– Я хочу поздороваться с доктором Ченгом. Если вернусь домой, придется смотреть за детьми. Поверь мне, это отпуск. Он в этом сомневался. Ей, вероятно, пришлось провести самые жуткие моменты своей жизни в этом потертом зеленом кресле, в которое она сейчас уселась. – Разрешу тебе остаться, если кое-что пообещаешь, – сказал Йель. Во взгляде Фионы обозначилось нечто среднее между настороженностью и снисходительностью. – Что ты делаешь для себя в эти дни? Что планируешь на следующий год? Тебе двадцать один. Ты умная. Ты не думаешь, что сейчас… ты не хочешь пойти в колледж? – То есть теперь, когда не стало Нико? – Ну… да. И Терренса. Скажу тебе, чего я очень не хочу. Я не хочу, чтобы ты следом стала опекать меня, а потом еще кого-то, и еще, а потом ты оглянуться не успеешь, как тебе пятьдесят, и ты живешь в городе-призраке из нашей старой одежды и книжек. – Я больше никого не стану опекать. Только тебя. Нико любил тебя, и ты так по-доброму относился ко мне, когда я была мелкой. Помнишь, как ты взял меня в Художественный институт? – Ага, и ты включила сигнализацию. – Я вот про что: нам обоим сейчас не помешает друг. – Мы друзья, Фиона, я просто… – Ну, давай будем лучшими друзьями. Не смейся, я не в смысле, как будто нам по десять лет! Я в смысле семьи. Давай просто скажем, что мы теперь семья. Давай скажем, что будем звонить друг другу, когда нам грустно. И я буду дарить тебе подарки на день рождения, и все такое. – Окей, – он не мог отказать ей. – Но мы говорили про колледж. – О боже, Йель. Я правда не могу представить, что буду радостной гостьей на вечеринках студенческого братства[115]. Что я там буду – сидеть в классе с восемнадцатилетками? Разница между восемнадцатью и двадцатью одним годами казалась ему смехотворно малой, но он не стал этого говорить. К тому же Фионе в двадцать один могло быть и двести лет. – Ты могла бы ходить на занятия здесь, в городе. Это по-другому, чем уехать в колледж с общагой и типа бухими ребятами, бренчащими тебе на гитаре. Просто подумай о колледже как об учебе и дипломе. Ты ведь не хочешь вечно быть няней, а? Он сразу пожалел, что сказал это. Но он участвовал в разговоре только половиной мозга. Другой он думал, позволит ли он доктору Ченгу уговорить себя на что-нибудь сегодня. Он этого не хотел. Он был не готов. – Твои родители были бы готовы платить? – сказал он. – Они были бы готовы, но я не возьму и сраного пенни от этих людей. Что бы они мне ни оставили, когда умрут, я все это отдам в пользу исследований СПИДа. Однако, как полагал Йель, она принимала деньги от Норы. Она бы приняла эскиз. Это ведь был лишь вопрос гордости; судя по всему, она могла получить деньги, если бы действительно хотела. Но Фиона была упрямой. Она никогда не приползет назад, прося об одолжении. – Мне типа придется обзванивать старых школьных учителей и просить у них рекомендации? Я прогуливала почти все уроки. – Уверен, они тебя помнят. Уверен, к ним все время кто-то обращается. Встала медсестра, но только затем, чтобы взять что-то с высокой полки, и снова села. – Я сам напишу письмо. Дополнительное. Я ведь, по сути, сотрудник университета. То есть я курирую студентов. Фиона в ответ рассмеялась, на что он и надеялся. А затем медсестра сказала, что можно входить. В кабинете доктора Ченга висела фотография горы Килиманджаро и пахло скорее супом, чем медицинским спиртом. При разговоре доктор смотрел прямо на собеседника и делал паузы через каждые три предложения, словно некий наставник научил его так в медицинской школе. Он расспросил Йеля о заболеваниях и провел беглый осмотр. Хорошо хоть на нем не было врачебного халата, но все же Йель испытал тревожное чувство, что положено некое официальное начало. Когда доктор Ченг прослушивал его легкие, Йель подумал, что этот человек, вполне возможно, будет наблюдать его в последние дни. Что, войдя в эту дверь, он потенциально заключил самое крепкое партнерство в своей жизни. Пока смерть не разлучит нас. – Я так понимаю, вас что-то беспокоит, – сказал доктор Ченг. Йель оттарабанил все так быстро, что у него даже мелькнула мысль, не сочтет ли доктор эту историю выдумкой. Доктор Ченг медленно все повторил, что-то записал и для верности уточнил даты. – Вы боитесь, что заразились в декабре, – сказал он. – Или раньше. – В декабре или раньше. В начале января вы испытывали вялость, лихорадку, потерю аппетита? Йель покачал головой. – Сыпь, боль в горле, головную боль, мышечную? Простуду? – Нет. – Замечали отек лимфатических узлов? – Я не проверял. Но сейчас – нет. – Я хочу выслушать ваши вопросы и опасения по поводу тестирования, – сказал доктор Ченг и сложил руки на коленях. – Не уверен, что хочу этого сегодня, – сказал Йель. – Я не хочу бесполезных результатов. Он снимал со свитера кошачьи волоски, один за другим. – Вы знаете, если вы подхватили это месяц назад или раньше, я бы сказал, результаты у вас будут вполне достоверные. Хочу ли я, чтобы вы протестировались через три месяца с сегодняшней даты? Безусловно. Нужно ли мне от вас обещание избегать такого поведения, которое подвергнет риску вас или других? Да. Он замолчал и подался вперед, ожидая, пока Йель заговорит. – Я не знаю, почему в этот раз я боюсь больше, чем раньше. Первый раз, в прошлом году, нас постоянно бросало от убежденности, что мы заражены, к мысли, что здоровы, и обратно по кругу. Но большую часть времени, глубоко внутри, я думал, что болен, понимаете? Я осматривал язык каждое утро насчет молочницы. Когда мы решили провериться, это было… может, какое-то облегчение. Теперь у меня нет такого чувства. – Одному труднее. – Конечно. Йель старался, чтобы его голос не дрожал. Доктор Ченг придвинулся ближе. – Слушайте: вы ВИЧ-контактный, да. Это не настолько однозначно, как может казаться. Я лечил парней, с которыми спал, Йель. И это было до тестирования. Я полагал, что тоже заразился. Но это не так. Давайте не будем раньше времени посыпать голову пеплом. Мы пройдем с вами тестирование сегодня. Думаю, вам сразу станет легче. И мы назначим прием для обсуждения результатов, – он подкатился в кресле к настольному календарю, – ровно через две недели, семнадцатого. – Разве первый тест делают не за несколько дней? Я хочу, чтобы вы мне сказали, если результат будет положительный. Я хочу знать. Доктор Ченг покачал головой. – Этого я сделать не могу. Всякий положительный результат требует перепроверки. Положительный ИФА[116] повторяют, потом отсылают на вестерн-блот[117]. Масса причин может вызвать ложный положительный ИФА. Хотя бы сифилис. Прием наркотиков. Многократная беременность. Доктор Ченг говорил все это с непроницаемой серьезностью, и Йель не смог сдержать улыбку. С таким врачом он нашел бы общий язык даже на смертном одре. – Отрицательный ИФА – это почти наверняка отрицательный, но не могу вам обещать, что сразу позвоню вам, потому что тогда, если вы не дождетесь звонка – верно? Вы понимаете. – Думаете, я прыгну с моста? Доктор Ченг спросил, не хотел бы Йель поговорить с психотерапевтом – нет, пока нет – и сказал, что ему дадут бумажку с номером. Соответствующий номер будет занесен в медкарту. – Я даже не записываю, что мы вас тестируем, – сказал он. – Я пишу специальный символ. Если кто-то завладеет моими записями, все, что они увидят, это какие-то закорючки. В этом нет ничего постыдного – хочу, чтобы вы это понимали. Иногда скрытность связывают со стыдом. Мы делаем это только для того, чтобы обезопасить вас. У вас есть вопросы о конфиденциальности? Йелю не требовалась лекция про стыд, но это была приятная отсрочка. Он старался придумать вопрос, который позволил бы еще потянуть время, но ничего такого на ум не приходило. – Гретхен возьмет у вас кровь в моем присутствии, – сказал доктор Ченг и не заставил себя ждать. Йель отвел взгляд; он никогда не мог смотреть, как его кровь поднималась по пробирке. – Скромные подарки для гостей, – сказал доктор Ченг и протянул Йелю матовую упаковку презервативов. – Там пять разных видов. Несколько штук каждого. Умеете ими пользоваться? Йель сказал, что умеет. Как-то раз он надел, смеясь, резинку на банан, на одном из собраний, которые устраивал Чарли у них дома. Чарли представил его всем как «лицо моей фирмы для профилактических целей!» Но Йель никогда не пользовался резинкой сам. Пару раз у него был секс, когда резинку использовал кто-то другой, еще до Чарли, и ему не особенно понравилось ощущение. Йель задумался, станет ли он когда-нибудь надевать их или будет практиковать целибат весь отпущенный ему остаток жизни. Гретхен закончила, и Йель с закатанным рукавом вышел в комнату ожидания, где его ждала Фиона – боже, как он рад был ее видеть – и кивнул ей на согнутую руку с ваткой. Глаза у нее были красные, но она сказала: – Я сейчас куплю тебе чупа-чупс. Правда! Они должны тут где-то продаваться. Покупаю тебе чупа-чупс. 2015