Она закатила глаза. – Окей. Прекрасно. Джулиан умер… Боже, я даже не знаю, когда именно. Ты знаешь, в зависимости от того, насколько близок ты был с кем-то… Некоторые хватались за тебя, опирались на тебя, и ты проводил с ними больше времени в те последние месяцы, чем когда-либо раньше. А были люди, которые, если ты не входил в их ближайший круг, они от тебя отстранялись. Не в смысле как-то грубо, а просто они в тебе не нуждались. Ты для них лишний, понимаешь? А я не входила в ближайший круг Джулиана. В любом случае, в самом конце, он отстранился ото всех. Джейк, похоже, не очень понимал ее. – Окей, – сказал он. – И была еще такая тема, когда каждый как бы пытался доказать, что ему больнее всех. Люди набивались в больницу и стояли там днями, как бы рисуясь. Ужасно звучит, но это правда. Не то чтобы они были неискренни, просто… ты всегда хочешь верить, что занимаешь важное место в чьей-то жизни. И иногда, в конце, оказывается, что это не так. Джейк провел языком по ее уху, а затем по ключице. – Давай еще раз, – сказал он. Ей не понравилось, как пристально он смотрел на нее, его зрачки влюбленно расширились, и он словно пытался вызвать у нее такой же взгляд, В ее цели точно не входило, чтобы он к ней привязывался, особенно учитывая все происходящее. Они услышали, как кто-то открывает квартиру. – Черт, – сказала она. – Если это просто Ричард, он скоро ляжет. Ты тогда выскользнешь, окей? – Хорошо, – сказал он и закрыл глаза. – Я не алкоголик. Это была шутка. – Что тут смешного? – Я не знаю. Я был пьян. Фиона, должно быть, заснула, потому что оказалась в автобусе, в Чикаго, с Ричардом, и искала дом Коринн. Ее рука горела. Когда она проснулась среди ночи, Джейка, слава богу, уже не было. 1986 Билл объявил, что после обеда отпускает всех по домам. Йель схватил сумку, заскочил в надземку, потом прямиком по Брайар-стрит и два пролета наверх. Он не был дома достаточно долго, чтобы проникнуться чудесным чувством я-наконец-вернулся, когда тебя штырит от запахов собственного дома и пропорций подъезда, которые каким-то образом слегка сместились, как бывает во сне, расступившись на несколько немыслимых дюймов по всем направлениям. Йель проголодался, он не обедал. Он решил сделать сырный тост и надеялся, что в кладовке найдется томатный суп. Открыв дверь, он увидел мать Чарли, стоявшую в сером платье, босиком. Он рассчитывал, что она приедет на следующей неделе. Йель бросил сумку и сказав «Тереза!» подошел обнять ее. Обняв ее, он услышал, как закрылась дверь спальни. Он подумал, что это Чарли вышел к нему и закрыл дверь, чтобы мать не видела незастеленной кровати. Но Чарли не появился. Он не вышел из спальни, а зашел туда. Йель отстранился от Терезы и увидел, как странно она смотрит на него. Она улыбалась, но только одними губами. Она сказала: – Йель, нам нужно… Давай прогуляемся. У него возникло ощущение, словно комната вот-вот накренится или уже накренилась. – Что случилось? У Чарли нервный срыв. Джулиан умер. Газета прогорела. Рейган начал… Тереза приобняла его. Он все еще стоял в пальто, своем парадном пальто. – Йель, нам нужно пройтись. – Зачем это? Тереза, какого черта? Ее глаза увлажнились, и он понял, что она уже плакала, на ней лица не было. И волосы были спутаны. Он засунул руки в карманы пальто. Там было колье для Фионы, которое он переложил из брюк, и оно резануло его по ладони. Это была камея с птицами по краям, как бы поднимавшими ее. В зубчатой металлической оправе. Что-то было очень не в порядке. Тереза вдохнула и быстро сказала: – Йель, я схожу с тобой в клинику, и ты сдашь анализ. Йель хотел было сказать: «Поверить не могу, что он опять за свое, поверить не могу, что ты слушаешь его, поверить не могу, что он считает, что я так поступлю с ним, и мы только весной тестировались». Но он сел на пол и опустил голову между колен. Она пыталась сказать ему что-то другое, что-то о Чарли, и Йель не мог собрать воедино все ее слова. Но, господи боже, да, он наконец понял. Иголки пронзили его руки и ноги, и низ живота, пригвоздив к этому моменту. Точно мертвого жука к кусочку поролона. Он слышал, как Чарли ходит в спальне. Переставляет вещи. Йель зажал коленями уши. Тереза опустилась на корточки рядом. Она положила ладонь на его туфлю. Туфлю Нико. – Йель, – сказала она, – ты меня слышишь? Йель поразился, что он не плачет, хотя Тереза плакала. Почему он не плакал? Он прошептал: – Тереза, что он наделал? – Я не знаю, – она покачала головой. – Он мне не говорит. Послушай, Йель, даже если он подхватил это – эти… антитела, это просто значит, он ВИЧ-контактный. Это не значит, что у него вирус. – Неправда. Он прекрасно знает, что это, черт возьми, неправда. Он сказал это тебе? Он говорил шепотом – у него развилась привычка не обсуждать чью-либо болезнь в присутствии больного. А может, он не хотел раскрывать свои чувства Чарли. Он ведь мог бы закричать, разве нет? Он мог бы выбить дверь спальни и схватить его или врезать ему вместо того, чтобы сидеть и думать о собственном теле, собственном здоровье, собственном сердце. Его могло вырвать. Он этого хотел. Если бы Чарли был здесь и сам сказал ему это, он мог бы думать о Чарли, о том, что это значит для него. Но все, что у него было сейчас – это закрытая дверь и страшная весть, и Тереза, которая эту весть ему принесла. Какого черта стряслось? Он посмотрел на потолок, неправдоподобно неподвижный, обычный ровный, белый потолок. – Когда он позвонил тебе? – сказал он. – Когда ты приехала? – Он вчера получил результаты. Я прилетела этим утром. Сегодня было шестнадцатое. Значит, Чарли протестировался когда – в самом начале месяца? В самом конце декабря? И Йель поднялся на ноги, направляясь к спальне. – Чарли, ты, блядь, спал с Джулианом? С Джулианом? Какого черта ты натворил, Чарли? Что, блядь, с тобой не так? Он пнул ногой дверь, еще раз. Он ушиб ногу, но недостаточно. Вот они, костяшки домино: Джулиан, а за ним Чарли. И, возможно, Йель. Чарли побледнел на том обеде. Чарли вышел позвонить. Чарли бродил по городу перед Новым годом, пока Йель навещал Терренса в больнице. Когда у Йеля сбивалось дыхание, его руки зудели и покалывали. Он почувствовал это сейчас, и еще жар. Тереза притянула его к себе за талию, и он услышал рыдания из спальни. – Нам нужно вытащить тебя отсюда, Йель, – сказала Тереза. – Тебе не обязательно тестироваться прямо сейчас. Мы можем просто пойти… в паб. К какому-нибудь другу. Джулиан не пришел на День благодарения. Чарли не хотел смотреть «Гамлета». Всякий раз, как Йель говорил, что виделся с Джулианом, Чарли его допрашивал: «Что сказал Джулиан? Что сделал Джулиан?» Он стал кричать на Терезу. – Мне будет нулевая польза, если я протестируюсь сейчас. Ты понимаешь? – он кричал, чтобы Чарли слышал его. – Нужно три месяца для полной уверенности. Нужно ждать три месяца после последнего контакта. – Но тебе может полегчать, – сказала она неуверенно. Когда у них был секс последний раз? Был минет в субботу, но когда последний раз Чарли доходил до того, чтобы снять штаны, позволить Йелю расстегнуть его ремень? Боже, он не делал этого с Нового года. В этом Йель должен был отдать ему должное. Он снова и снова его отталкивал. Но до этого – да. На Рождество и после. И одному Богу известно, когда он спал с Джулианом, сколько раз, за сколько недель или лет. Он прокричал, достаточно близко к двери, чтобы чувствовать лицом свое дыхание. – Как давно у тебя это, Чарли? Ты поэтому так параноил? Потому что, блядь, смотрелся в зеркало? – Милый, хватит, – сказала Тереза. Он не должен был говорить такое перед ней, но ему было все равно. – Ты мог бы хотя бы потрахаться с Тедди! – выкрикнул Йель. – Он не болен! Что-то ударилось о дверь.