Она бросилась вон из церкви. Убежать подальше, туда, где не услышишь про вечные муки — потому что одно упоминание о них будто втаптывает человека в грязь. Дачесс опустилась на траву. Надо отдышаться. Она не заметила, что к ней идет Долли. Вздрогнула, только услышав над ухом: — Симпатичное платье. Долли уже сидела рядом с ней. Дачесс выдернула пучок длинных травин, разжала кулак. Пусть траву унесет ветром. — Не стану спрашивать, в порядке ты или нет. — И правильно. Дачесс покосилась на Долли: яркая помада, густо накрашенные веки, укладка. Юбка кремового цвета, джемпер густо-синий с глубоким вырезом, шелковое кашне. Столько женственности в этой Долли, что самой себе Дачесс представилась малявкой, а не девочкой на пороге юности. — Сиськи для церкви у вас не слишком открыты? — Это я еще в бюстгальтере. А если сниму — все прихожане попадают и вдоль нефа стопками улягутся. Дачесс не засмеялась. — Чушь он порет, священник. Чушь собачью. Долли прикурила. Запах дыма почти перебил парфюм. — Я тебя понимаю, Дачесс. — Что вы понимаете? — Было время — я так же сильно ненавидела. Порой ненависть обжигает хуже огня, верно? Сигарета от ветра помигивала. Дачесс выдрала еще клок травы. — Ни фига вы обо мне не знаете. — Знаю. Ты еще слишком юная. Мне пришлось состариться, чтобы понять. — И что ж вы такое поняли? — Что я не одна на свете. Дачесс поднялась. — Ну а мне это и сейчас ясно. Я не одна — у меня есть брат. А больше мне никто и не нужен — ни Хэл, ни вы, ни Бог. * * * Биттеруотер представлял собой россыпь построек из бетона и стали. Витрины были залеплены флаерами: бары, гастролирующие рок-группы и дешевый алкоголь. Двадцать миль от Кейп-Хейвена перпендикулярно побережью. Общее впечатление: фатальная ошибка при выборе места для этого населенного пункта. Уок далеко не сразу отыскал нужный адрес. Пришлось миновать промзону: грузовые контейнеры, мини-склады, продуктовые хранилища. Офис Марты Мэй находился в одноэтажном торговом центре на самой окраине, уже при выезде на трассу. Был стиснут между химчисткой и мексиканской закусочной; судя по надписи, здешние лепешки такос продаются всего по восемьдесят девять центов за штуку. Уок оставил машину на стоянке и вошел в торговый центр. «Биттеруотер дентал», «Спирит электроникс», «Ред дейри». Ногтевой сервис; азиатка в медицинской маске прыскает лак-спрей на ногти измотанной мамочки, которая ногой покачивает коляску. Серое небо за стеклянным куполом потолка; мигающее неоновое слово «ТАКОС». Уок распахнул дверь в приемную. Диванчики вдоль обеих стен были заняты. Клиентки Марты Мэй — исключительно женщины, объединенные материнством и неудачным замужеством; историю каждой можно прочесть в глазах, различий минимум. Секретарше под семьдесят, волосы подсиненные, костюм ярко-розовый. Печатая, облизывает десны; умудряется в то же время говорить по телефону (трубку удерживает между плечом и подбородком) и подмигивать малышке, от рёва которой хочется выскочить вон. Уок развернулся и побрел к машине. Ждал до шести, считал выходивших женщин. Видел, как синеволосая секретарша села в ржавый «Форд Бронко» и не меньше минуты билась с упрямым двигателем. Наконец она укатила. Значит, можно предпринять второй заход. В мексиканской закусочной теперь оживление — столики у окна заняли усталые служащие, потягивают пиво. Уок подергал дверь. Заперто. Стал стучаться. За рифленым стеклом возникла Марта. — Извините, рабочий день окончен. Приходите завтра. — Марта, это я — Уок. Бесконечная минута ожидания и щелчок замка. И вот она перед ним. Несколько мгновений лицом к лицу. Марта Мэй — бледненький эльф. Каштановые волосы. Серый брючный костюм — причем с кроссовками бренда «Чак Тейлор». Уок едва не усмехнулся: прежняя Марта. Он хотел распахнуть объятия, но Марта встала вполоборота. Без улыбки, жестом пригласила его войти. В кабинете оказалось уютнее, чем думал Уок. Дубовый стол, горшечное растение, во всю стену — стеллажи, литература исключительно юридическая. Марта села и указала Уоку на стул. — Давненько, Уок. — Давненько. — Сварила бы для тебя кофе, но, веришь, к вечеру я как выжатый лимон. — Я очень рад тебя видеть, Марта. Долгожданная прежняя улыбка, и эффект от нее на Уока — тоже прежний. — Бедняжка Стар, — заговорила Марта. — Я хотела приехать на похороны, но у меня было слушание в суде. Никак не могла перенести. — Цветы твои я получил. — Страшно представить, что пережили дети. Стопки бумаг на столе. Не завалы, нет — скорее, пирамиды, подогнанные файлик к файлику, но высоченные. Поговорили о Стар, о шоке, о Бойде и его методах. Уок так все подал, будто его самого задвигать и не думали, будто он тоже — полноправный участник расследования. Напряжение между ним и Мартой оставалось — того сорта, какое возникает при встрече мужчины и женщины, которые видели друг друга обнаженными. — Ну а что Винсент? — Он не убивал. Марта поднялась, прошла к окну. Долго смотрела на хайвей. Уоку был слышен мерный шум машин, изредка взрываемый клаксоном и ревом мотоцикла. — Я смотрю, Марта, у тебя дело хорошо поставлено. Ты молодец. Она склонила голову набок. — Спасибо. Твое одобрение для меня очень много значит. — Я вовсе не имел в виду… — Послушай, у меня на обмен любезностями сил нет. Выкладывай, зачем приехал. В горле пересохло. Уок вообще не хотел обращаться к Марте, ибо отплатить за услугу ему было нечем. — Ты нужна Винсенту. Марта обернулась. — В каком качестве? — В качестве адвоката. Понимаю, как это звучит, но… Марта усмехнулась. — Неужели понимаешь? А послушать — ни малейшего представления у тебя нет!