— Он их закапывал. — Один? — Да. — Сколько же на это у него уходило времени? — Точно не могу сказать. — И всё это время, пока он избавлялся от трупа, машина пострадавшего стояла на обочине? — Да. — Хорошо. Оставаясь здесь, как вы понимали, что дело кончено? — Сунгоркин проезжал мимо на этой машине и мигал мне. Я трогался и ехал следом. — То есть, всё делал один Сунгоркин? В таком случае непонятно, зачем вы ему были нужны. Как вы это объясните? — На две машины нужны два водителя. — Только из-за этого? — Да. — Точное место захоронения вы можете сейчас указать? — Вряд ли. Где-то в этих лесах. Тут и днём особых ориентиров нет. А в темноте и подавно. — Как далеко от дороги вы закапывали их? — Ну, вглубь леса, может, метров сто, — сказал Самохин, прежде, чем спохватился. Это Сунгоркин мне так говорил. Меня там не было. Жечков лишний раз убедился, что Самохин лжёт. На следующий день следственный эксперимент повторился, но уже с Сунгоркиным. В отличие от своего подельника, тот указал место нападения на несколько километров дальше, в районе 69-го километра в сторону области. — Итак, вы заметили, что машина сзади, предположительно, проколола колёса. Ваши дальнейшие действия? — Мы разворачивались обратно в сторону Москвы, проверяли эту машину… — Проверяли — это как? — Проезжая мимо, смотрели, нет ли там посторонних. — Дальше. — Потом, проехав обратно километра два, снова разворачивались и заходили, как-бы с тылу, присматривая место, где можно спрятать нашу машину. Потом шли лесом. — Пойдёмте, — сказал Жечков, предлагая Сунгоркину повторить весь свой маршрут. — Но мы далеко шли по лесу. Метров пятьдесят от дороги. Группа в составе Жечкова, Сунгоркина и пятерых оперативников углубилась в лес и пошла вдоль дороги. — Почему вы так глубоко углублялись в лес? — А ближе тут ссут часто. Пройдя по лесу пару сотен метров, они вышли к заранее припаркованным там Жигулям, рядом с которыми стоял изображающий жертву сотрудник. Затем Сунгоркин подвёл всех к кромке леса. — До машины тут метров двадцать и идти через овраг, поэтому незаметно подкрасться не удалось. — Вы спустились в овраг, — констатировал Жечков, вместе с Сунгоркиным повторяя его путь к Жигулям. — Я пошёл через овраг напрямик к машине, а Лёха метрах в тридцати, чтобы зайти сзади. Когда я поднялся на обочину, он на меня уже смотрел. — Он вас заметил? — Да. — Где он стоял? — У багажника, он что-то там доставал. Сотрудник-жертва встал у багажника. — Вы сразу на него напали? — Нет. Я вначале спросил, не нужна ли ему какая-то помощь. — Что он ответил? — Ничего. Он сразу догадался. — Он сопротивлялся? — Не, ему Леха сзади по башке монтировкой и всё. У него же всё внимание на меня, Лёху он даже не видел. — Лёха — это Самохин? Он бил? — Да. — А ваша функция в чём заключалась? — На подстраховке. Ну и как второй водитель. Жечков ещё задавал вопросы, а диктофон прилежно всё фиксировал, но внутри у него начало расти тошнотворное чувство мерзости от исполняемой им работы. Ему самому, вдруг, захотелось забить до смерти этого Сунгоркина с Самохиным, закопать их здесь же и со спокойным сердцем вернуться в Москву, уютно поужинать с женой, выпить вина. Место захоронения трупа Сунгоркин, естественно, не помнил. * * * Нить, ведущая к «Герману», а от него к заказчикам шантажа Шадриной, оборвалась так же внезапно, как и возникла. Представившийся Погосьянцу под именем «Герман» Илья Борисович Тернавский пять месяцев назад «эмигрировал в Израиль» и в настоящий момент находился в Вене в ожидании американской визы. За ним, конечно, наблюдали в Австрии, но с оперативной точки зрения этот игрок уже покинул поле. Раскрыть с наскока тайну исчезновения Шадрина не получилось. Благодаря целому ряду мероприятий, Грибину удалось представить криминальную версию в качестве доминирующей, но не более того. Теперь, когда следователи всей московской области были ориентированы на поиски автомобиля и останков семьи Шадриных, — а это могло занять годы — генерал смог, наконец, приступить к выявлению возможных связей «пропавшего» с оперативными сотрудниками московских резидентур. То есть, заняться своими прямыми обязанностями. Грибин затребовал в Девятом Управлении все журналы наружного наблюдения с 16 декабря 1979 по 19 мая 1980 включительно. Генералу Сарычеву, заместителю руководителя «Девятки» это сразу не понравилось: — Скажи, что, конкретно, тебя интересует, и мы найдём. Зачем эти проверки устраивать? — Меня всё интересует, — не поддался Грибин. Поняв, что начальник контрразведки настроен решительно, Сарычев поручил своему заму подготовить все запрашиваемые материалы. — Еще нам нужен отдельный кабинет, — дополнил Грибин. — Я смотрю, вы к нам надолго перебираетесь? — Как пойдёт. В выделенном кабинете на стене висела кумачовая Доска Почёта, на которую вместо передовиков производства были вклеены фотографии девяти установленных среди сотрудников посольства США оперативников ЦРУ. Рональд Хэтэвей, как и подобает руководителю, был помещён на самый верх доски, все рядовые сотрудники находились ниже своего шефа. Все на фотографиях улыбались, словно подначивали старика Грибина. Полковник Немечек, заместитель Сарычева, выложил перед Грибиным пять сшитых томов папок. — Сколько здесь приблизительно рапортов? — спросил Грибин. — В день у нас в среднем бригады сдают по двадцать-тридцать рапортов. В месяц это около семисот, получается три с половиной тысячи. — Многовато, — взвешивая в уме массив информации, задумался Грибин.