– По крайней мере, скучать не приходится. Еще до начала праздников вся ситуация подвисла: ни новых вестей от Норы, ни сердитых звонков от Сесилии. И чем больше Йель убеждался в подлинности картин – чем дольше они с Биллом рассматривали фотографии, чем чаще Билл забегал к нему с новыми дедуктивными находками, что да, Фудзита использовал именно этот оттенок зеленого, ты только взгляни! – тем отчетливей он понимал, что ему предстоит иметь дело не только с Сесилией и ее эксцентричным спонсором, но и со всей семьей Норы, которая вполне может сорвать сделку, заперев старушку дома или перехватывая ее почту. – Что ж, это должно быть чудесно. Билл поставил альбом Майлза Дэвиса и неловко покачивал головой в такт музыке. Он сел в большое желтое кресло напротив Йеля. – Скоро будет Роман, – сказал он. Роман и еще одна аспирантка приступали к работе оплачиваемых стажеров после Нового года, это стало возможным благодаря грантам Фонда Меллона. Йель с Романом еще не встречался, но Билл был научным руководителем его дипломной работы пару лет назад, когда занимал академическую должность. В следующем квартале Роман снова собирался работать с Биллом ассистентом куратора; другой стажер, девушка по имени Сара, будет работать с Йелем. – Он звонил сказать, что у него отключили воду, так что ему приходится принимать душ в спортзале. Жизнь аспиранта, да? Я по ней не скучаю. Чарли, ты продолжал учебу после бакалавриата? – Ни единого дня, – сказал Чарли. Он не стал уточнять, что бросил университет даже раньше. Максимум, что смог выяснить Йель, это что Чарли перестал ходить на занятия, но продолжал околачиваться в окрестностях кампуса Королевского колледжа еще три года, мобилизуя людей и возглавляя акции протеста, чем заслужил себе звание кронпринца голубого студенчества. Чарли не горел желанием объяснять все это Биллу, поэтому он, к облегчению Йеля, извинился и пошел на кухню помогать Долли. Готовить Чарли не любил, но в мытье посуды ему не было равных. – Я думаю, – сказал Йель, – нам придется снова наведаться в округ Дор. На этот раз нам двоим. Вы сможете поговорить с Норой, а я возьму на себя адвоката, – он поставил свой до краев полный бокал, рискуя пролить красное вино на кремовый подлокотник. – Вряд ли она окажется не дома. И вряд ли мы случайно нарвемся на вечеринку. – Значит, просто заявимся без приглашения? – Ей девяносто. У нас нет времени ждать. Билл вздохнул и оглядел комнату, словно кто-то мог прятаться в углу, грея уши. – Я хочу убедиться, что ты понимаешь, во что ввязываешься, – сказал он. – Я понимаю. В худшем случае все будет очень плохо. Худший случай означал, что их старания получить картины окажутся тщетными или (менее вероятно, но не исключено) что они получат картины, которые окажутся поддельными. В любом из этих случаев Северо-Западный лишится денег Чака Донована ни за что. – Если Сесилия пронюхает, чем мы занимаемся, – сказал Билл, – или если мы напортачим в итоге, она не поленится довести это до самого верха, просто чтобы прикрыть свой тыл. На кону всего два миллиона, но она… в последнее время ей не везет, – он придвинул свое кресло ближе к Йелю, замяв задними ножками край светлого восточного ковра. – Я готов, в случае чего, попытаться взять вину на себя, поскольку мне не грозит увольнение. Просто потому, что у меня пожизненный контракт. Но не могу гарантировать возможных последствий. Они могут решить уволить кого-нибудь просто из принципа, и это будешь ты, – Йель не очень понял, кто эти они, но кивнул. – Я сомневаюсь, что они спустят собак на всю галерею, хотя… Чарли просунул голову в дверь. – Мне велели проверить, не надо ли вам вина! Йель поднял и пригубил свой полный бокал; Билл поднял большой палец. Чарли, должно быть, понял, что у них деловой разговор, и тихо исчез. – Долли уже наседает, чтобы я ушел на покой, – сказал Билл. – Я полагаю, что продержусь еще от силы пару лет. И, слушай, я с радостью рискну концом своей карьеры. Но ты молодой парень, Йель. У тебя все впереди. А мы высоко замахнулись. Еще год назад Йель мог бы отказаться от всей этой затеи, пожалев свои нервы, но теперь он чувствовал себя готовым. Последние несколько недель он был полон энергии, природы которой сам не понимал. Возможно, дело было в том особом взгляде, каким на него смотрел Джулиан на благотворительном вечере, в том ощущении своей избранности, или это могло объясняться тем, что повсюду он видел свидетельства скоротечности жизни и убеждался, что ничего нельзя откладывать на потом. – Я хочу это сделать, – сказал он. – По смежной теме, – сказал Билл, махнув средним пальцем, – Давай поговорим о стажерах. Наберись терпения, потому что это связано. В общем, есть Сара и есть Роман. Оба отличники. Ожидалось, что ты получишь Сару, но я решил поменяться. Хочу, чтобы ты взял себе Романа. Йель смутился. – Он ведь изучает историю искусств, да? Он вряд ли захочет работать по развитию. – Ну конечно захочет. Мы это обсуждали. Его интересует управление музеями. Может, он защитит по ней следующий диплом – кто знает? Он по жизни вечный студент. – Окей, я… – Тема его диссертации – Бальтюс, так что он… ну, это не совсем период Норы – да? – но довольно близко. Он не испорченный. Прелестный юноша. Я хочу, чтобы ты его взял. Долли снова вошла в комнату и поставила пиалку с орешками. – Роман – просто чудо! – сказала она. – Спасибо, – сказал Йель Биллу. Он не очень понял, что произошло, но почувствовал, что от него ожидают благодарности. – А я возьму Сару. Долли, похоже, была в полном восторге. Не такой реакции следовало ожидать от жены, узнающей, что ее муж берет себе в помощницы молодую практикантку. Когда она исчезла на кухне, Билл сказал: – И, если ты думаешь, что это пойдет нам на пользу, можем взять его с нами в Висконсин. Когда явились Шарпы, весело повизгивая с мороза, Йелю сразу полегчало. Эсме обняла его и воскликнула при виде Чарли, что именно таким его и представляла. Теперь Йель мог свободно встать и пройтись по комнате. Шарпам было слегка за сорок, но Аллен Шарп владел патентом на отсекатель бензина, применяемый в заправочных пистолетах почти на каждой бензоколонке в мире, так что они проводили время между Мэном, Аспеном и небольшой квартирой в башне Марина-Сити. Они были нетипичными спонсорами, проявлявшими особый интерес к формированию Бриггом своего собрания – Аллен учился в Северо-Западном, а Эсме изучала архитектуру – однако сами они не владели произведениями искусства. Они были прекрасной парой, с сочетающимися каштановыми волосами и греческими носами. Однажды Эсме сказала Йелю: «Я понимаю, нам пора начать формировать коллекцию, но не вижу смысла копить что-то для себя». Он бы хотел, чтобы Шарпы усыновили его и выделили им с Чарли комнату у себя в башне Марина-Сити. Билл разложил фотографии на кофейном столике, и Йель рассказал Шарпам всю историю. Билл велел ему убрать фотографии работ Ранко Новака – Йель не стал возражать, тем более что установить их подлинность все равно не представлялось возможным; они не относились к текущему разговору. Чарли и Долли тоже внимательно слушали, и Йель понял, что еще не рассказывал всего этого Чарли, не в таких подробностях. Что ж, Чарли был так занят. – Это потрясающе, – сказал Аллен. – Стыдно сказать, но я впервые слышу о Фудзите. И Йель, видя, что Билл не среагировал, пояснил: – Он получил признание в двадцатые, в Париже, стал знаменитостью. Едва ли не единственный японец во Франции. Был досадный период перед второй мировой, когда он вернулся на родину и занимался пропагандой. Но это больше никого не волнует. – Неужели? – Аллен хохотнул. – Думаю, мой старик разволновался бы. Йель придвинулся ближе, словно собираясь поделиться секретом. – Ну, один из его рисунков недавно ушел за четыреста тысяч в Париже. Не думаю, что покупателю было до этого дело. Чарли взглянул на Йеля, и Йель не сразу понял значение этого взгляда: Чарли был под впечатлением, гордился им. Чарли редко доводилось видеть Йеля за работой. Будь Йель женат, его жена таскалась бы с ним на каждый обед со спонсорами, каждое мероприятие с выпускниками. Она бы носила короткое платье и льстила мужчинам, а по пути домой изображала бы их жен. Или, ну, ладно. Может, будь он натуралом, он нашел бы себе жену вроде Чарли – слишком занятую собственной жизнью, чтобы играть при нем вторую скрипку. Прозвенел дверной звонок, и Билл с Долли подскочили и кинулись к двери. Йель представлял, что стажер по имени Роман будет похож на солдата, но вошедший молодой человек оказался невысоким блондином, дрожавшим от холода, в очках в черной оправе с увеличивающими глаза стеклами. На нем была черная водолазка и черные брюки. Он с чувством извинился перед Долли за опоздание и вручил ей букетик пуансеттий, купленный наверняка на послерождественской распродаже в торговом центре. Он выглядел как старшекурсник, хотя, как вскоре выяснил Йель, ему исполнилось двадцать шесть лет, и он поначалу хотел стать магистром искусств по живописи, но затем перешел на историю искусств. Роман отказался от алкоголя и, неловко присев на край дивана, заговорил с Шарпами об исследовании, которое он проводил в Париже прошлым летом. У него был тихий голос, а руки словно приросли к коленям. – Моя мама волновалась, – сказал он, – что я не захочу возвращаться. Эсме рассмеялась и сказала: – Так почему же ты вернулся? – Ну… То есть я… мое образование и моя… – Она тебя дразнит, – сказал Аллен. – Господи, Эсме, ты нанесла ребенку травму! Роман был просто чудо, и Йель сразу подумал, что он гей – с чего бы еще он сторонился Билла? – к тому же он совершенно этого про себя еще не сознавал. Йель сам мог бы оказаться в подобном положении, если бы ему не повезло на втором курсе в Мичигане встретить Марка Брина, наставника по макроэкономике – старше себя, прекрасного, уверенного, убедительного. Пять минут в квартире Марка – и Йель не мог вспомнить, кем он был и что чувствовал раньше. Долли спросила Романа, ездил ли он домой на Рождество. – Да, ну, мы… у меня шесть братьев и сестер. Так что мы все съезжаемся домой. Северная Калифорния. – Семь детей! – сказала Эсме. Вскоре выяснилось, что они мормоны. Чарли тоже, несомненно, присматривался к Роману. Это был не его типаж, но Чарли был неравнодушен к парням в очках. До того, как он стал ревновать, они играли в «С кем бы ты потрахался?» на пляже или в аэропорту (один из них выбирал троих мужчин, а другой загадывал одного, строго одного, с кем бы хотел переспать, и первый пытался отгадать), и Чарли всегда западал на мужчин в очках. Йель дразнил его, что он фанат Кларка Кента[70]. – Так ты будешь работать в галерее? – спросил Чарли. – Вообще-то, – сказал Билл, – он будет работать под началом Йеля. Долли всех пригласила к столу, и, когда Чарли пошел мыть руки, Йель пошел с ним, за угол и по коридору. Перед ванной комнатой он тронул его за руку и сказал шепотом: – Билл меня огорошил. С этим стажером. Чарли тонко улыбнулся. – Я вот думаю, это, наверное, Долли заставила его поменять их? – продолжил мысль Йель. – Что ты думаешь? Это так неожиданно. Очень странно. Тем временем все рассаживались за столом, охая и ахая над ароматами. – Все в порядке, – ответил Чарли шепотом. – Ты думал, я устрою сцену? – Именно этого Йель и ожидал. – Я не какой-то монстр, окей? Я не собираюсь взрываться каждый раз, как ты знакомишься с кем-то. – Я понимаю, – сказал Йель. – Я не это имел в виду. За столом, после того как Шарпы хорошенько выпили и расспросили Чарли о его газете и поинтересовались о туристических рекомендациях, а также выразили восторг по поводу кулинарных талантов Долли, Йель решил, что пора брать быка за рога. Он снова завел разговор о пожертвовании и о повторном визите к Норе (умолчав о том, что их не приглашали, как и обо всей ситуации с семьей Норы, а также Чаком Донованом и его условиями) и сказал: