— В чём тогда проблема? Пойдите и заберите её. — Он же не дурак держать её в своём гараже. — Я понял. Тогда вам лучше к Стасу обратиться. — К Стасу? — Стас Бойков, кореш Самохина. Они в этих гаражах частным ремонтом вместе промышляли. Он должен знать. — Он судим? — Кто, Стас? Стас да, сидел, — припомнил «Боцман» План своих дальнейших действий Жечков разработал тут же, в ресторане «Фрегат». Вечером сотрудники местного ОБХСС перехватили возвращавшегося с работы Стаса и доставили в своё управление. Жечков — автор всей оперативной комбинации — присутствовал на допросе под видом рядового оперативника. Вначале Стаса прижали «неопровержимыми свидетельствами», обвинив его в краже запчастей со станции техобслуживания, где он работал. Затем, не сбавляя напора, оперативники заявили, что им доподлинно известно, что ворованные детали он вместе с Самохиным использовал в левом ремонте, которым они вдвоём занимались в частном гараже. Для пущей правдоподобности они сообщили ему об одном из клиентов, машина которого была использована для «контрольного» ремонта, и что все установленные на неё детали запротоколированы как ворованные. Психическая атака удалась. Стас растерялся: на станции техобслуживания, конечно, воровали и директор был в доле, но теперь, когда начали копать, всё это дело вешали на него, поскольку ранее он был судим за воровство. Уже без особой веры в собственное спасение, Стас, словно на автомате, повторял вновь и вновь, что они с Самохиным приобретали детали в магазинах. — В каком же магазине, интересно, вы покупали распредвалы? Если ты вспомнишь адрес, я завтра же с утра туда мотанусь, — иронизировал оперативник. — Мы его по гарантии из Тольятти получили. — Да неужели? А судя по инвентарному номеру, он со склада вашего техцентра. Каким образом он перекочевал в частный гараж? — У меня на него есть документы с завода, — оправдывался Стас. — Какие у тебя могут быть документы на ворованную вещь? В отчаянии Стас сам предложил проехаться по всем гаражам и убедиться в наличии товарных чеков и документов. — Кто из вас двоих снимал гаражи? — как бы для общей справки, спросил Жечков. — Я снимал. — Сколько ты снял гаражей? — Три. — Зачем вам столько? — Самохин сказал, что будем расширяться, наймём слесарей. — В каком из гаражей хранятся детали с чеками? — В первом. — Тогда поехали по гаражам, покажешь нам чеки, — достигнув главной цели всей инсценировки, предложил Жечков, В два часа ночи, когда припугнутого Стаса уже отвезли домой, Жечков вместе с Валтоненом продолжали осмотр третьего по счёту гаража. Несмотря на отсутствие в нём автомобиля, им пришлось достаточно долго изучать содержимое многочисленных ящиков и стеллажей. На первый взгляд никаких улик здесь не было, — обычный гаражный хлам. …Пока Жечков не вскрыл очередную промасленную потрепанную коробку и не извлёк из неё большой серебристый летный шлем с забралом из чёрного плекса. Сыщики молча посмотрели друг на друга. Никаких слов и не требовалось. Во взгляде Валтонена присутствовала плохо скрываемая, но хорошая, профессиональная зависть: всего за два дня пребывания в Карелии его коллега из Москвы настолько глубоко продвинулся в расследовании мёртвых, казалось бы, дел. Стоя под бледной лампой гаража, Жечков держал в руках, возможно, важнейшую улику: шлем военного летчика с большой степенью вероятности мог находиться в автомобиле пропавшего прошлым летом вместе с женой майора Филиппенко. Но это ещё требовалось доказать. И, как всегда у Жечкова, сделать это надо было срочно. В одиннадцать часов утра не выспавшийся Валтонен с большой коробкой в руках уже вылетел в Мурманск. Далее его путь лежал в Сафоново, точнее, на военный аэродром в его окрестностях, где служил майор Филиппенко. Суровые, привыкшие скрывать свои эмоции летчики, были заметно взволнованы, когда Валтонен предъявил им для опознания серебристый шлем. Никто в части не сомневался, что супруги Филиппенко были убиты, скорее всего, из-за новой «двадцать четвёртой» «Волги», купленной буквально накануне той роковой поездки. И вот теперь следователь привёз этот шлем, словно, в подтверждение, что их боевого товарища больше нет на земле. — Шлемы индивидуальные, но зелёнкой мы, конечно, фамилию на них не пишем. Просто у каждого пилота свой личный шкаф, — объяснили лётчики Валтонену. — То есть этот шлем мог принадлежать не Филиппенко, а любому другому лётчику? — Конечно мог. Но это — его шлем, — ответил один из сослуживцев Филиппенко. — Как вы это определили? — Это старая, списанная модель. В таких уже лет десять не летают. Многие их брали на память. Филиппенко, к примеру. — Почему вы считаете, что этот шлем принадлежит именно ему, ведь вы сказали, что многие оставляли их себе на память? — Потому что я знаю, что он повёз его в подарок своему племяннику. Я их провожал тогда в Сафоново. Он положил его на заднюю полку под стекло, а я, еще помню, пошутил: «Что, с гаишниками собираешься махаться?». А он ответил, что племянник очень просил. Вот такие дела, — грустно закончил лётчик. — А как-то документально можно это подтвердить? — По идее, у каждого шлема где-то должен быть заводской номер. В службе обеспечения вам это лучше объяснят. Через час прапорщик на складе, оттянув в сторону внутреннюю прокладку шлема, выписал номер изделия и сверил его с записями в журнале учёта материальных ценностей. — Шлем номер 52236 записан за Филиппенко, — равнодушно произнёс прапорщик, лишь три месяца служивший в части и не знавший о судьбе лётчика. Воспользовавшись предоставленными ему военными средствами связи, Валтонен прямо из штаба авиаполка позвонил Жечкову и в двух фразах поставил точку в бессонной гонке последних полутора суток: — Всё подтвердилось. Шлем номер 52236 принадлежал Филиппенко. Утром 15 июня сразу после ареста Самохина авиарейсом доставили в Петрозаводск и прямиком из аэропорта привезли к гаражу на окраине города, где его ждали Жечков и Валтонен. — Самохин, объясните, как этот предмет оказался в вашем гараже? — указав на шлем в коробке, спросил Жечков. Еще утром проснувшийся в бодром расположении духа в далёком теперь Наро-Фоминске, Самохин понял, что отпираться бессмысленно и надо спасаться: — Я не убивал, — взмолился он. — Кто убивал? — Если я признаюсь, вы зачтёте это как чистосердечное раскаяние? — Мы учтём. — Это Сунгоркин! Вначале речь шла о том, что нужно просто угнать машину. Когда мы оказались на месте, я ему и говорю: «как же её угнать, если в ней люди спят?». А он пошёл и убил их. Без предупреждения, поставил меня перед фактом, что теперь я соучастник. — Где сейчас Сунгоркин? — Сунгоркин — прошу это тоже учесть, как чистосердечное признание — сейчас занимается тем же в московской области. — Вы вместе с ним? — Я не убиваю, он меня привлекает потом. — Вы можете указать места захоронения жертв? — Здесь, в Карелии? — Сначала здесь, потом под Москвой. — Могу. В распоряжении Жечкова находился вертолёт ГАИ, которым он и предложил воспользоваться, чтобы ускорить следственные действия. Однако с воздуха Самохин не узнавал мест, и вертолёт пришлось посадить на обочине шоссе и дожидаться там оперативных машин. Так, по соседству с закованным в наручники бандитом Жечкову представилась первая за всю командировку возможность оценить красоту Карелии. Он прогулялся до опушки леса и обратно, глубоко вдыхая разлитый в воздухе сосновый аромат. Завидев вертолёт ГАИ, водители на мурманском шоссе сбрасывали скорость и высматривали по сторонам, не случилось ли здесь чего-то особенного. Жечков стоял на обочине и энергичным жестом руки, как заправский автоинспектор, показывал водителям, чтобы они быстрее проезжали. Во всей этой истории ему, почему-то, было очень жалко того паренька из белгородской области, который так и не дождался настоящего лётного шлема. Может быть, по окончании дела передать его парню, подумал он. Или этого делать не стоит? Он не знал. О деле Шадрина, которое и забросило его в Карелию, Жечков даже не думал. Настолько далёким и не связанным с последним эпизодом казалось оно ему теперь. Новый резидент в Москве — Уходим в отрыв, — приказал Грибин водителю на выходе из тоннеля под площадью Маяковского. Водитель резко добавил газа и, маневрируя в потоке, пошёл на обгон попутных машин. Висевшая за ними на хвосте вторая «Волга», чтобы не отстать, тоже прибавила скорости и вскоре нагнала беглецов. — Направо, к зоопарку, — крикнул Грибин, когда поворачивать уже было поздно.