– Йель, хватит, – сказала Тереза. И он был вынужден послушать ее. Ее сын умирал. Чарли умирал. Он снова сполз на пол и засунул голову между колен. Ему захотелось опять встать и пинать мебель, но нет, он останется сидеть и будет медленно дышать. Это не он был в беде, во всяком случае, пока. Когда они тестировались вместе, весной, Йель думал, что, если они окажутся инфицированы, они обнимутся и разрыдаются, а потом пойдут в какой-нибудь ресторан, и закажут кучу еды, и будут шутить, что теперь разжиреют, и закажут бутылку дорогущего вина, и будет жуткая ночь, но они прошли бы через это вместе. Перед тестированием они были вместе на психотерапии у доктора Винсента. – Давайте обсудим, что будет означать для вас положительный диагноз, – сказал он. И он объяснил, что такие вещи воспринимаются лучше, если ты заранее прорабатываешь свою реакцию, свои варианты, заблаговременно и на ясную голову. – К кому вы обратитесь за поддержкой? – спросил он. И они указали друг на друга. – И у нас круг близких друзей, – сказал Чарли. – И моя мать. Йель почувствовал, как все эти люди отпадают от него, точно шелуха. Если у него не будет Чарли, то не будет и Терезы. И все его друзья были в первую очередь друзьями Чарли. А теперь он был почти уверен, что потерял Чарли. Очевидно, Чарли предпочел ему Джулиана. И кто знает, что еще было у Чарли на уме. Он взял сумку, с которой пришел, и засунул в нее бутылку скотча из буфета. Поцеловал Терезу – мимо лица, чиркнул по уху – и сказал: – Мне так жаль, – сказал он. – Это не я с ним сделал. – Я знаю, – сказала она. И вот он на улице и не представляет, куда идти. Он забрел к «Малышу Джиму» и сел за стойку, уставившись на ряды бутылок, и стал пить водку с тониками, потому что на них была скидка. Он мог бы стучать стопками о стойку, если хотел бы подвигать руками, но он не хотел. Несмотря на скачущий пульс и бесполезные первичные сигналы, побуждавшие его залезть на дерево повыше для надежности. На большом экране показывали порно: парень робко подглядывал из-за стены душевой, как двое мужчин занимались сексом. Камера перескакивала с парочки на лицо вуайериста. Он не собирался присоединяться к ним. Это было не такое кино. Йель смотрел и ничего не чувствовал. Точнее, ничего кроме того, что уже чувствовал и до этого: тошноту, онемение. Он сидел и рвал на волокна пластиковую соломинку. Никто его не беспокоил. По нему, несомненно, было видно, что с ним что-то не так. Больше всего его угнетала не измена. Он проговаривал это, мысленно, в свой стакан, думал это на тающие кубики льда. И дело было не только в болезни, в возможности заражения, хотя это было важно. Но что грызло его сердце в данный момент, так это мысль о том, до какой степени он покорился Чарли. Ради него он всячески обуздывал себя, а тем временем Чарли за его спиной гнал во весь опор. Больше всего он чувствовал себя дураком. Когда он вышел на улицу, уже стемнело, хотя клиника могла быть еще открыта. Но к чему утруждать себя прямо сейчас? Ему придется ждать три месяца. Нет, три месяца минус… сегодня было шестнадцатое. Три месяца от Нового года. Значит, до конца марта? Он не мог осилить математику. Антитела могли проявиться быстрее, но это не особо обнадеживало. Его ожидал либо отрицательный анализ и дальнейший трепет в чистилище, либо смертный приговор. Он подумал о том, чтобы пойти в галерею и лечь спать на полу. Но охрана его не поймет. Он подумал о Терренсе, который вернулся домой после больницы. Кто-то по-любому должен быть у Терренса. Он мог бы стать тем, кто о нем позаботится. Он дошел до Мелроуза и позвонил в дверной звонок. И тут же с досадой подумал, что Терренсу придется вставать, чтобы открыть ему. Они ведь не были лучшими друзьями или кем-то еще. Он был ближе с Нико. У него не было права на энергоресурсы Терренса. Он уже хотел уйти, когда Терренс сказал «привет». – Можешь подняться, Йель, но скажу честно. Пахнет как в сортире. Так и было. Лицо Терренса осунулось, кожа блестела, обтягивая кости, но он так и не сбрил клочковатую бороду, которую отпустил в больнице. Откуда его организм брал силы, чтобы производить волосы? Почему бы ему вместо этого не производить Т-клетки? О ногу Йеля потерся старый кот Нико, Роско. – Покормить его? – спросил Йель. – Нет, – сказал Терренс, – но буду благодарен, если почистишь его лоток, – он не шутил. – Мне нельзя делать это без резиновых перчаток, а они кончились. По-хорошему, мне вообще нельзя его тут держать. Коробка на кухне выглядела омерзительно. Йель опустился на пол и принялся за работу, а Роско стал тереться о его бедро. Йель почувствовал, что занимается сейчас именно тем, чем нужно. Он мог бы всю ночь убирать кошачье дерьмо и склеившийся от мочи в комки наполнитель – он был сейчас в правильном месте, и то, что делал, полностью соответствовало его внутреннему состоянию. – Ты знаешь, – прошептал он коту, – его врач не хочет, чтобы ты здесь был. А у него к тому же аллергия. Но когда он сидел на диване Терренса, налив себе принесенный с собой скотч, он понял, что не может ничего ему рассказать. Он не мог сказать: «Чарли болен» или: «Чарли мне изменил». И то и другое было унизительно. А первая новость касалась не только его, и он не чувствовал себя вправе разносить. Он не мог выставить Чарли, который во весь голос проповедовал в своей газете безопасный секс, лицемером. Хотя и понимал, что мало кто увидит это в таком свете; большинство примет сторону Чарли, посчитав, что Йель просто сводит с ним счеты. Терренс сидел в большом зеленом кресле, держа рядом трость. – Йель, – сказал он, – у тебя все в порядке? Он не чувствовал недомогания, не замечал ничего необычного. Он знал, что перед тем, как лечь сегодня спать, станет рассматривать себя в зеркале на предмет пятен, станет проверять лимфатические узлы и горло насчет микоза. До тестирования это стало его навязчивым ритуалом перед сном, о котором он не вспоминал уже почти год. И вот теперь этот ритуал снова вернется. Но Терренс спрашивал не о том, болен ли он, а только не собирается ли он разреветься, что тоже было вполне возможно. – Чарли только что меня выгнал, – сказал он. – Думаю, между нами все кончено. Терренс выпустил воздух через губы, но не выразил удивления. Он подоткнул себе под ноги паршивое лоскутное одеяло. – Погоди, Терренс, – сказал Йель, – тебе что-то известно об этом? – О чем? – Терренс не умел врать, или у него просто не было сил. Йель не должен был этого говорить, но сказал: – О… Чарли и Джулиане. Терренс скривился, а затем медленно кивнул. – Что – все знают? – спросил Йель. – Нет. Нет. Просто, после… окей, после поминок? – Ох, бля. – После поминок, когда мы пошли к Нико, он не мог найти тебя и злился на что-то, и он напился. Ну, конкретно напился. Джулиан был с ним в ванной, присматривал за ним. Я так понял, он блевал. Но они долго не выходили. Я пошел посмотреть, в чем дело, и они… ну, в общем, делали это. А чуть позже они ушли вместе. Никто больше не заметил. Я позвонил Джулиану на другой день, и он ужасно переживал. Серьезно, это было один раз. Джулиан не хотел причинять тебе боль. И Чарли не хотел. Я это знаю. Ты это знаешь. – Как же, один раз, – сказал Йель. – Нифига. Так не бывает. Это напоминало сюжет образовательного диафильма, но не настоящую жизнь. Достаточно одного раза. Даже не держитесь за руки, вы можете заразиться сифилисом. Но возможно ли такое? Неужели вселенная так чудовищно мстительна? И так расчетлива? Йель вдруг перенесся мыслями на благотворительный вечер «Говарда Брауна». Боже правый, так вот что пытался дать понять ему Джулиан, когда глядел ему в глаза в туалете. Джулиан не был в него влюблен. Он сожалел. Может, он думал, что Йель знает, или подозревал, что скоро догадается, а может, просто хотел снять груз с души. И Йель как идиот почувствовал себя польщенным. Тут же эти мысли вызвали у него, как ни нелепо, приступ вины за то, что он поднялся наверх у Ричарда, на поминках. Если бы он этого не сделал, если бы он не испугал Чарли, может, ничего бы не случилось. Если тот случай с Джулианом был действительно единственным у Чарли, тогда в тот момент, когда он поднялся по лестнице, он убил Чарли. И, может быть, себя. Йель содрогнулся, сдерживая рыдание, и сказал: – У него вирус, Терренс. Но ты никому не говори. – Блядь. Ох, Йель, – Терренс, похоже, хотел встать с кресла, и будь у него силы, он бы подошел к нему и присел рядом, чтобы Йель не чувствовал себя таким маленьким и потерянным на большом диване. – Я знал про Джулиана, но не знал про Чарли. Это… почему-то мне на ум не приходило. Я не знаю. Может, из-за всех этих высказываний Чарли о резинках, о безопасности. Йель, если бы я только подумал об этом, поверь мне, я бы… – Окей, – сказал Йель. – Окей. – Боже. – Слушай, никто не знает, и ты не говори. Это все дурацкое тестирование. Если бы не оно, мы бы даже не узнали. Мы бы сейчас ужинали вместе. – Блядь. Да, но нам нужно это тестирование, верно? Ты мог бы не заболеть. Из-за тестирования. – Я это узнаю через три месяца. – Слушай, у тебя есть блядский грипп? Недомогание? Кишечный грипп, жар, словно тебя катком переехало, но каток был полон волков, а волки сделаны из сальмонеллы? – Не у всех так бывает. И мне типа нездоровилось, наверно, летом, просто я не помню. Может, весной нездоровилось. Чарли расклеился в декабре. Так что, может, это была правда – может, это был единичный заскок. А может, трах с Джулианом получил продолжение. У Йеля голова шла кругом. – Это типа худшая головоломка в мире, – сказал он. – Мне жаль, Йель. – Хватит. Тебе нельзя жалеть меня. – А я думаю, можно. Йель налил себе еще скотча. Он до сих пор не обедал, но не собирался спрашивать про еду у Терренса. Роско запрыгнул на диван рядом с ним и скоро заснул. – Можешь остаться сегодня на ночь, если хочешь, – сказал Терренс, – но поверь мне, ты не захочешь оставаться дольше. Я тебя, как пить дать, разбужу, когда меня будет тошнить утром, – он потер свой впалый живот и сказал: – Это, должно быть, девочка. Любительница драм. – Примерно до часу дня, – сказал Йель, – это был лучший день моей жизни. И хотя Терренс, возможно, уже намекал ему, что он готов ко сну, Йель не мог остановиться. Он рассказал Терренсу о картинах Норы, хотя бы в общих чертах. Модильяни и так далее. Теперь это казалось потрясающе бесплодной победой. Он потерял любовника и, возможно, здоровье, жизнь, но он перевез несколько старых рисунков из Висконсина в Иллинойс. Несколько кусков бумаги. – Все время, пока мы там были, – сказал он, – я думал: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я чего-то не догоняю. Меня водят за нос». Может, это было мое подсознание. Понимаешь? Я знал внутри, что что-то не на месте, что-то не так. Звоночки. Только я все напутал. Терренс помолчал немного и сказал: – Это нелепый вопрос, но на тебе не туфли Нико? Он и забыл. – О боже. Да. Извини. Ты не против? – Нет, порядок. То есть ты бы мог, вообще-то, оставить их у двери. Просто не хочу, чтобы наползли бактерии.