– Я хочу провернуть кое-что не вполне традиционное. – Я люблю нетрадиционное! – сказала Эсме. – У нашего донатора нет других средств, кроме этого собрания. Она не может оплатить установление подлинности и обеспечить уход за своими картинами. Иногда выдают гранты на реставрацию, но не на установление подлинности. Потому что… Эсме кивнула. – Это риск. Аллен отложил вилку на тарелку. – Так вот, – сказал Йель, – я не представляю, насколько это будет приемлемо для нее, хотя ее сложно заподозрить в тщеславии. Я думаю, если бы кто-то захотел вложиться в это дело, мы могли бы присвоить собранию двойное имя. Не то чтобы quid pro quo[71], но, знаете, соглашение из разряда «в честь вашей щедрости». – Собрание Лернер-Шарпа, к примеру, – сказал Билл. Эсме и Аллен переглянулись. – Мы заинтригованы, – сказала Эсме. – Мы пока, можно сказать, делим шкуру неубитого медведя, – сказал Йель. Эсме подняла бокал. – Что ж, за медведей. С хорошими шкурами. По пути к надземке Чарли сказал: – Если уж тебе дадут горячего стажера, пусть это будет мормонский девственник. Йель рассмеялся. – Нет, погоди, – сказал Чарли, – не девственник. У него есть девушка, миниатюрная блондиночка, живущая всего-навсего в трех часах пути. Кардиганы-джемперы и жемчужные сережки. Навещает ее каждый выходной. – Ей и невдомек, – сказал Йель, – почему он все никак не сделает предложение. – Республиканцы. Она, по крайней мере. И ее родители. Он просто делает вид. Даже не голосует. – Но его диплом по Бальтюсу! – сказал Йель. – Ты знаешь, кто это? Все эти голые девочки-подростки. Весьма предосудительно. – Вот-вот. – Что вот-вот? – Тебе достанется бисексуальный лопух. На улице было пусто, и Йель развернул Чарли и поцеловал его. На следующий день у Чарли был намечен предновогодний ланч для сотрудников газеты, прежде чем все разъедутся по своим тусовкам. Чарли и Йель, в свою очередь, планировали навестить Терренса в медицинском центре. Он звонил накануне и сказал, что готов принимать посетителей. В новом отделении для больных СПИДом явно постарались создать праздничную атмосферу, но Терренс не рассчитывал на особое веселье, учитывая, что для многих пациентов этот Новый год станет последним. Но это был его любимый праздник, и он хотел отметить его правильно. Насколько возможно. Фиона собиралась заглянуть пораньше, а затем пойти в дом, где работала няней, чтобы родители детей смогли выбраться в город. «Вы тоже нужны мне, парни, – сказал тогда Терренс. – Не обязательно дожидаться полуночи. Просто хочу с вами отметить». Йелю хотелось отметить по полной, устроить психологическую разгрузку в чистом виде, но он решил, что ланч с сотрудниками тоже считается. Ему нравились эти люди. С ними он отметит днем, а вечером они с Чарли пойдут трезвыми к Терренсу. По пути домой им придется обходить лужи рвоты. В полдень двенадцать сотрудников газеты и Йель собрались за составленными вместе столиками в «Мелроузе». Они передавали друг другу вчерашний выпуск с фотографиями Ричарда. Отчет о сборе средств появился в прошлый понедельник, но Ричарду требовалось больше времени. Это было искусство, а не репортаж. По мере того как газета приближалась к Йелю, зажатому на скамье между соседями, в нем нарастало безотчетное беспокойство, словно он боялся, что Ричарду удалось снять, как они с Джулианом пялятся друг на друга в туалете. Но нет. Напротив, там было фото, снятое снизу, Йеля и Чарли, слушающих речи, Йель выглядел взволнованным. Должно быть, Ричард снял это перед тем, как он расклеился. Также там было фото Сесилии, смеющейся с двумя мужчинами – скорее всего, с друзьями, с которыми она пришла. – Расскажи про нее, – попросила Глория, показывая на фото. – Она была такая симпатяшка. – Натуралка, – сказал Йель. – И бестолочь. Она вроде как пыталась клеиться ко мне. Все нашли это ужасно смешным. Чарли произнес, обращаясь ко всем: – Ко мне все время клеились женщины. Пока я не начал лысеть. И все, как лояльные сотрудники, негодующе загомонили. Йель хорошо знал большинство из них, хотя кое-кто появился не так давно. Кто-то из них пришел вместо Нико. И еще двое из первой команды тоже были больны. «Не ужасно ли, что я хочу заменить их всех женщинами? – сказал Чарли той осенью. – Так надежнее. Лесби не будут умирать как проклятые. Они даже не уйдут в декрет». Йель согласился, что это ужасно. – Блаженны лесби, ибо унаследуют все наше дерьмо, – закончил Чарли. В разговоре с редактором Дуайтом Йель упомянул, что собирается снова наведаться в округ Дор, и Дуайт, который в юности проводил там каникулы, стал забрасывать его советами, касавшимися по большей части летнего сезона. Дуайт был занудой, но Йель за весь год не нашел ни одной опечатки в «Во весь голос». Дуайт также рассказал ему о немецких военнопленных, которых отправляли на полуостров во время Второй мировой собирать черешню, и многие из них так там и остались, женившись на местных девушках. Йель решил взять это на заметку для дорожного разговора. Однако на другом конце стола, где сидел Чарли, что-то было не так. Чарли обхватил голову и побледнел, повторяя: – Бля, бля, бля. – Мне так жаль, – говорил Рафаэль. – Я был уверен, что ты знал об этом раньше. – Что? – сказал Йель. И Чарли быстро покачал головой. Он не хотел говорить об этом при всех. Оставалось подождать, пока они будут дома. Между тем никто со стороны Йеля, казалось, ничего не слышал и не заметил. Они старательно заводили разговоры, не давая повиснуть неловкому молчанию. Дуайт попросил у Глории отведать ее томатный суп. Но затем Чарли встал из-за стола и вышел на улицу без пальто, позвонить из автомата. Йель видел через окно, как он набирал номер, слушал, вешал трубку, забирал свой четвертак и снова крутил диск. И так четыре раза. Когда он вернулся, то не стал садиться, а перегнулся через стол к Йелю. Протянув ему свою кредитку, он сказал шепотом: – Проследи, чтобы все было как надо, окей? А затем развернулся и вышел. Люди, сидевшие со стороны Чарли, не выразили удивления, но выглядели удрученными, словно только что допустили какую-то ужасную ошибку. Йель протиснулся мимо Глории на пустое место Чарли. – Что случилось? – спросил он тихо. Двое мужчин по бокам от него – Рафаэль и новый парень – начали говорить и смолкли. Наконец Рафаэль сказал: – Теперь Джулиан Эймс. – Ох, блядь, – Йелю стало плохо, и он почувствовал, что побледнел, как Чарли. – Нет. Бля. И никто ему не возразил, не сказал: «Нет, мы в смысле, он сломал ногу. Мы в том плане, что его побили». Он смотрел на них, а они смотрели в свои тарелки. Йелю стало трудно дышать. И как ни ужасно, но во многом его реакция объяснялась тем, что он жутко испугался за самого себя. Разве не собирался он наведаться к Джулиану? Он ведь не сделал этого, правда? Не может же быть, что он ходил к нему, а потом стер это из памяти, просто вытеснил? Он на самом деле не ходил. После того вечера у него были яркие сны с Джулианом, но наяву он к нему не ходил. Нет, важнее было другое: Джулиан, прекрасный Джулиан. Джулиан, все время говоривший о лекарстве. Йель задумался, а не это ли пытался сказать ему Джулиан в туалете. Может, то, что он принял за признание в любви, было признанием в болезни? – Ты слышал это из первых рук? – спросил он Рафаэля. – Он… хм… Это был его подарок себе на день рождения – тест. Это, по сути, все, что я знаю. Не от Джулиана, от Тедди Нэпплса. День рождения Джулиана был второго декабря. Благотворительный вечер «Говарда Брауна» был… еще ханука не прошла, так? Тринадцатого. Значит, нет, к тому времени он еще не мог знать результатов. Но, может, ему уже было нехорошо? Может, поэтому он наконец и решился на тест? Новый парень сказал: – То есть, если это просто вирус, он может долго с ним жить. Годы! – Что я слышал, – сказал Рафаэль, – это что ему позвонили в канун Рождества. Его разбудил телефон, и он подумал, это его мама звонит поздравить с Рождеством. А это была медсестра – сказала, чтобы он пришел за результатами. Теперь весь стол слушал, насыщая свое любопытство. Никто как будто не принимал это близко к сердцу, но все сочувствовали Йелю. Либо они плохо знали Джулиана, либо Йель с Чарли оказались последними, кто узнал об этом. Йель взял полупустой стакан воды, оставленный Чарли, и заметил, что его рука дрожит. Он должен позвонить Джулиану, но очевидно, что именно это Чарли и пытался сделать только что. Ему следовало пойти за Чарли, выяснить, куда он направляется, но тот отдал Йелю кредитку, а все эти люди еще не доели свою еду. – Давай поговорим об этом на улице, – сказал Рафаэль. – Давай возьмем тебе пива. Через два часа, когда Йель вернулся домой, Чарли там не было. Это его расстроило, и удивило тоже. Ему хотелось обсудить случившееся – лежать вдвоем на кровати, уставившись в стену, материться и мусолить любые подробности. Но было еще кое-что: если бы он обнял Чарли, ему было бы легче заглушить чувство вины за желание замутить с Джулианом. Чем крепче бы он его обнял, тем вернее бы раскаялся в своих мыслях. В девять часов Йель направился в Масонский медицинский центр один, взяв несколько журналов и картонную карнавальную шляпу для Терренса. Он еще не был в новом отделении для больных СПИДом и сел в другой лифт, поэтому ему пришлось идти кружным путем, через палату легочных больных. Сестринский пост украшали рождественские гирлянды и мишура. Медсестра, похожая на Нелл Картер[72], предложила Йелю газированный сидр. Йель не отказался, и она налила ему в бумажный стаканчик.