Она взяла сигару в зубы. — Зажигалка или спички есть? — Разве я похож на человека, у которого водятся такие вещи? — Да, верно… Что ж, придется просто жевать сигару, по примеру Билли Росса Клэнтона. — Мне кажется, жуют не сигары, а особый сорт табака. — Ничего ты не знаешь, Томас Ноубл. Дачесс откусила изрядный кусок и принялась жевать, изо всех сил подавляя позывы к рвоте. Томас Ноубл кашлянул и прищурился. — По правде сказать, я вот зачем приехал. У нас в школе каждый год бывает зимний бал, и… — Надеюсь, ты не до такой степени расхрабрился, чтобы меня приглашать? Нашел время — когда у меня полон рот табаку! Томас поспешно мотнул головой и вернулся к прополке. — Чтоб ты знал: я вообще не собираюсь замуж. Тем более за тебя, с твоей-то рукой. — Это по наследству не передается. Я — отклонение от нормы. Доктор Рамирес сказал… — Я — вне закона; я и мне подобные плевать хотели на мнение всяких мексикашек. Томас Ноубл смолчал. Выдернул еще несколько сорняков и вдруг, явно что-то придумав, снова сощурился. — Я целый месяц буду делать за тебя домашку по математике. — Хорошо. — Хорошо — в смысле «да»? — Нет. На бал я с тобой не пойду, но позволяю тебе делать за меня домашку. — Все потому, что я чернокожий? — Все потому, что ты слабак и тупица, а я ценю в мужчинах отвагу. — Но… — Я, блин, вне закона — когда ты уже это уяснишь? Я не ношу нарядных платьев и не бегаю на свидания со всякими сопляками. У меня есть дела поважнее. — Например? — Например, по моим следам идет некто Дикки Дарк. — Дачесс наблюдала за реакцией Томаса Ноубла. Тот слушал и, казалось, сомневался, верить или не верить. — Точнее, едет. На черном «Эскалейде». Ему нужна моя жизнь. Хочешь быть мне полезным — гляди в оба. Заметишь черный «Эскалейд» — дай знать. — Почему он охотится за тобой? — Думает, что я ему напакостила. — Сообщи в полицию. Или дедушке своему скажи. — Нет, нельзя. Если все откроется, я здорово влипну. Меня могут разлучить с Робином. — Я буду начеку, Дачесс. — Ты хоть раз в жизни проявил смелость? Томас Ноубл поскреб затылок. — Качался на тарзанке из шины над речкой Кэлли. — Тоже мне подвиг. — Попробуй, рискни, когда у тебя всего одна рука. Дачесс подавила улыбку. — Мама рожала меня без анестезии. Она смелая, значит, и я такой же. Потому что смелость как раз передается по наследству. — Не сочиняй, Томас Ноубл. В тебе весу было от силы пара унций. Небось от простого чиха из материнской утробы выскочил. Томас снова занялся сорняками — дергал, беспрестанно щурясь. — Кстати, ты почему очки не носишь? — Они мне без надобности. — А колокольчики кто выдрал — вон, целый куст? Я, да будет тебе известно, их люблю. Томас бережно положил на землю мертвое растение. — Смелым трудно быть, Дачесс. Я не такой, как ты. Надо мной смеются. Куда мне против целой компании? Ты же видела, какие они здоровые лбы. — А дело не в росте и не в мускульной силе. Дело в том, как себя поставишь. Он задумался. — То есть надо делать вид, будто я крутой? — И тогда тебе не придется драться. — А с этим, который тебя преследует, такое не прокатит? — Нет. Увидишь его — сразу сообщи мне. — Понял. Только, по-моему, есть и более близкая опасность. Я о Тайлере, которому ты угрожала, — точнее, о его старшем брате. Этот брат — он сказал, что обиды не стерпит. Дачесс только рукой махнула. — Плевать на Тайлерова брата и на всю их семейку. А ты давай выдерни вон тот сорняк и собирайся домой. И так в темноте будешь возвращаться. А вдруг тебя собьет грузовик? Последнюю руку искалечишь — что тогда? Томас неохотно поднялся с колен. Побрел к дому, оседлал велик, выкатил за калитку. Дачесс ждала, когда он скроется из виду. Едва это произошло, она выплюнула жеваную сигарную оболочку с омерзительной начинкой, содрогнулась всем телом и пальцами стала отскребать язык от остатков табака. 24 Парад в округе Айвер. На центральной улице не протолкнуться. Какой-то парень набрасывает лассо на соломенных телят и чертыхается всякий раз, как промажет. Девчонки метят в обручи мешочками с фасолью. С лотка торгуют хот-догами, а для скейтбордистов устроен трамплин; конструкция примитивная, кусок фанеры на опрокинутой цветочной кадке. Хэл повел Робина раскрашивать лицо, Дачесс села на бровку тротуара. Мимо плыли нарядные платформы, она читала названия местных фирм: «Маунт Колл иншуренс», «Трейлуэст бэнк». С платформ улыбались двум репортерам, махали ручонками малявки в диадемах. В поле зрения Дачесс появился Томас Ноубл с матерью. Так вот она какая, миссис Ноубл… Высокая, видная; идет как пишет. Все на нее оборачиваются. За ней едва поспевает пожилой, низкорослый, тщедушный дядечка; что интересно — белый. Томас заметил Дачесс, подбежал к ней. — Твоя мама благотворительностью занимается, да? Старичка через дорогу переводит? Томас проследил ее взгляд. — Вообще-то, это мой папа. Дачесс сдвинула брови. — Ну и чем объяснить эту связь — финансовым интересом или фетишистскими наклонностями? Томас Ноубл схватил ее за руку. — Скорее. У меня для тебя важная и очень срочная информация.