Плохо пригнанные доски издали скрипучий стон и заходили ходуном. Еще немного и нелепая конструкция, спаянная с телом монстра, сорвалась бы в атакующий прыжок стремительный как бросок кобры. Но клеймо на ее правом борту, взорвалось иссиня-белым так, что глазам стало больно — Свен-Одар брал свое взбесившееся детище под контроль. Пламя, взрощенное чужеродной магией, опало со стороны клейма, униженно облизывая знаки, нанесенные рукой техномага. Сбившийся было с ритма крохобор, вдруг снова зашагал, покачиваясь из стороны в сторону. Замолчавшая было листогрызная побирушка завертелась под дощатым брюхом, звеня тонкой цепочкой. «Ай да старик»! — успел подумать Хассет. Гривастая голова ящера запрокинулась от бешенства, в следующий миг Хас-Сеттен выкрикнул заклинание и поднял руки, накрывая бестию непроницаемым щитом. Брюквенное поле залило багровым заревом. Щит, едва выдержал удар, раздувшись как мыльный пузырь. У Хассета потемнело в глазах, печать королевского клана ищеек выжигала ему сердце. Багрово-пепельные вихри извечного хаоса вздыбились и застыли, вздрагивая прямо перед ним. Крохобор сделал еще одни шаг, и его передняя правая нога — та самая, с отломанным ступоходом и следами запекшейся крови, встала точно в иззубренную дыру старинной амфоры. По инерции он просеменил вперед, вытаскивая деревянное тело из-под магического купола, бессильно толкнул обломком кротовины Хассета в грудь и остановился, дымясь обугленными досками. Солнце село. Работа в поле окончена. Позади крохобора колдовское пламя, недовольно загудев, потекло в приготовленную ловушку. Хассета качнуло, он обеими руками ухватился за тлеющие доски передка, чтобы не упасть, обжегся, но устоял на ногах. — Нодар! — хрипло заорал он, мотая головой, и почувствовал, как остыло под руками горячее дерево. — Эй, Нодар, ты живой? — Здесь я, — откликнулся мастер совсем рядом. — Да и ты, светлый господин, вроде жив пока, как я погляжу? Хассет тяжело дышал, широко расставив ноги. Он еще ничего не видел, кроме разноцветных потоков, струившихся во Вселенной от начала времен. В груди медленно затихала жаркая боль. Кто-то осторожно, почти ласково потрепал его по плечу: — Как ты, Хас-Сеттен? Все в порядке? — Я сам еще не понял… — пробормотал Хассет, разжал пальцы и поднес ко рту, дуя на обожженные ладони. — Где бегает эта трусливая тварь? — спросил он, прислушиваясь к далекому ржанию мышастого. В глазах прояснилось, ожоги на ладонях затянулись. На земле, позади злополучного крохобора, валялся разбитый горшок, в его глубине тлел связанный рунами колдовской огонь, а поверх лежала рыхлая подушка бесхитростного морока, наведенного мастером. Сам Свен-Одар стоял в двух шагах и самодовольно приглаживал ладонью седые кудри. Он готовился получить свою порцию славы. От фермерского дома уже шагал вразвалку хозяин. Над погибшей брюквой догорал закат, возвышался закопченный крохобор, курился дымок и кружили невесомые хлопья серого пепла. Смых придирчиво осмотрел выжженное поле с узкими грядочками уцелевших растений и выдержал эффектную паузу. — Значит вот что, Нодар… Чтоб я тебя и творений твоих здесь больше не видел! И заказов от меня не жди. Лучше на работниках своих пахать буду, ежели лошадей не хватит. А ты, — обернулся фермер к магу, — коли цел, так со мной иди. Рубаху тебе подарю. Кто ж в шелках воюет? Стражники разве что — щеголи бесполезные! — Рубаху?! — переспросил Хассет, оглядел свою безнадежно прожженную и перемазанную сажей сорочку и раскатал лохмотья рукавов. — Э-э, нет! Так мы не договаривались, хозяин. Где мое серебро? — Сочтемся, — неласково бросил Смых и недовольно пожевал губами, — за жеребца не беспокойся — за ним уже моя девка побежала, враз вернет, — он развернулся и пошел к дому. — Забери амфору и уходи, — шепнул Хассет Свен-Одару, — в мастерской увидимся, я зайду после Смыха. — Заходи светлый господин, да смотри не как в прошлый раз. Я тот витраж целый год набирал, — ухмыльнулся Свен-Одар. Хассет слабо улыбнулся в ответ и отрицательно качнул головой, словно прогоняя саму мысль об использовании магии перемещений. До фермы бы дойти, защиту развеять и после этого в седле удержаться. — Сам как доберешься, мастер? — спросил он. — Доберусь, светлый господин, не сомневайся, — ответил Нодар и любовно погладил обугленные доски крохобора. Прижимистый Смых, торговавшийся как в последний раз, все же отсыпал вольнонаемному магу несколько серебряных монет и одарил его почти новой домотканой рубахой с аляповатой ручной вышивкой у ворота. Хассет стянул с себя закопченные батистовые лохмотья, криво улыбнулся, махнул рукой и не стал рыться в седельных сумках в поисках смены белья — после такого денечка ему было решительно все равно, во что нарядиться. Дворовые девки Смыха щебетали вокруг боевого мага, пока тот умывался, да переодевался. У белобрысой лошадницы никаких шансов не было — не умела она ни чарку вовремя поднести, ни полотенце подать — стояла в сторонке, обнимала за шею жеребца мышастого и слезы глотала. Не то чтобы Хассет рассчитывал узнать от девиц много нового о чудаковатом местном техномаге, но отказывать себе в удовольствии не стал. Когда еще за ним так поухаживают… Вестник, отправленный местным законникам, принес ответ, в котором говорилось, что двадцать лет назад техномаг Свен-Одар был без права выезда сослан в этот райский уголок Восьмой провинции Соединенного Королевства за порочную связь с женой некоего высокопоставленного господина и покушение на драгоценную жизнь благородного мужа. В любовную связь Хассет еще мог поверить — по всему видно мастер в молодости был недурен собой. А вот покушение — это чушь собачья. Когда он в третий раз посетил мастерскую Свен-Одара, на улице уже стемнело. Техномаг, с которого великодушно сняли заклятие трезвости, на радостях тут же напился. Хассет немного выждал и как бы невзначай обронил: — Смых говорит, что ты лет двадцать — двадцать пять, как здесь осел, а где раньше жил? — А на этот вопрос не каждая ищейка ответ разнюхает. Так-то парень, — неожиданно неприязненно произнес Свен-Одар и прикрыл закрыл глаза в ожидании своей участи. И разумеется, участь не заставила себя ждать! Светлый господин Хас-Сеттен схватил хозяина за грудки, выволок из-за стола и мигом припер к стенке, приставив к горлу кинжал. — Говори, за что сослан! Или ты решил, что мне можно не отвечать? Старик горько рассмеялся, икнул, заявил: — Все вы, псы, одинаковы… — и замолчал. Хас-Сеттен чертыхнулся про себя, бросил кинжал в ножны и сменил технику допроса: он коснулся морщинистого лба средним и указательным пальцами точно над переносицей и проникновенно предложил: — Говори со мной! Кто и за что сослал тебя сюда, на Восьмую Провинцию? Вкрадчивый и неотступный голос потек по комнате. По телу жертвы пробежала сладкая дрожь, старик обмяк и начал оседать на пол, его губы шевельнулись, Хассет весь обратился вслух и подскочил от неожиданности, когда на губах Свен-Одара проступила печать королевского клана ищеек. Знак, оставленный клановым магом, который стоял на высшей ступени иерархической лестницы в те времена, когда сам Хассет только-только на свет родился! Мастер захрипел и начал синеть, выкатывая глаза и страшно скалясь. Хассет ахнул и громко выругался. Не просто печать молчания — кому-то этого показалось мало — смертная казнь за попытку сболтнуть лишнего. Без срока давности. Стоит лишь открыть рот… И никто иной как сам королевский сыщик заставил старика это сделать! Хас-Сеттен взвыл от досады. Печать высшей ступени ему не взломать, особенно сейчас, после всего, что случилось в этот неимоверно длинный день! Он отпустил умирающего старика, грузно свалившегося на пол, бросился к столу и сорвал с кожаного браслета на запястье овальную бусину. Секретная миссия имела свои плюсы. Вопреки устоям и традициям провинциальный сыщик второй ступени получил в руки снаряжение, ни одна деталь которого не соответствовала его невысокому статусу. Все магические артефакты, которыми Хассета снабдили, были изготовлены в заоблачных высотах клана. Беда заключалась в том, что миссия еще не началась, а он уже их расходовал. Он схватил со стола стакан мастера с недопитой бормотухой. Агатовая с виду бусинка растворилась в мутном пойле, жидкость просветлела, ее поверхность подернулась грязной пленкой, которую Хассет выловил непослушными пальцами, отбросил и, сжимая стакан в руке, метнулся обратно, с грохотом опрокинув колченогий стул. Приподняв голову мастера, он осторожно влил прозрачную опалесцирующую жидкость в перекошенный рот. Капли драгоценной влаги текли мимо, но Хассет все же заставил Нодара проглотить большую часть наспех приготовленного эликсира. Мастер закашлялся, по его телу прошла волна дрожи, и через несколько мучительно долгих секунд он вдруг глубоко задышал, всхлипывая и постанывая. Хас-Сеттен посмотрел на человека, которого едва не убил, вытер вспотевший лоб, перевел взгляд на пустой стакан, все еще зажатый в руке, и с наслаждением грохнул им в стену. Легче не стало. Время поджимало, на душе было муторно, усталость накатывалась тяжелыми волнами. Он перетащил грузное тело Свен-Одара на топчан, стоящий у открытого окна коморки, поднял опрокинутый стул и уселся на него, точно преданный сын у постели больного отца. Искусство врачевания с самого начала было его слабым местом. В ситуациях, когда счет жизни важного свидетеля шел на секунды, наставники требовали, не раздумывая, вливать в бездыханное тело собственную жизнь, а уж потом, получив бесценные сведения, использовать многочисленные техники восстановления. У Хассета всегда получалось хуже сослуживцев. Его вовсе не утешала мысль, что при неблагоприятном исходе сведения не пропадут и старшие товарищи виртуозно допросят труп ищейки, сложившей голову на клановый алтарь. Рой ночных мотыльков бился в невидимую завесу, стремясь попасть в освещенную факелами комнату. Тишину нарушал лишь шорох их крыльев, шум ветра за окном, да временами всхрапывал на заднем дворе верный конь, кося глазом на топтавшихся крохоборов. Свен-Одар открыл глаза и медленно повернул голову. — А-а, ты еще здесь, господин Хас-Сеттен… Ну что, узнал что хотел? — спросил он. В сдавленном шепоте насмешка скорее угадывалась, чем слышалась. Хассет отрицательно качнул головой. — Иди, поздно уже, — чуть громче произнес мастер. Хассет поднялся. — Спрячь амфору, мастер Свен-Одар, хорошенько спрячь! — сказал он, хотел привычно пригрозить «никому не говори — язык сгниет», но вовремя заткнулся. — Я за ней вернусь. Он, не оглядываясь, вышел из коморки и сбежал по скрипучим ступеням. Коротко заржал на заднем дворе мышастый жеребец, заскрипели и хлопнули ворота, и дробный перестук копыт затих вдали. Через пару миль всадник свернул с проезжей дороги в непроглядную темень и бесследно растаял в ночи… Еще одно мгновенное перемещение в пространстве заставило Хассета вспомнить третий год обучения, когда после не слишком удачного опыта он сутки провалялся без движения, слушая стоны таких же неудачников и наслаждаясь тем, как ноет каждая клеточка парализованного тела. Сейчас он чувствовал себя не намного лучше. Можно подумать, он протащил мышастого на себе все эти пятьсот с лишним миль до пункта назначения. Чтобы попасть в трактир постоялого двора, откуда раздавался нестройный шум голосов, треньканье музыкальных инструментов и пьяные вопли, Хассет уперся ладонью в косяк, взялся за кованную ручку, изо всех сил потянул ее на себя и ввалился в дверной проем. Он едва не упал, зажмурившись от яркого света. В нос ударили дразнящие запахи жареного мяса, тушеных овощей и густой хмельной дух, и только сейчас господин сыщик вспомнил, что с самого утра у него не было во рту ни крошки, если не считать стакана ядреной Нодаровской сивухи, половину которого он маханул до схватки с крохобором, а половину после. Ах, ну да — еще Смыховы девки пока вокруг заезжего мага увивались чем-то его потчевали наперебой. Тяжкая доля у вольнонаемных — все вокруг поить горазды, хоть бы кто поесть предложил. Краснорожий торговец, выплывший из клубов табачного дыма, грубо толкнул замешкавшегося в дверях Хассета, рыгнул и тяжело протопал на крыльцо — блевать. — Э-э, глядите, да он на ногах не стоит, деревенщина! — загоготали за соседним столом, имея ввиду отнюдь не своего временно выбывшего из строя товарища. В кабаке, забитом до отказа, кажется, гулял весь караван. «Передушить их всех», — вяло подумал Хассет. Но уже встала из-за стола и спешила к нему, проталкиваясь сквозь толпу гуляющих, пышногрудая румяная Донна. И толпа расступалась перед ней и растекалась в стороны, словно волны реки перед носом тяжелой баржи. И как всегда при встрече взгляд Хассета застрял в глубочайшем из всех вырезов мира. Ни в одном из измерений, раскинувшихся вокруг Великой оси, не найти второго проводника с таким вырезом на серой хламиде. Медальон клана, подвешенный на массивной золотой цепи, удобно устроился в соблазнительной ложбинке, поблескивая гранями пирамиды. Подол широкой серой юбки заткнутый с правой стороны за пояс оголял упругое, почти глянцевое бедро, от которого не могла оторвать взгляд та половина кабака, к которой Донна стояла сейчас боком. — Здравствуй, друг Хассет! — глубоким чуть хрипловатым контральто заговорила Донна, приближаясь. — Признаться, я ждала тебя сегодня к обеду, но к твоему счастью он неожиданно для всех перешел в ужин. Ты ничего не потерял. Хассет кивнул в ответ на приветствие. — Домашняя вышивка нынче в моде? — Донна подошла вплотную и бесцеремонно дернула его за грубый домотканый рукав. — Или у тебя закончились батистовые рубашки по размеру? Хассет протянул ей кошелек со смыховым серебром. — В общак, — сказал он. — Я пойду сяду. — Хасс! Алая лента выскользнула из растрепавшихся волос, но Хассет этого не заметил. Донна быстро нагнулась, на лету поймала ленточку, вложила ему в ладонь и ухватила мага за руку поверх запястья. — Ты пьян или ранен? На тебе лица нет, — быстро шепнула она, не выпуская его руки. Хассет беззвучно шевельнул губами и отрицательно качнул головой — ни то ни другое. А Донна, развернувшись, уже громко представляла собранию вновь прибывшего боевого мага. Она говорила бойко и весело, что-то о лучшем в мире эскорте, удачных переходах и звонком золоте, но смысл слов ускользал от Хассета, которого настойчиво тащили куда-то в дальний угол, где было особенно темно и дымно. Через некоторое время Хас-Сеттен обнаружил себя за дубовым столом над огромной пустой тарелкой, которую он умял, не запомнив вкуса еды, с кружкой доброго вина в руке, уже немного пьяным и с кудрявой девахой, сидящей у него на коленях. Кажется, он не возражал, а кружка была не первой. Веселье, царившее в кабаке потихоньку угасало, уступая место тревогам и заботам надвигающегося утра. Многие торговцы предпочли остаться с товаром и разошлись по повозкам, которым не хватило места за высоким забором постоялого двора. Кто-то поднялся наверх, кто-то уснул прямо за столом, уронив на руки отяжелевшую голову. — Позже, — сказал Хассет и со вздохом отодвинул от себя продажную девку. Донна шла между столиками, направляясь прямиком к нему — прекрасная Донна из клана королевских проводников. Желанная Донна — тем, кто собрался в путешествие на осколки или в темные миры, предстояло еще завоевать ее благосклонность, чтобы оказаться в ее караване. Отважная Донна. Среди тех, кто ходил с ней сквозь грани миров, не бывало отставших или погибших. Лучшая Донна на свете, светлая госпожа Доната-Тал-Линна — исключительная удача и гордость клана королевских ищеек — двойной агент, с которым сам Хассет не первый раз работал в паре и даже подумывал не влюбиться ли, но как-то все не складывалось. «Разгневанная Донна», — подумал он, глядя на то, как решительно она приближалась. Девку как ветром сдуло. Хассет сделал хороший глоток из кружки. Донна уселась напротив, навалившись грудью на стол. — Ты опоздал, — сказала она. — Вовсе нет. Караван уходит на рассвете, я пришел как условились. — Я обещала им боевого мага получше тех троих, что нанялись в охрану накануне. И что они увидели? — Опять скажешь, что я несолидно выгляжу для своей должности? — улыбнулся Хассет и собрался многозначительно заглянуть в вырез. Но собеседница одарила сыщика таким взглядом, что он предпочел этого не делать.