Все так же держа кинжал наготове, Хассет сверился с картой прикинул, где мальчишка оставил крохобора, чтобы ненароком не утопить, и начал перетаскивать стройматериалы в условленное место. Следов на заболоченной почве, разумеется, не осталось. Но синие кляксы Нодаровой магии все еще можно было различить сквозь ленивую поземку болотных испарений. Брошенный крохобор «наследил» изрядно: он топтался и разворачивался, упираясь в стволы деревьев то передком, то задним бортом, в конце концов, оступился на замшелой кочке, и его передняя правая нога увязла в трясине. Крохобора перекосило, он оставался на месте довольно продолжительное время, пока мальчишка не вернулся и не выдернул верного помощника из топи. Расплывчатый синий след, подернутый оранжевой пеленой, уходил дальше на пригорок. Там Бурсов сынишка забросил наверх поклажу, запрыгнул на крохобора как на телегу и двинулся в обратный путь. Вокруг что-то хищно зачавкало, заухало, заперешептывалось и всего в нескольких шагах от сыщика, поглощенного расследованием, взорвался газовый пузырь, забрызгав его грязью с ног до головы. Хассет от души выругался, нехорошо улыбнулся и щелкнул пальцами. Бестелесный вестник вспорхнул с его ладони и затрепыхался как попавшая в силки птица. — Знаете, крысы болотные, что это такое? — громко спросил Хас-Сеттен. — Как только я его отпущу — явятся сюда к вам стражники, ищейки и боевые маги двух королевских кланов, выжгут здесь все дотла и пепел развеют на все четыре стороны! Будет вам вместо болота черная плешь. Маг замолчал, уловив мгновенную перемену в окружающем пространстве: над стоячей водой и зеленой тиной, над редкими островками и скользкими кочками теперь висела чуткая тишина. — Но можем и договориться, — продолжил довольный эффектом Хассет, понизив голос до соблазнительного шепота, — достанете мне то, что здесь лежит, а вам не принадлежит, и разойдемся с миром. Стражники не узнают, что вы кое-что себе приберегли, местные не узнают, куда обновленная гать ведет… Я бы на вашем месте согласился. Что скажете? Пауза была недолгой. Что-то зеленовато-бурое, склизкое, отдаленно напоминающее очертаниями человеческую фигуру стремительно выскочило из камышей и ввинтилось в трясину в двух шагах от Хассета, а еще через секунду к его ногам плюхнулся грязный ком. — Да с вами приятно иметь дело! — громко объявил королевский сыщик и развеял трепещущих вестников. Продолжая сжимать рукоять кинжала и не сводя глаз с камышей и ближайших кустов, он присел и, вывозившись в вонючей грязи по локоть, нащупал свободной рукой острую кромку какого-то сосуда, ухватился за нее, крепко сжал пальцы, произнес заклинание перемещения и… погрузился во мрак, озаренный багровым пламенем. Жадный жидкий огонь тек по руке вверх, волнами ударяя в плечо и шею и подбираясь к сердцу. В багровом мареве ничего нельзя было разглядеть. Образ мастерской таял и рассыпался на границе сознания — ни одной ровной линии, ни одного прямого угла. Все пространство стало зыбким, волнистым. Оно предательски дрожало в мареве подступающего огня, древнего и всесильного. Хассет стремительно забывал, как выглядит мастерская мастера Свен-Одара и ничего не мог с этим поделать. Лишь одинокие синие кляксы, неуместные здесь, в бесконечном царстве багрового пепла, еще плавали перед глазами. Да махала крыльями идиотская стеклянная стрекоза, к которой он отчаянно потянулся в последнем усилии. Тррах! Хассет влетел спиной в витраж, ударился о раму и грохнулся на пол сарая. Несколько секунд цветные осколки кружили вокруг, прежде чем осыпаться. Где-то в глубине мастерской захлопали тонкие кожаные крылья птицелова. Хассет перевернулся на бок, подтянул колени к животу и с усилием выжал из легких остатки болотного газа, которым его травила негостеприимная нечисть. По всему телу гуляла противная дрожь, левую руку и половину груди все еще кололо и жгло. — Убери кинжал, Хас-Сеттен, иначе мне не подойти. Клановая магия штука серьезная, — сказал кто-то издалека, — не бойся, парень, я всего лишь хочу помочь. Хассет с усилием разжал пальцы, выпустил узорчатую рукоять и приподнялся, вглядываясь в лицо склонившегося над ним человека, черты которого медленно всплывали в памяти. — Ну и вонь, — покачал головой Свен-Одар, — где это ты умудрился так вывозиться, светлый господин, а? И часа не прошло, а тебя прям не узнать. — У нас очень мало времени, мастер, — прошептал Хассет, — только до… — он проглотил слюну и на секунду закрыл глаза. — До заката, — подсказал Нодар. — Давай руку. — Дерьмо! — хрипло признался Хассет, проморгался, несколько раз вздохнул и с помощью мастера поднялся на ноги. — Где она, Нодар? Надеюсь, я ее не потерял? Мастер, все еще поддерживая гостя, указал на пол. В опилках, в лужице подсыхающей вязкой грязи угадывались рваные кромки разбитого сосуда. Хассет молча выдернул руку из пальцев мастера, нагнулся, не притрагиваясь к находке, подобрал кинжал и спрятал в ножны. — Я всегда думал, что это легенда, — сказал он, выдержав паузу, и пристально посмотрел на Свен-Одара. — Легенды иногда оживают, мой господин. Такая у них судьба. А иначе зачем ей плутать от поколения к поколению? Ходит она по свету, ждет своего часа, а потом или умирает или сбывается. Мастер, отошел и плеснул в стакан немного мутной жидкости из здоровенной бутыли, стоящей под верстаком. — Не побрезгуй, светлый господин, — он лукаво улыбнулся и с поклоном поднес угощение дрожащему Хассету. — У меня такой жалкий вид? — усмехнулся тот, оттер подсыхающую тину с лица и залпом опрокинул в себя пойло, источающее сивушные ароматы. До сего дня Хассет был уверен, что легенды в СКМ заслуживают внимания лишь в том случае, если королевской ищейке поручили выявить их источник. Вариантов здесь, как правило, было немного: королевский клан, преследующий свои цели или талантливый мошенник, за чей творческий порыв обманутый искатель приключений отдал последние деньги. И словно в наказание за чересчур прагматичный подход Хассет собственными руками вытащил из небытия самое древнее и невероятное из всех слышанных им сказаний. Нелюди, князья нежити и короли из племени людей одинаково вздрагивали, когда слышали притчу о священных сосудах, заключивших в себя прах Изначального мира. В самых сладких мечтах они воображали себя хозяевами артефактов, хранящих энергию разрушения, что вырывалась на свободу, когда Изначальный мир проваливался в небытие и дробился на осколки и Земли. Черные невесты утверждали, что это единственное из преданий, которое одинаково звучит в светлых мирах, на осколках и на темных территориях. Хассет никогда не верил в эту чушь. Возможно, миллионы лет назад миры действительно разделились в результате невиданной катастрофы. Но чтобы кто-то из древних магов, оказавшихся на грани падения в бездну, успевал разливать по кувшинам невиданные силы, рвавшиеся на свободу и искренне верил, что сможет впоследствии склеить Вселенную и обратить катастрофу вспять… Если это действительно так, он был безумен похлеще старого Нодара. — До заката осталось часа три, не больше, — сказал Хас-Сеттен, вернув мастеру стакан. — Потом твое клеймо перестанет его сдерживать. Ты понимаешь, что это значит, мастер? — Магия разлома вырвется на свободу, — тихо сказал техномаг. — Не просто вырвется, Нодар! Дохлыми кошками этой ночью дело не кончится, поскольку ваш дуболом десятник разрядил в крохобора кристалл боевого посоха. Он влил туда силу и ярость. — Успеем до ночи помереть, не волнуйся, светлый господин Хас-Сеттен. Время еще есть. Иди-ка ты умойся. Во-он тут за стеночкой, — Свен-Одар неопределенно махнул рукой в дальний угол. Хассет отжал с косички вонючую жижу и подозрительно спросил: — А что у нас «тут за стеночкой»? — А самолейка у меня там встроена, да какая! Музыкальная, с подогревом, не поверишь — все завидуют. Поёшь себе чего-нибудь — вода бежит, перестанешь петь — останавливается. — Чудно, — буркнул Хассет, которому на секунду показалось, что мастер не воспринимает его — кланового мага, всерьез. — И что ей петь прикажешь — самолейке твоей? — А что хочешь, то и пой! Про любовь очень любит. Иногда, правда, кипятком обдает, ежели сфальшивишь, но нечасто. Иди, иди, мой господин, не бойся. У тебя голос молодой, приятный да вкрадчивый, ей понравится. Только одежду снаружи оставь, а то у меня там на крючках плесень наросла. Я, вишь, хотел новый сорт вывести, наподобие гномичьей росянки, чтобы как бархат стенки выстилала. А она, падла, как поперла… Хассет покачал головой и посмотрел на амфору, валявшуюся на полу. Магия разлома. Багровая бездна — прах и пепел Изначального мира у его ног. Что угодно он мог себе вообразить, отправляясь на болота, но только не это! — Вот что, почтенный Свен-Одар. Надо этот сосуд от грязи почистить. Может быть, мы оба ошибаемся. Очень уж все это неправдоподобно. — И часто ты, светлый господин Хас-Сеттен, с магией перемещений так ошибаешься, как сегодня? — прищурился Нодар. — Не твое дело, мастер. — Вот то-то и оно. Иди, я твою находку сам почищу. Из тебя клановая магия фонтаном бьет, будоражит древние письмена. Магические потоки скрещиваются и сталкиваются, а чтоб задавить все это безобразие на корню тебе, ты уж извини, силенок не хватает — для этого ваши высшие маги нужны. Будешь звать, нет ли? — Нет! — чересчур быстро сказал Хассет. — Почему-то я так и подумал, — кивнул Нодар и, мурлыча что-то под нос, ушел на задний двор, где принялся рыться в куче старого тряпья и греметь ведрами. В заплесневелом дощатом закутке Хассет быстро скинул одежду и наспех привел ее в порядок, вытравив из складок и швов мерзкий запах болотной тины. Закончив, он поднял голову и прочитал первое попавшееся из десятка четверостиший, начертанных на длинной шпаргалке, которая болталась на склизком крючке. «С милым на лужочке Мы сидели в бочке, А над нами распускались Клейкие листочки», — гласила надпись. — Ну уж нет! — сказал светлый господин Хас-Сеттен. Аккуратно обойдя витиеватые хозяйские заклятия, он поднял воду напрямую из глубокой скважины под домом и молча встал под прозрачные ледяные струи, обрушившиеся с потолка. За что в самом конце все-таки получил от обиженной самолейки яростный плевок кипятка в спину. Проворно выскочив за дощатую стенку, Хассет оделся, бесшумно пересек сарай и выглянул из-за спины мастера, оттиравшего тряпкой древний сосуд как простую глиняную миску. Ветхая тряпица с треском рвалась, цепляясь за острые края. На закопченной поверхности оживали и гасли ящерки и невиданные руны, а в глубине играли едва заметные оранжевые сполохи. «Если бы болотной нечисти досталась целая амфора, всем бы конец пришел, — подумал Хассет, — и мальчишке, и Нодару, и Смыху, и головному отряду того клана, чьи маги явились бы на шум первыми». Свен-Одар между тем закончил работу, бросил грязную тряпку в ведро, поднялся на ноги и вытянул перед собой потемневшее от времени творение древних мастеров. Казалось, он налюбоваться не может на разбитый горшок, чуть не лишивший жизни нескольких человек. Он повернулся, подставляя разбитую амфору под лучи света, лившиеся из наспех отремонтированного окна, в котором причудливо перемешались элементы мозаики, и вздрогнул, увидев Хассета, стоявшего за спиной. — Это не моя работа, светлый господин Хас-Сеттен. — Я вижу, мастер. — А вот крохобор мой. Клеймо, что его днем удерживает — тоже известно чье, — усмехнулся Свен-Одар, — да и с подмастерьем я знаком немного. Я с тобой пойду. — И даже не спросишь, что делать надо будет? — чуть сощурившись, спросил Хассет. — А чего зря спрашивать, чего тут мудреного-то. Хассет не стал спорить, подошел к деревенскому волшебнику, крепко взял его за руку и шагнул на брюквенное поле. На этот раз он был предельно внимателен при использовании магии перемещений. Злополучную амфору держал в руках Свен-Одар, и пепельно-багровая бездна бессильно всколыхнулась где-то на самом краю сознания. — Чистая работа, — одобрительно крякнул старый мастер, словно всю жизнь только тем и занимался, что перемещался в пространстве с королевскими ищейками, и ему было с чем сравнивать. Хассет пропустил комплимент мимо ушей, посмотрел на солнце, устало опускавшееся к зеленым холмам, перевел взгляд на мирно трудившегося крохобора, который вышагивал по ближним междурядьям и прикинул время. — Когда на дальний конец отойдет, — предложил он. — Надо еще людей Смыха предупредить, чтоб не высовывались, щит на дом поставить и морок на дорогу навести. Он протянул руку. — Лучше я подложу, светлый господин, — сказал мастер и покрепче перехватил разбитый кувшин, — ты с этой пустышкой не связывайся, у тебя и так дел хватает. Она в себя сначала твою магию тянет, потом захлебывается чужим добром и плюется во все стороны. Хассет подивился простоте и точности объяснения того, что произошло с ним при транспортировке амфоры в дом мастера, подумал и согласился. Свен-Одар, не спеша, зашагал на дальний конец поля, а сам Хассет помчался на ферму. Когда белобрысая девка с конюшни привела ему мышастого жеребца и передала повод, магу послышался задавленный стон, сорвавшийся с девичьих уст — лошадница наконец-то рассмотрела не только коня, но и всадника. Со двора, куда согнали встревоженных работников неслось вслед рванувшему с места в карьер сыщику традиционное: «Ай да конь! И что за кони у этих боевых магов»! В другой ситуации светлый господин Хас-Сеттен непременно бы посмеялся от души. К мастеру он вернулся верхом на мышастом, предварительно замкнув вокруг построек защитное кольцо. Солнце опускалось в глубокий овраг, дневная жара спала и из леса, погружавшегося в тень, тянуло вожделенной прохладой. Свен-Одар, сидевший на краю поля, обернулся на стук копыт. Запыхавшийся Хассет натянул повод и соскочил с коня. — Ну, я успел? — спросил он. — Сейчас повернет и начнем, — кивнул мастер. От руки техномага к дощатому борту крохобора протянулись невесомые пока нити, крепко опутавшие клеймо и чутко дрожавшие в руке мастера. Хассет хлопнул жеребца по крупу, отгоняя подальше, чуть поколебавшись, бросил напарнику защитный амулет и зашагал к тому месту, где притаилась злополучная амфора. Крохобор развернулся на краю поля и встал в междурядья. Полупрозрачный ящер взметнулся над ним, уперся в землю четырехпалыми лапами, пригнул голову и затряс багровеющей гривой, с которой полетели ядовито-желтые огненные лепестки. Кончик хвоста с гулом рассек раскаленный воздух, сыпанув пеплом. — Саламандра, — зачарованно прошептал Хассет.