Работа Лэшли породила надежду, что если одна нейронная сеть была повреждена, то возможно, сформируется другая, которая заменит ее. Ученые когда-то полагали, что конкретные воспоминания или навыки обрабатываются в отдельных небольших участках мозга, но Лэшли продемонстрировал, что зачастую это не так. Его самые знаменитые эксперименты были связаны с обучением животного (например, крысы) выполнению сложной деятельности с целью получить вознаграждение. Потом он повреждал ткань мозга в той части коры, которая считалась ответственной за обработку этого навыка. Как ни удивительно, животное по-прежнему могло выполнять задачу, хотя процесс становился более долгим или менее точным. Вопрос о том, почему это происходит, остается открытым для интерпретаций, но на основании работы Лэшли ученые сделали вывод, что многие навыки привлекают к работе более широко распределенные нейронные сети, чем считалось раньше. Также было показано, что эти сети обладают высоким запасом прочности, поскольку при удалении их частей животное по-прежнему справлялось с поставленной задачей[117]. Обычным людям следует помнить об одном – возможно, шокирующем – обстоятельстве. Достоверно установлено, что психическая деятельность, включая умственную, соотносится с нейронной активностью, и что при обучении формируются новые связи между нейронами. Но когда неврологи ради краткости говорят, что «наши мысли находятся в наших нейронах», они радикально переоценивают научные доказательства. Сказать, что при появлении мыслей нейроны активизируются и образуют связи между собой, равнозначно описанию двух одновременно происходящих событий. Но неврологи на самом деле не знают, где именно «зашифрованы» мысли. Они не могут сказать, существуют ли мысли в отдельных нейронах (крайне маловероятно), в связях между нейронами, или же они распределены по всему мозгу. Эта загадка разума остается нерешенной[118]. Судя по всему, Лэшли был первым, кто предложил интересную альтернативу: навыки и способности к обучению зашифрованы не в отдельных нейронах и даже не в связях между нейронами, а в кумулятивных электрических волновых паттернах, которые являются результатом совместного срабатывания большого числа нейронов. Эта важная гипотеза была поддержана нейрохирургом и неврологом Карлом Прибрамом[119], который разработал блестящую теорию о том, как мозг кодирует данные сенсорного восприятия. Давайте представим, что функции мозга – такие как мысли, воспоминания, навыки и ощущения – зашифрованы не в отдельных нейронах, но в схемах, или паттернах, генерируемых разными сочетаниями нейронов. (По аналогии, такие паттерны похожи на музыкальное произведение, а нейроны – на музыкантов оркестра, который его исполняет.) Потеря некоторых нейронов в результате гибели или болезни не обязательно приводит к утрате психической функции при условии, что сохраняется достаточное количество нейронов для генерирования этих паттернов. (В продолжение музыкальной аналогии, если одному члену секции струнных инструментов становится плохо, представление может продолжаться, если его дублер имеет доступ к партитуре.) Так или иначе, многое из того, что мы считаем своей внутренней сущностью, не содержится в отдельных нейронах, весьма похожих друг на друга. Конкретное понимание того, «кто мы есть», относится к нашему закодированному опыту, хранящемуся в генерируемых нашим мозгом энергетических паттернах. Закодированные паттерны опыта часто могут переживать структурные повреждения мозга[120]. Этапы исцеления. Я наблюдал несколько этапов нейропластического исцеления. Как правило, они следовали в перечисленном ниже порядке, но так бывало не всегда; некоторым пациентам достаточно пройти только некоторые этапы, тогда как другие должны пройти полный цикл. Коррекция общих клеточных функций нейронов и глии. Это единственный этап, не имеющий прямого отношения к «связыванию задач» – высокоспециализированной способности нейронов соединяться и общаться друг с другом, – но сосредоточенный на общем здоровье нейронов и нормализации клеточных функций, схожих с клеточными функциями других клеток организма. При многих нарушениях мозг становится «разобщенным», поскольку нейроны и глия пострадали от воздействия внешних факторов (таких как инфекция, токсины, тяжелые металлы, пестициды, наркотики или пищевые аллергены) либо в результате нехватки ресурсов, например, определенных минералов. Эти базовые проблемы лучше корректировать до перехода к следующим этапам, чтобы они были максимально эффективны. Стадия общего клеточного восстановления особенно важна при терапии аутизма и нарушений обучения, а также, к примеру, для понижения риска слабоумия. Она применяется и к различным психическим расстройствам. Я видел, как пациенты с депрессией, биполярным расстройством личности и синдромом дефицита внимания добивались значительных успехов, избавляясь от токсинов и определенных видов продуктов, таких как сахар и злаки, к которым они были наиболее чувствительны. Многие из этих действий влияют на глиальные клетки, которые составляют 85 % всех клеток мозга. Мозг имеет собственную защиту, называемую гематоэнцефалическим барьером. Этот барьер защищает его от проникновения «непрошеных гостей», но не имеет лимфатической системы[121] – системы сосудов, чрезвычайно важных для работы иммунной системы и лечения других органов тела. Вместо этого маленькие «микроглиальные» клетки защищают мозг от вторжения чужеродных микроорганизмов и являются одним из уникальных инструментов защиты и восстановления мозга. Глия также поддерживает функционирование нейронов, выводя отходы их жизнедеятельности. Нижеследующие четыре этапа направленно используют нейропластические способности мозга для изменения связей между нейронами и его «переподключением». Нейронная стимуляция. Почти во всех методиках, описанных в этой книге, требуется определенный вид энергетической нейростимуляции. Свет, звук, электричество, вибрация, движение и мышление (которое активирует определенные сети) – все это требует нейронной стимуляции. Нейростимуляция позволяет пробудить латентные цепи в поврежденном мозге и приводит ко второй фазе процесса излечения: к улучшению способности зашумленного мозга регулировать и модулировать себя для достижения гомеостаза. Некоторые виды нейронной стимуляции используют внешние раздражители, другие виды являются внутренними. Обычное мышление, особенно при систематическом использовании, – это мощный метод стимуляции нейронов. Когда мы думаем о чем-либо, в мозге «включаются» определенные сети, в то время как другие «отключаются». Этот процесс лежал в основе методики Московица, методики визуализации хронической боли для избавления от нее (см. главу 1). Когда мысль активирует определенную нейронную сеть, то после срабатывания происходит приток крови к этой сети (этот процесс можно наблюдать при помощи МРТ, так называемый BOLD-эффект) для пополнения запаса энергии. Я считаю, что хотя «терапия вынужденного ограничения» Тауба, по сути, является коррекцией поведения в области моторных навыков, она требует огромных преднамеренных усилий и внутреннего планирования, поэтому подразумевает определенную нейростимуляцию на основе мышления[122]. (Она также включает последнюю фазу, нейронную дифференциацию и обучение.) Методика осознанной ходьбы Пеппера для построения новых нейронных сетей в его мозге является образцом внутренней нейростимуляции на основе мышления. Нейронная стимуляция эффективна для подготовки мозга к формированию новых сетей и преодоления выученной беспомощности в существующих функциональных системах. Упражнения для тренировки мышления, а также многие виды умственной практики, описанные в книге «Пластичность мозга», являются формами внутренней нейропластической нейростимуляции. Нейронная модуляция. Это еще один внутренний способ мозга самовосстановиться. Этот метод позволяет быстро установить равновесие между возбуждением и торможением в нейронных сетях и успокаивает зашумленный мозг. У людей с различными нарушениями работы мозга часто бывают проблемы с интенсивностью ощущений. Они часто бывают гиперчувствительны к внешним стимулам или, наоборот, нечувствительны к ним. Нейромодуляция восстанавливает равновесие. Как мы убедимся в главе 7, нейронная стимуляция может активировать процесс нейромодуляции, улучшая общую систему саморегуляции мозга. Можно сказать, что при нейронной модуляции происходит регулировка общего уровня возбуждения мозга благодаря воздействию на две подкорковые системы. Первая из них – это ретикулярная активирующая система (RAS), которая участвует в регулировке сознания человека и общего уровня возбуждения. RAS базируется в стволе мозга (между спинным мозгом и основанием головного мозга) и распространяется вверх, достигая высших областей коры. Она может повышать расход энергии остального мозга и регулировать циклы сна и бодрствования. В следующих главах я покажу, как стимуляция с помощью света, электричества, звука и вибрации часто позволяет некоторым пациентам (страдающим хронической усталостью и эмоциональной нестабильностью) глубоко засыпать, просыпаться отдохнувшими и стабилизировать цикл сна и бодрствования. Тонкая настройка RAS жизненно необходима для того, чтобы мозг мог восстанавливать запасы энергии, которая понадобится для дальнейшего выздоровления. Во-вторых, нейромодуляция воздействует на вегетативную нервную систему. Миллионы лет эволюции снабдили людей «предустановленными» автоматическими и непроизвольными реакциями нервной системы для быстрого реагирования в экстренных ситуациях – например, при внезапном нападении хищников, когда нет времени на размышления. Эти готовые автоматические реакции, встроенные в вегетативную нервную систему, называются автономными, поскольку считаются в основном рефлекторными и лишенными сознательного контроля. Вегетативная нервная система имеет два хорошо известных отдела. Первый – это симпатическая реакция «борись или беги», которая мобилизует человека, усиливая приток крови к сердцу и мышцам, чтобы он мог сразиться с хищником или соперником либо убежать от него. И борьба, и бегство требуют больших затрат энергии и, как следствие, ускорения метаболизма. Эта система, направленная на выживание, фокусирует все действия человека на этой цели и часто тормозит процессы роста и восстановления. Многие пациенты с нарушениями работы мозга или обучения постоянно находятся в состоянии «борись или беги»: они чувствуют себя доведенными до отчаяния, окруженными опасностями и осажденными заботами, потому что не успевают за развитием событий. Проблема в том, что человек в таком состоянии не может нормально учиться или выздоравливать, оно затрудняет нейропластическое изменение мозга. Второй отдел – это парасимпатическая система, которая отключает симпатическую систему и приводит человека в спокойное состояние, в котором он может думать и рассуждать. В то время как симпатическую систему часто называют системой «борись или беги», парасимпатическую называют системой «отдыха, переваривания и ремонта». Когда эта система работает, она запускает каскады химических реакций, которые способствуют росту, запасанию энергии[123], и увеличивает продолжительность сна; все это необходимо для излечения. Она также подзаряжает митохондрии, внутриклеточные источники энергии (о которых мы подробнее поговорим в главе 4). И наконец, недавние исследования Майкла Хассельмо и его коллег из Гарварда показывают, что отключение симпатической системы улучшает соотношение сигнал/шум в нейронных сетях мозга[124]. Судя по всему, включение парасимпатической системы – это еще один способ для успокоения шумного мозга. Многие методики, описанные в этой книге, включают парасимпатическую систему и отключают симпатическую, что приводит к быстрой релаксации и подготовке к росту. В главе 8 мы узнаем, что парасимпатическая система также включает «систему социального участия», которая позволяет устанавливать связи с другими людьми для получения помощи и поддержки в процессе регулировки нашей собственной нервной системы. Нейронная релаксация. После отключения реакции «борись или беги» мозг может накапливать энергию, необходимую для дальнейшего выздоровления. Субъективно человек отдыхает и часто засыпает. Многие люди с нарушениями работы мозга быстро утомляются и плохо спят. Недавнее открытие Майкена Недергаарда из Рочестерского университета показало, что, когда человек спит, в глиальных клетках открываются специальные каналы[125], позволяющие выводить из мозга отходы жизнедеятельности нейронов и токсины (включая белки, которые накапливаются при слабоумии) через спинномозговую жидкость, которая омывает большую часть мозга. Эта уникальная система каналов в десять раз более активна во время сна, чем в состоянии бодрствования. Это помогает понять, почему бессонница приводит к общему упадку работоспособности мозга: долгое отсутствие сна ведет к отравлению внутренними токсинами. Фаза нейрорелаксации, корректирующая это состояние, в некоторых случаях может продолжаться до нескольких недель. Нейронная дифференциация и обучение. В этой, последней, фазе мозг уже достаточно отдохнул, а фоновые шумы подверглись модуляции и стали гораздо более тихими. Теперь пациент снова может произвольно сосредотачивать внимание и готов к обучению, включающему то, что мозг делает лучше всего: распознавание тонких различий, или «дифференциацию». Многие упражнения для коррекции нарушений обучения основаны на этом приеме – к примеру, в слуховой терапии от пациента требуется находить все более тонкие звуковые различия[126]. Вся эта последовательность фаз создает оптимальные условия для нейропластических перемен, но, как читатель увидит дальше, каждая следующая глава будет акцентировать внимание на отдельных этапах процесса. Глава 4 рассматривает восстановление общего здоровья клеток мозга, наряду с разделами главы 8 и приложением 2, посвященными матричной реструктуризации. Глава 6 сосредоточена на нейронной релаксации. В главе 7 рассматриваются этапы нейростимуляции и нейромодуляции для тонкой регулировки мозга. Глава 5 посвящена последнему этапу, нейронной дифференциации. А глава 8, где говорится о звуке, покажет совместную работу на всех этапах. Хотя большинству людей с поврежденным мозгом приходится проходить все эти этапы на пути к выздоровлению, многие проблемы, описанные в этой книге, происходят не из-за травмы мозга; скорее, трудности возникают при формировании новых связей, которых не было раньше. Некоторым пациентам для этого требуются лишь нейронная стимуляция и нейронная дифференциация. Кому-то будут полезны другие комбинации этапов, а кому-то придется пройти их все. Согласно принципам нейропластического подхода индивидуальный прогресс никогда не зависит исключительно от применяемой методики, от вида болезни или от самой проблемы. Мы лечим не болезни, а людей. Из-за генетики и пластичности мозга на свете не существует двух одинаковых мозгов и двух идентичных проблем или повреждений мозга. Человека со здоровым мозгом, который получил травму, нельзя сравнить с человеком, имеющим сходное функциональное повреждение, но пострадавшим от наркотиков, нейротоксинов, инсульта или серьезных проблем с сердцем. Локализация ущерба имеет значение: пуля, попавшая в дыхательный центр, убивает мгновенно, прежде чем человек успевает «перестроиться»; повреждение центров внимания сильно затрудняет выполнение упражнений для мозга. Однако даже внимание поддается нейропластической тренировке, что доказал невролог Иен Робертсон. В следующей главе описан подход, позволивший преодолеть первых три этапа пациентке, которая благодаря необыкновенной изобретательности составила собственную программу для запуска нейронной дифференциации и обучения. Глава 4. Настройка мозга с помощью света Использование света для пробуждения молчащих нейронов «Весь мой опыт ухода за больными свидетельствует о том, что их потребность в свете уступает лишь потребности в свежем воздухе; что после душного помещения им больше всего вредит темное помещение, и они нуждаются не просто в освещении, а в прямом солнечном свете… Люди считают, что это влияет лишь на бодрость духа, но они заблуждаются. Солнце – не только художник, но и скульптор». Флоренс Найтингейл, «Заметки об уходе за больными»[127], 1860 Маленький мир. Эта история о двух случайных встречах с незнакомым человеком разворачивалась в пределах одного городского квартала. Первая встреча произошла в небольшой медицинской аудитории лишь в нескольких шагах к востоку от моего кабинета. Вторая случилась в прекрасном Кернер-Холле, Королевской музыкальной консерватории, немного дальше к западу. Поздней осенью 2011 года Медицинская ассоциация Онтарио разослала шутливые уведомления врачам этой провинции. У нас был маленький клуб под названием «Врачебный салон», члены которого каждый месяц собирались в Торонто на обед, за которым следовала лекция в штаб-квартире ассоциации. «Врачебный салон» функционировал в составе крупнейшей медицинской организации в провинции Онтарио. Членами «салона» были люди разного возраста, от очень молодых до пенсионеров, объединенных любовью к беседам о последних достижениях науки и медицины. Когда-то врачебный салон существовал в каждой больнице, где хирурги в халатах и шапочках или физиатры после долгого дня в палатах в редкие минуты отдыха предавались непринужденным беседам, говорили об общих пациентах и обсуждали последние новости медицинской науки. Это было место, где ощущалась атмосфера XIX века. Но в нашу торопливую эпоху, когда современные менеджеры, администраторы и «эксперты по эффективности» гарантировали отсутствие свободного времени, врачебные салоны стали исчезать из клиник. Поэтому мы в знак протеста возродили салон в штаб-квартире нашей ассоциации как место для свободомыслия и непредвзятости, которые с самого начала привлекали нас в изучении медицины и чудес человеческого организма. Даже анонс нашей лекции от д-ра Хэролда Пупко был не похож на чопорное позерство, которое так любит большинство крупных организаций. Они вообще часто прибегают к всевозможным ухищрениям, чтобы казаться безжизненными, как будто мертвенная формальность лучше передает серьезность профессиональных целей. Лекция называлась «Из тьмы к свету: клинические исследования» и открывалась цитатой вымышленного персонажа Поцкера Ребе: «И Бог сказал: да будет парадокс. И стал свет». Анонс гласил: Каковы свойства света? Это волна? Это частица? Это клинический инструмент? Да, да и да. Медицинское применение световой терапии варьирует от традиционных методов (при желтухе у новорожденных или псориазе) до новых популярных тенденций (например, световая терапия при сезонной депрессии), но вполне возможно, вы еще не знаете об эффективной световой терапии для ваших пациентов с повреждением мозга или проникающими ранениями… Дата и время: 8 декабря 2011 года, 19.30. Далее в уведомлении говорилось, что лекция будет посвящена использованию света при травмах мозга и других неврологических или психологических проблемах. Это заставило меня задуматься. Свет для лечения травмы мозга? Как может свет проникнуть в мозг, заключенный в костяной футляр черепа? Я следил за развитием новой науки оптогенетики – при первом знакомстве она напоминала скорее что-то из научной фантастики. Для проведения исследований в лабораториях выращивали генетически модифицированные светочувствительные нейроны. В 1979 году Фрэнсис Крик, один из первооткрывателей структуры ДНК, заявил о том, что главной проблемой для неврологии будут поиски способа «включать» определенные нейроны[128], оставляя другие нетронутыми. Крик предполагал, что свет можно будет использовать для включения и отключения специфических групп нейронов. Было известно, что некоторые одноклеточные организмы, такие как водоросли, являются светочувствительными; под воздействием света внутренний переключатель активирует клетку. В 2005 году гены, кодирующие эти светочувствительные переключатели, были внедрены в нейроны животных, чтобы их можно было активировать воздействием света. Некоторые ученые надеялись, что можно будет имплантировать эти нейроны в мозг человека, страдающего тяжелым неврологическим расстройством, потом хирургически вживить оптоволоконную нить в поврежденную область мозга и пользоваться светом для ее включения или отключения. Эта методика уже дала хорошие результаты на червях, мышах, крысах и мартышках, поэтому казалось возможным, что люди будут следующими. Но это весьма инвазивный подход, и Карл Дейсирот, блестящий первопроходец оптогенетики из Стэнфордского университета, беспокоился о том, что хирургическое вживление чужеродных субстанций (таких, как оптоволокно) в мозг человека может вызвать иммунные реакции и другие проблемы. Дейсирот рассматривал оптогенетику как базовый научный инструмент для улучшения понимания работы нейронных сетей, а не как готовый метод помощи реальным пациентам[129]. Вероятно, когда-нибудь плоды оптогенетики будут спасать жизни людей, но в преддверии лекции я надеялся, что нам покажут нечто более практичное. Мне хотелось услышать о методе терапии, который будет работать вместе с природой, а не против нее. Свет входит в наше тело без нашего ведома. К счастью, свет – даже естественный свет – не требует оптических волокон и хирургического вмешательства, чтобы глубоко проникать в мозг. Мы думаем о нашей коже и черепе как о непроницаемых препятствиях для света, но это не так. Энергия обычного солнечного света проходит сквозь кожу и влияет, к примеру, на нашу кровь. В анонсе лекции упоминалось применение световой терапии для лечения желтушки у новорожденных. Это не настоящая желтуха, а пожелтение кожи и белков глаз, которое происходит из-за того, что печень некоторых младенцев еще слишком слабая и не вполне готова выполнять все метаболические функции. Наш организм постоянно вырабатывает новые красные кровяные тельца (клетки крови); новые приходят на смену старым, старые же постепенно распадаются. Желтушка у новорожденных случается в тех случаях, когда желчный пигмент билирубин, образующийся при распаде красных кровяных телец, накапливается в организме. Такое явление наблюдается примерно у половины новорожденных. Обычно оно продолжается лишь несколько дней, но в более серьезных случаях билирубин может накапливаться в головном мозге, что приводит к необратимому повреждению нервных клеток. Когда врачи лучше научились спасать жизнь недоношенных детей, желтушка у новорожденных стала насущной проблемой. В английском графстве Эссекс после Второй мировой войны один госпиталь с солнечным двором, выходившим на юг, стал специализированной больницей для ухода за «пожелтевшими птенцами». Отвечала за недоношенных младенцев медсестра Дж. Уорд, известная своим мастерством вскармливания щенков. Она часто доставала самых хрупких пациентов из инкубаторов и выкатывала их на свежий воздух посреди солнечного двора, несмотря на то, что эти действия беспокоили некоторых сотрудников. Однако младенцы под опекой Уорд начали поправляться[130]. Однажды она раздела одного из них и застенчиво показала его дежурному врачу. Его животик больше не был желтым в тех местах, куда попадало солнце. Никто не воспринимал ее всерьез до тех пор, пока пробирка с образцом крови желтушного младенца случайно не осталась на подоконнике под прямыми солнечными лучами на несколько часов. Когда образец вернулся на место, кровь была нормальной. Врачи были уверены, что произошла какая-то ошибка. Но когда доктора Р. Г. Доббс и Р. Дж. Гремер провели дополнительные исследования, то обнаружили, что избыточный билирубин в образце крови был каким-то образом расщеплен или метаболизирован, так что уровень билирубина пришел в норму. Возможно, именно поэтому желтушным младенцам сестры Уорд становилось лучше на солнце? Вскоре исследования доказали, что волны синего спектра видимого света, проходившие сквозь кожу и кровеносные сосуды младенцев и, возможно, достигавшие печени, были причиной этого волшебного целительного эффекта. Использование света для лечения желтушки вошло в академическую традицию. Вот так случайное открытие показало, что мы не так уж непрозрачны, как думаем. На самом деле открытие медсестры Уорд и двух докторов уже было сделано в древности, но потом было утрачено. Соран Эфесский, один из лучших врачей императорского Рима, советовал выносить желтушных новорожденных младенцев на солнце. Большинство язычников относилось к световой терапии со всей серьезностью, и «гелиотерапия» – как она стала называться в древности в честь Гелиоса, греческого бога солнца, – считалась настолько мощной, что античные здания конструировались с учетом как можно большего доступа к солнечному свету. Римляне даже имели особые законы, гарантирующие людям доступ к солнечному свету[131] в их домах (что привело к появлению соляриев). Однако позже эти законы утратили силу, и целительные свойства света были почти забыты[132]. До появления Флоренс Найтингейл, основательницы современного подхода к уходу за больными, госпитали не стремились обеспечить пациентам максимальный доступ к солнечному свету. Но этот короткий, дружелюбный к солнцу период XIX века завершился с изобретением электрической лампочки, якобы содержащей полный спектр прямого солнечного освещения. (К сожалению, искусственный свет не дает полного спектра и не является заменой естественному свету.) Конструкция больниц больше не благоприятствовала максимизации естественного освещения, так как наука не могла обосновать утверждение Флоренс Найтингейл о целительных свойствах солнечного света. Идея о мощных целительных свойствах света тысячелетиями не находила применения, хотя была у всех на виду. Древние египтяне не обладали развитой наукой, они не сомневались в том, что видели собственными глазами: солнце было жизненно необходимо для жизни и роста всего вокруг. Они почитали солнечного бога Ра и, как большинство верующих, питали надежду, что бог будет не только охранять, но и исцелять их. Даже всемогущий фараон Рамзес имел имя бога Ра как составную часть своего имени. Египтяне и многие другие древние народы считали солнце главным источником жизни и считали очевидным, что все другие формы жизни в конечном счете получают энергию от солнца. (Разумеется, солнечный свет необходим для фотосинтеза[133], посредством которого растения превращают углекислый газ и воду в глюкозу, их источник энергии. Организмы же, не осуществляющие фотосинтез, получают энергию от поедания растений или других животных, которые питаются растениями, поэтому в конечном счете вся органическая жизнь на земле зависит от солнца.) Древние также понимали, что излечение поврежденных тканей требует роста. Египетские, греческие, индийские и буддийские целители предписывали систематические солнечные ванны для ускорения выздоровления пациентов[134]. В древнеегипетском папирусе времен фараонов описано помазание воспаленных или болезненных участков тела особыми жидкостями с последующим выставлением их на солнце для усиления лечебного эффекта. Таким образом, многие современные открытия целительных свойств света на самом деле являются повторными открытиями, в том числе и исследование 2005 года, установившее, что проживание пациентов после операции в солнечной комнате[135] (а не в условиях искусственного освещения) значительно уменьшает болевые ощущения. В 1984 году д-р Норманн Розенталь из Национального института здоровья обнаружил, что некоторые виды депрессии можно лечить солнечными ваннами, а недавнее исследование подтвердило, что полный световой спектр справляется с депрессией у некоторых пациентов не хуже, чем лекарства, и с меньшим количеством побочных эффектов. Эти идеи были известны древним грекам и римлянам. Греческий врач Аретей из Каппадокии[136] написал во II веке до н. э.: «Тех, кто впадает в апатию и летаргию, нужно выносить на воздух и оставлять на солнце, ибо причиной этой болезни является уныние». Если солнечный свет влияет на настроение, значит, он влияет на мозг.