– Ты увидела Нико. – Ну да. И если бы это был ты, кто-то, кого я хотела видеть, это было бы по-другому. Я хочу вернуть его. Тор подплыл прямо к ним, прижался к стеклу носом и большущей, всклокоченной лапой – в нескольких дюймах от лиц Брук и Эшли. Девочки завизжали, и Фиона удержала Эшли, замахнувшуюся на стекло кулачком. – Он такой позер, – сказала Фиона. – Ты права, Брук, это определенно Тор. – А другой мишка – его жена! – выкрикнула Брук. – Не знал, что белые медведи женятся, – сказал Йель. – Хорошо, что ты сказала это, о Чарли. Я себя чувствовал типа единственным человеком на свете, который видит его насквозь. – Йель, – она повернулась к нему и, приобняв за бицепсы, взглянула на него насмешливо-серьезно (а может, и правда серьезно). – Ты заслуживаешь кого-то, кто обожает тебя. Чарли же нужны только слушатели. – Но, – сказал Йель. – Но. Что, если он – последний парень в моей жизни? – Даже не думай. Ты переживешь этого Тора. Переживешь слонов. Разве слоны живут не вечно? Черепахи. Ты переживешь черепах. – Какаду живут шестьдесят лет! – объявила Брук. – Эй, – сказала Фиона, – ты что, грела уши? Хотя что из того, что ни говорили, мог понять ребенок? – Какаду я заводить не буду, – сказал Йель. – Тебе станет лучше после теста. Я тебе вот что скажу: когда получишь результаты, мы с тобой пойдем, и я куплю тебе золотую рыбку. Большую такую, которая живет десятилетиями, и тебе в итоге придется покупать ей бассейн. – Роско ведь ты взяла, да? – сказал Йель. Фиона ничего не сказала, только уставилась на Тора за стеклом. Она сделалась до странности неподвижной. – Кота твоего брата, – уточнил Йель. – Роско. Она резко повернула к нему голову, приоткрыв рот. – Что? – сказал он. – Ох, черт… Ох, черт. – То есть он был у Терренса, а потом… – Ох, черт. – Разве его родные… – Нет. Их ноги там не было. Они не… О боже. Йель. – Но ведь домовладелец – да? Разве его вещи не вынесли? – Люди вот так просто не заходят и не трогают чьи-то вещи. Они ждут и забирают типа после дезинфекции. И они могли даже не знать, что его не стало. Кто вообще им говорил, что он умер? Я не говорила. Тедди ходил туда за своим костюмом, для… Теперь девочки смотрели на них, забыв про белых медведей. Фиона ослабила шарф, словно он душил ее. Был понедельник, третье. Терренс умер 17 января. Больше двух недель. Йель не знал бы с такой точностью, если бы не пялился то и дело на свой календарик последние дни. – Что ж, – сказал Йель, – давай… черт, мы можем туда зайти? Мы можем поехать прямо сейчас. Идем. Они пробежали к выходу из зоопарка, мимо животных, мимо желтых табличек с их латинскими названиями, а девочки голосили, что они еще не видели горилл. У Фионы был ключ от квартиры Терренса, но он лежал у нее дома. Ей в любом случае нужно было отвести девочек – их мать была дома и знала, что сейчас происходило в жизни Фионы, так что она не будет против заменить ее на час-другой. Йель подождал на улице, пока Фиона забежала с девочками в дом. Когда она вернулась с ключами, он уже поймал такси. – Я зайду первым, – сказал Йель по пути. – Ты подождешь в коридоре. – Нет уж, не-не-не. Мы зайдем вместе. Она попросила водителя поднажать. Он указал на красный свет и проворчал по-польски. Когда они наконец приехали, поднялись на крыльцо, вскарабкались на второй этаж, Йель признался себе, что это стало для него приятной встряской. Он так давно не имел четкого плана действий, простого решения с очевидным ответом. Они собирались подняться туда и найти кота. А лучше даже – не найти кота. Фиона надула щеки и вставила ключ в замок Терренса. Неожиданно она остановилась и постучала в дверь, приложила к ней ухо. Йель задержал дыхание, надеясь услышать новых жильцов, команду уборщиков, яростный мяв. Но Фиона покачала головой и повернула ключ. В гостиной ужасно воняло. Йель не смог определить, была ли эта вонь такой же ужасной две недели назад – лекарства, рвота, кошачий лоток, пот – или к ней добавилось что-то новое. Мебель Терренса была на месте. На диване лежала аккуратно свернутая простыня – так же, как Йель оставил ее здесь две недели назад. – Роско! – тихо позвала Фиона, словно боясь ответа. Йель зашел на кухню и проверил кошачий туалет – там что-то было, но не так много, как он надеялся. Пластиковая кормушка Роско с двумя отделениями – одно для еды, другое для воды – оказалась пуста. Йель помнил, что клал корм перед уходом – он специально положил побольше, горку «Мяу-микса», чтобы хватило на пару дней. Вода была проблемой посерьезнее. – Роско? – сказал Йель. Он повернул кран, надеясь, что кот покажется на этот звук. Посмотрел за мусорным ведром, в буфетах, за холодильником. Фиона продолжала звать кота, ходя по квартире. – Крышка унитаза открыта, – заметила она. И Йель понял, что она хотела сказать: кот мог найти воду, если у него хватило бы ума и равновесия. Подоконники на кухне были уставлены пузырьками с лекарствами. Болеутоляющие, витамины, еще витамины, старые антибиотики. Все полупустые (он встряхнул несколько), все бесполезные. Возможно, он мог бы взять их для Джулиана. Или для себя. В синем чайничке на стойке появилась паутина, и Йель налил в него воду и полил растения. Почему нет. Он снова посмотрел за ведром. В ведре. Вышел на пожарную лестницу. В дверях стояла Фиона, с красным и мокрым лицом. В руках она держала нечто, походившее на сплющенную мягкую игрушку. Меховой воротник. Попавший под машину. – Он еще дышит, – сказала она. – Кажется. В приемной ветеринара Йель листал старый номер журнала Life со статьей про мафию. Фиона держала на коленях комок из влажных салфеток, и хотя уже не плакала, продолжала вздрагивать и каждые несколько минут издавала стон, наклоняясь к салфеткам. Роско поставили кошачью капельницу, и ветеринар пообещал, что скоро скажет им, на что рассчитывать. Он явно счел их парой, Йеля и Фиону. Каждый вопрос он обращал к ним двоим, даже когда Фиона дала понять, что Роско – кот ее умершего брата. Она вкратце обрисовала, что случилось, сказала, что ее брат умер, а про кота все забыли. – Вы правильно поступили, – сказал он им обоим. Рядом с ними в приемной собаки натягивали поводки на скользком кафельном полу. Кошка ходила кругами в переноске. – Ну вот, – сказала Фиона, – на прошлой неделе я сходила на массаж. И массажистка такая: «Вы были в автокатастрофе?» Она изобразила русский акцент. – И я такая: «Нет, я просто сейчас в таком стрессе». И минут через пять она такая: «Но, может, когда-то давно? Автокатастрофа?» Чувствуешь? Она взяла руку Йеля и положила себе на шею сзади, твердую, как мрамор, и он понял, что это была сведенная мышца. – Плохо это, – сказал он. – И я такая: «Я, честно, ни разу даже бампером никого не задела». А она: «Да, но иногда мы забываем». Что-то в ее словах, в том, как она донесла до него мудрость этой русской бабы, пробрало Йеля. А может, дело было в том, что весь этот месяц он сам себя чувствовал так же, словно ему накачали дельтовидные мышцы цементом и засунули в морозильную камеру. Вышел помощник ветеринара и сказал, что Роско идет на поправку, и они выдохнули, словно он был их ребенком. Если кот выживет, его возьмет Йель. Это было ясно. Он не мог обременять Фиону после всего, что она вынесла, новой заботой. Он сказал ей, что придумает что-нибудь, и она медленно кивнула, думая уже о другом. Ее голову обрамлял медицинский постер о кошачьей лейкемии. Кожа у нее была сухой и обтягивала кости; она очень похудела. Йель хотел спросить, не забывает ли она о себе и не хотела бы она вернуться к учебе в следующем году – не пора ли сделать перерыв? Но она взглянула на него и сказала: – Что, если ты сходишь к доктору Ченгу? Доктор Ченг был врачом Нико, и пару недель прошлым летом, когда Нико еще мог оставаться дома, он приходил к нему каждый день. Один раз он застал Йеля с Чарли и заказал пиццу за свой счет – не для себя и не для Нико, который уже не переваривал пищу, а для Йеля с Чарли, которые сидели там с полудня. – Просто проконсультироваться, – сказала Фиона. – Все лучше, чем какой-нибудь телефон доверия. Я могу позвонить ему. Он любит меня, не знаю, за что. Я могу записать тебя сегодня. Правда могу. Йель ощутил порыв остановить ее, сказать, что она не может взваливать на себя еще и его, что она должна пожалеть себя. Если она позвонит доктору Ченгу, не положит ли это начало чему-то? Не приведет это к тому, что она в итоге будет менять ему утки? Но он не стал ей возражать, поскольку одна мысль о докторе Ченге, о его медленной речи, принесла ему невыразимое облегчение. Фиона позвонила прямо из ветклиники, и через час, когда они вышли оттуда – Роско нужно было побыть под капельницей как минимум до завтра – они направились к доктору Ченгу, на Джордж-стрит. Йель корил себя за то, что разрешил Фионе пойти с ним, все дальше втягивая ее в это. Ей нужно было пойти домой и прилечь. Поесть чего-нибудь. Но она, видимо, чувствовала, что подвела Нико и Терренса. Всю дорогу к ветеринару она прижимала к себе кота и плакала. Разве так плохо дать ей возможность сделать еще одно доброе дело? Офис доктора Ченга располагался в бывшем жилом доме. В комнате ожидания пахло благовониями, из-за конторки вышла медсестра и крепко обняла Фиону. Больше там, слава богу, никого не было, ни незнакомцев с пустым взглядом, словно призраков из его собственного будущего, ни знакомых, с кем пришлось бы о чем-то болтать. – Сегодня день в комнатах ожидания, – сказал Йель. – Здесь журналы лучше, – сказала Фиона. На кофейном столике лежала стопка старых номеров «Эсквайра». Однако Йелю нужно было заполнить бланки: здоровье прямых родственников, лекарственные препараты, хирургические вмешательства. – Ты не должна ждать, – сказал он.