– О, задолго до того, как вы там учились! Я не имела в виду, что вы могли знать его знакомых, я просто… даже не знаю, почему я спрашиваю. Меня слегка мутит. Он выиграл При-де-Ром, но потом умер, сразу после Первой мировой. – Ха, да, это точно до моей учебы! – Его звали Ранко Новак. Нам просто всегда было интересно. – А что вы пытаетесь найти, записи? Картину? – он повернулся в ту сторону, где все еще маячил Джейк. – У вас есть фонарик в телефоне? Джейк включил фонарик в телефоне и, скривившись, поднял его над ладонью Фионы. – Вот что я вам скажу, – сказал Фернан. – У меня там есть друг. Вы запишите мне его имя перед уходом, я спрошу. – Вы так добры! – Что ж, вы чуть было не лишились пальцев у нас дома. Это чтобы вы нас не засудили! Фиона держала забинтованной рукой стакан воды со льдом, ей нравилось ощущение прохлады, хотя бинт от этого влажнел. Она нашла Ричарда в столовой, в окружении почитателей и тарелок копченой рыбы. Она с трудом понимала разговор, и то лишь благодаря тому, что Ричард иногда переводил на английский. («Мари – его жена». «Это была ретроспектива Гери в прошлом году». «Она говорит о работе дочери».) Фиона хотела кодеин. Она хотела найти аптеку. А что потом? Может, бродить по Марэ до утра. Ричард сказал Фионе: – Поль тут спросил, как меня изменила слава. А я объясняю, что слава пришла ко мне только в последней четверти жизни! Это так мало! – и он снова заговорил по-французски, обращаясь к этому Полю, с жирафьей шеей и мелкими зубами, а затем пояснил Фионе: – Я говорил, что моим самым первым покровителем стала коллекционер Эсме Шарп – ты помнишь ее? Она только на прошлой неделе писала мне, прося разрешения первой посмотреть кое-какой материал, до Арт-Базеля этой весной. Ничего не меняется! Я по-прежнему работаю для той же публики. Джейк, исчезнувший куда-то, снова возник позади свиты Ричарда. Он закатал рукава; руки его были сплошь мускулы и вены. У левого локтя виднелась татуировка. Это имя было смутно знакомо Фионе. Эсме Шарп. Кто-то из круга Ричарда, когда его карьера пошла в гору, возможно, она встречала ее, когда приезжала на выходные в Чикаго из Мэдисона, беременная или с новорожденной Клэр. А может, она встречала ее после того, как они вернулись в Чикаго в девяносто третьем, когда Дэмиан преподавал в Чикагском университете, а Фиона сходила с ума от скуки в том самом городе, который когда-то захлестывал ее энергией. Начало девяностых прошло как в тумане; Клэр родилась летом девяносто второго, и Фиона переживала состояние, которое сегодня легко определили бы как длительную послеродовую депрессию, которая увенчала ПТСР, преследовавшее ее после восьмидесятых. Она врала своему врачу, что все у нее великолепно, и он не давил на нее с расспросами. Она пыталась посещать занятия для выпускников в университете Де Поля[84], но не смогла заставить себя написать ни единой работы. Она смотрела с утра телевизор, интервью со знаменитостями, имен которых не знала. Сидела на скамейках, пока Клэр нарезала круги на детских площадках, зарывалась толстыми пальчиками в холодный песок и застревала на вершине горок. Ясность пришла, только когда Клэр стала ходить в подготовительный класс, а Фиона начала работать в комиссионном магазине – примерно тогда же Ричард улетел в Париж. Это случилось году в девяносто пятом – словно кто-то надел ей новые очки, настроил цвет и включил звук города. Как раз вовремя, чтобы Фиона успела понять, как несчастна она была с Дэмианом, с его вечными нотациями и манерой облизывать зубы языком. Она стала трахаться с одним типом с йоги – слава тебе господи – и пусть это медленно разрушало ее брак, но это и помогло ей проснуться. Но Ричарда к тому времени уже не было в Чикаго. Должно быть, Эсме относилась к более раннему, потерянному периоду – этакая лодка в туманной гавани. – Et qu’est-ce que vous faites, dans la vie?[85] – спросила женщина Фиону. – Je, – сказала она и замялась, – j’ai une boutique. En Чикаго[86]. Боже, как ей хотелось уйти. Ричард выручил ее, быстро что-то затараторив; похоже, он развеял заблуждения толпы относительно того, что Фиона продавала модные туфли. Она услышала le SIDA, что всегда казалось ей более благозвучным акронимом, нежели СПИД. Что ж, все, что касалось СПИДа, было лучше во Франции, в Лондоне, даже в Канаде. Меньше стыда, больше информированности, больше финансирования, больше исследований. Меньше людей, грозивших адом, пока ты умирал. Она приблизилась к Джейку и прошептала: – Помоги мне найти еще марли, – сказала она. – Хочешь, чтобы я спросил хозяев? – Нет. Просто идем со мной. Если она могла гонять по улицам на скутере, как подросток, она сможет почувствовать себя подростком и в других отношениях. Он пошел за ней в холл, совершенно пустой, не считая вешалки с кучей пальто. – У тебя случайно нет каких-нибудь хороших болеутоляющих? – спросила она. – К сожалению. – А сигареты есть? – Нет, но я бы не отказался. – А кондом есть? – Что есть? – Слушай, – она проверила телефон – ничего, затем вытянула свое пальто из-под других. – Ты ведь пьян, да? – Не так чтобы. Он вышел за ней из дома; улицы были пусты. – Думаешь, ты достаточно трезвый, чтобы найти метро? Она повернула налево, хотя не была уверена, что идет правильно. – Я же сказал, я не пьян. Я был слегка под мухой, когда мы пришли, но это выветрилось. – Ты фиговый алкоголик. Даже не напился. Она шагала быстро, и он старался не отставать. – Кто сказал, что я алкоголик? – Какой-то парень в самолете. Они остановились на перекрестке и подождали светофора, хотя улицы были пусты. – Тебе сколько? – сказала она. – Тридцать? – Тридцать пять. А что? – Не хочу спать с младенцем. Тридцать пять нормально. На лице его читалось: он не понимает, шутит она или нет, но также явно читалось, что ему хотелось, чтобы она не шутила. Она выпила неудачное количество вина для самоанализа. Одним бокалом больше – и она бы сейчас сидела на бордюре, выбалтывая все свои секреты и удивляясь вслух, почему она привыкла считать секс оружием. А выпей она бокалом меньше – и она бы все еще слушала, как Ричард ведет беседу по-французски, и кивала с умным видом. Но в данном случае она выпила как раз столько, чтобы сознавать, как мало ей не хватило для любого из этих вариантов, и не переживать об этом. Она была достаточно пьяна, чтобы ей хотелось переспать с мужчиной, но не настолько, чтобы она отключилась, как только примет горизонтальное положение. Когда они перешли улицу, она хлопнула Джейка по заднице и запустила пальцы ему в задний карман. Он резко повернулся к ней и обратил на нее взгляд беззащитного хищника, а затем приподнял пальцами ее подбородок и накрыл ее губы своими, языком к языку и чреслами к чреслам. Они прошли еще квартал, и он повторил это, а потом еще квартал, и он снова повторил. От него пахло копченым мясом, и она ничуть не возражала. Они зашли в аптеку за кондомами и ибупрофеном, а потом вернулись в дом Ричарда и занялись сексом на гостевой кровати Фионы. Когда она раскачивалась верхом на нем, у нее мелькнула мысль, что она уже, скорее всего, бабушка. Но почти не чувствовала стеснения; Джейк был так прекрасен, а кожа его предплечий, покрытых мурашками, так упруга, что легко было обо всем забыть. Правой, забинтованной, рукой она крепко держалась за спинку кровати, а левой гладила его волосы на груди, плотные, точно борода. Утром рука будет болеть, но ей было все равно. Джейк кончил, издав протяжный пещерный стон, а затем лег рядом с ней и запустил пальцы ей в промежность – она подумала, что у него вряд ли получится, но ошиблась. Она думала, что Джейк сразу заснет, но он оперся на локоть и рассказал ей о своей первой подружке в колледже, как она однажды привязала его к кровати и продержала так час, и он все время думал об этом и ненавидел ее за это, но по той же причине он до сих пор к ней не остыл. Боже мой, постельные откровения. Фиона хотела выпихнуть его, но было только полдесятого, а она не представляла, чтобы Ричард с Сержем вернулись раньше полуночи. Нужно, чтобы Джейк убрался к тому времени; она не боялась, что Ричард станет осуждать ее, но он бы точно не преминул подразнить ее. Ей ведь пятьдесят один, а Джейк наверняка соврал, что ему тридцать пять, и она не выносила, когда разница в возрасте становилась темой пошлых шуток. – Расскажи мне про своего первого, – сказал Джейк. – У нас что, – сказала она, – все серьезно? Он рассмеялся, не обидевшись. – Это одна из лучших частей. В том плане, что есть прелюдия, а есть завершение. Она повернулась к нему. А, к черту. – Я лишилась девственности с учителем физики моей кузины. Я уже закончила школу, незадолго до этого. Другую школу. – Черт. – Я не знаю, все мои друзья были намного старше. Они были друзьями брата, а потом и моими. Меня не возбуждали прыщавые подростки. – Ты когда-нибудь спала с друзьями брата? Она невольно рассмеялась и смутилась оттого, что смех получился хрюкающим. Чтобы юная Фиона замутила с Чарли Кином или Эшером Глассом! Она была безумно влюблена в Йеля, но это было другое. Без ожиданий, без надежды, эта безумная любовь могла оставаться чисто платонической. К ней никогда не примешивалась похоть или ревность. Фиона просто всегда искала повода коснуться его, говорить с ним, прислониться головой к его руке. – Не особо? – сказал он. – Не особо. – Так вот, чего я не понимаю насчет этого триптиха, насчет этого парня, это… – Боже, заткнись. Иди сюда. Она попыталась поцеловать его, просто чтобы он оставил эту тему, но он отстранился. – Кажется, я уже порезала руку из-за этого, нет? У тебя какие-то… вампирские наклонности. – Прости, – сказал он. – Прости. Я ведь журналист. Но, кстати, разве это не что-то такое, о чем тебе надо выговориться? Чтобы проработать это. – Я это прорабатываю уже тридцать лет, – сказала она. – С тех пор, как ты сидел в пижаме и смотрел утренние субботние мультики. У меня для этого психотерапевт. Журналиста мне не надо. – Но ты не занимаешься сексом с терапевтом. Или занимаешься? Потому что, серьезно, когда говоришь после секса, это другое. Думаю, поэтому Фрейд клал на кушетку своих пациентов. – А Фрейд спал с пациентами? – Думаю, да.