грызню! Все эти Вадью[393] постоянно будут вмешиваться в управление, а Каритиде[394] станут подавать мнения. К дьяволу весь этот галдеж! CCCCXIX Я восстановил дома лионцев, разрушенные во время революции, они были признательны за это, итак, мы – в расчете. CCCCXX Государи, которые пользуются услугами исповедников, нарушают тем самым основы королевской власти. ССССXXI Слишком мало найдется людей достаточно твердого закала, чтобы судить обо мне беспристрастно и без предосуждений. ССССXXII После моих побед в Италии в мою дверь стучались представители самых различных партий. На стук я предпочитал не отзываться, поелику не в моих правилах быть орудием в чьих-либо руках. ССССXXIII Битва при Эйлау стоила дорого обеим сторонам и отнюдь не имела решающего исхода. Это было одним из тех неопределенных сражений, когда отстаивают каждую пядь земли: войска схватились врукопашную, действуя большей частию по собственной инициативе; что касается меня, то я не стал бы выбирать такое место для сражения[395]. CCCCXXIV Великие политики первого апреля хотели лишь сохранить свои замки, вот почему они так легко отступали перед натиском союзников. CCCCXXV Посреди всех этих смотров, пушек и штыков я порою оставался философом; среди тех, кто меня поносит, есть немало таких, кои никогда не делали ничего подобного. CCCCXXVI Здравый смысл создает одаренных людей; самолюбие же – лишь ветер, который надувает паруса и ведет их корабль прямо к пристани. CCCCXXVII Катон совершил великую глупость, покончив жизнь самоубийством из одного страха встретиться с Цезарем[396]. CCCCXXVIII Если бы Ганнибал узнал о переходе моей армии через Большой Сен-Бернар, он посчитал бы свое альпийское путешествие сущей безделицей[397]. CCCCXXIX Быть может, мне надобно было подражать Генриху VIII[398], сделавшись единственным первосвященником и религиозным вождем моей Империи; рано или поздно монархи придут к этому. CCCCXXX Пушечное ядро, поразившее Моро при Дрездене, было одним из последних вестников моей удачи в этом сражении[399]. CCCCXXXI После сражения при Лейпциге я мог бы опустошить страну, лежащую между мною и неприятелем, как то сделал Веллингтон в Португалии или как в былые времена еще Людовик XIV повелел поступить в Палатинате: право войны позволяло мне это, но я не хотел подобным образом обеспечивать свою безопасность. Мои солдаты, раздавив баварцев при Ганау, показали, что я могу полагаться на их доблесть[400]. CCCCXXXII