– Не будь таким шумным, рекрут. Тебе это никак не поможет, – сказал Страж, и Ксейн вдруг почувствовал у себя на лице какую-то тряпку со странным запахом. Не в силах задержать дыхание, Ксейн сделал несколько судорожных вдохов и снова провалился в беспамятство. Ксейн не знал, сколько времени прошло: двое суток или две недели. Последующие дни были похожи один на другой: его кормили, обрабатывали ему раны и следили за тем, чтобы большую часть дня он проводил во сне. Ксейн не пытался сопротивляться этому, тем более что в бодрствующем состоянии боль всё равно не позволяла ему думать ни о чём. Однажды утром его разбудили, одели и накормили кашей, которую он съел без аппетита, но вместо того, чтобы, как обычно, снова уложить в постель, выволокли из камеры. Юноша не сразу смог понять, что происходит. Он попытался сконцентрироваться, но после ежедневного выпадания в беспамятство ему было очень трудно на чём-либо сосредоточиться. Когда они вышли на площадь и Ксейн снова увидел всех курсантов в строю, внутренности его скрутило от боли. – Нет! Нет… – пробормотал он. Даже не посмотрев в его сторону, Стражи потащили Ксейна по живому коридору в сторону помоста. Пытаясь собрать остатки своих сил, Ксейн извивался и кричал: – Нет! Пожалуйста, не надо! Я прошу вас! Наконец, они подошли к месту казни. Когда Ксейн увидел перед собой столб и палача с хлыстом, его мочевой пузырь не выдержал. Ноги его подкосились, и Стражам пришлось волоком вытаскивать юношу на помост. Они привязали его к столбу. Слёзы бурно стекали по лицу Ксейна, но он даже не осознавал этого. Перед второй серией наказаний решимость юноши заметно поубавилась. Ведь он теперь точно знал, что его ждёт. Но вместе с тем он знал теперь и то, что ему нужно было делать. – Пятьдесят четыре… – пропел голос рекрута, и удар хлыста обрушился юноше на спину. Ксейн охнул и снова окунулся в тёмный океан боли. Но на этот раз он не пытался тратить силы на сопротивление. Вместо этого Ксейн закрыл глаза и представил себя далеко, очень далеко отсюда. Он снова вернулся в свою деревню, в которой провёл детство. Представил мать, пытаясь забыть, что она мертва. Удары хлыста, унизительно промокшие штаны, голоса курсантов, считающих удары, – всё вдруг стало далёким и незначительным. А был только его мир, его тихий безмятежный уголок. Но через несколько мгновений (приблизительно на ударе номер шестьдесят семь), мысли Ксейна внезапно переместились. Он представил Бастион и свою бригаду, тренировку, которую он проходил вместе с другими мальчиками. Это были ребята, которых он в глубине души любил и которые так несправедливо пострадали из-за его глупости. Ксейн вдруг с удивлением понял, что тоскует по старому распорядку, по упражнениям и практикам в Яме. По ночной болтовне в бараках. По пресной еде, которая становилась вкуснее от того, что её можно было разделить с товарищами. «Монстр меня дёрнул сбежать», – снова подумал Ксейн. Он потерял сознание после удара номер восемьдесят семь. Оставались ещё двести сорок шесть ударов. Хотя в тот момент Ксейн не был в состоянии заниматься подсчётами. На третий сеанс порки он явился совершенно спокойным и безразличным и вёл себя в руках палачей, будто марионетка. Он без сопротивления разрешил привязать себя к столбу и не шелохнулся, когда палач поднял над ним хлыст. Спина юноши непроизвольно выгнулась от удара тремя кожаными узловатыми ремнями, но он не произнёс ни звука. И снова Ксейн закрыл глаза и начал мечтать, пытаясь отделить разум от своего изувеченного тела. Он опять подумал о матери и других людях, которых знал раньше, но лица их расплывались в его памяти. Как и в предыдущие разы, ребята из подразделения Сумрак присутствовали на плацу. Утром, когда его вели на экзекуцию, он видел их во время построения. Ксейн переглянулся с Шестым. Как и в случае с другими курсантами, лицо его, казалось, не выражало ничего. Но сам Шестой прочитал в глазах Ксейна страстное желание, чтобы всё это поскорее закончилось. Ксейну не хотелось больше быть презренным дезертиром, ему хотелось вернуться к нормальной жизни, к обычной рутине, снова быть курсантом, таким же, как те, которые собирались на плацу. Сознание он потерял на сто двенадцатом ударе. До конца пыток оставалось ещё шесть сеансов. Сам Ксейн так никогда не узнал, сколько в точности дней заняло его наказание: периоды между сессиями были похожи на болезненную полудрёму, которая прерывалась лишь визитами Стража из Ямы. Палач Ксейна делал всё возможное, чтобы его раны заживали как можно скорее и юноша был в состоянии принять новую порцию ударов. Однажды Ксейну показалось, что в полумраке своей комнаты он услышал торопливый женский голос: – Я достала для тебя слюну сосущего. Намажь её на спину, это уймёт боль. Юноша поднял глаза и различил миниатюрный гибкий силуэт, разрезанный лучами света, пробивавшимися сквозь щели в двери. Утром, в минуту, когда его сознание было относительно ясным, он попытался отыскать мазь, о которой говорила ночная гостья. Но лекарства нигде не находилось, и Ксейн решил, что это была очередная галлюцинация. Однако через несколько дней, когда его привели обратно на плац, чтобы наградить очередной порцией порки, девушка, которую он посчитал за видение, оказалась вполне реальной. Она тоже была из Золотой Дивизии. Когда капитан Салакс объявил, что нарушительница будет наказана восемнадцатью ударами за попытку помочь дезертиру, Ксейн посмотрел на неё с удивлением. На что девушка ответила холодным, ничего не выражающим взглядом. Курсантка получила свою порцию порки (наказание осуществлялось женщиной-инструктором с помощью учебного хлыста), после чего её отвели в барак. Позднее они встретятся с Ксейном на одном из совместных упражнений, но, наученные опытом, будут вести себя по отношению друг к другу как абсолютно незнакомые люди. Ксейн никогда не узнает её настоящего имени, только порядковый номер в бригаде. Впрочем, и этот номер он сотрёт из памяти, как только закончится их совместный манёвр. Наконец, однажды утром голос новобранца произнёс слова, которые Ксейн уже не надеялся услышать: – … триста тридцать три. Хлыст остановился. Ксейн глубоко вздохнул и пошевелил плечами, инстинктивно ожидая следующего удара. Но его не последовало, и юноша медленно открыл глаза. Он не сразу понял, что слова, которые он только что услышал, не были плодом его больного воображения. На последнем сеансе он получил только шестнадцать ударов. И это было почти ничто по сравнению с теми сорока, пятьюдесятью, шестьюдесятью ударами, которые он привык терпеть в предыдущие разы. Страж Ямы освободил запястья Ксейна, и юноша в изумлении потёр их, всё ещё не веря, что это происходит на самом деле. Он давно уже привык ни о чём не думать, а лишь дрейфовать в океане боли, в который слились его бесконечные дни и липкие бредовые ночи. Затем палач отступил на шаг, и Ксейн поднял взгляд, тяжёлый, мутный взгляд мученика. Перед ним стояли двое: мужчина и женщина. Ксейн с тудом узнал в них лидера Золотой Дивизии Ксалану и командира Серебряной – Тексдена. Когда оба протянули ему руки, юноша инстинктивно вздрогнул и отпрянул. – Можешь вставать, рекрут, – объявила Ксалана, – Наказание окончено. Ксейн посмотрел на женщину ничего не выражающим взглядом, но, в конце концов, взял протянутую ему руку. Командира Тексдена он взял за другую и, превозмогая боль, встал на ноги. Тексден и Ксалана подвели юношу к передней части помоста и отошли в сторону. Ксейн остался стоять перед курсантами. Он смотрел на этих мальчиков, напряжённое молчание которых сопровождало его течение всех этих бесконечных дней боли, слёз и отчаяния… и ничего не чувствовал. Наконец командир Ксалана сказала: – Курсанты и рекруты Бастиона, будущие Стражи, члены Золотой и Серебряной дивизий… Сегодня у нас особый день. Сегодня наш рекрут-дезертир принял последнюю сессию наказания. Теперь он сможет вернуться в гвардию Цитадели в качестве её полноправного члена! Курсанты дружно зааплодировали. Это была долгая, по-настоящему сердечная овация. Глаза Ксейна наполнились слезами. Ему показалось, что он услышал голос Первого. «Ура Пятому!» – кажется, прокричал он. Ксейн, который уже не был Пятым из подразделения Сумрак (после всего, что случилось, они наверняка включат его в другую бригаду), беспомощно улыбнулся. Он посмотрел на мальчиков с коротко остриженными волосами и необычными металлическими глазами и вдруг испытал прилив горячей благодарности. Здесь, среди этих родных людей, среди братьев-Стражей, и был его настоящий дом. Истинная семья Ксейна всегда была здесь. Как только он мог раньше не понимать этого? Впервые за много месяцев юноша, наконец, осознал, почему его называли «заблудшим». Он действительно блуждал всё это время и только сейчас нашёл себя. И тот факт, что для осознания этого ему пришлось принять столько ударов хлыстом, только подтверждал ошибочность и неверность жизни, которую он вёл раньше. «Вот моё место, – подумал он. – Вот моя жизнь и моя цель». Всё, что он делал до того, как стал рекрутом, казалось ему теперь далёким и незначительным. Он забыл уже многое из той, странной неправильной жизни, которую умудрялся вести столько лет. И хотя отдельные клочки воспоминаний об «обычных людях» ещё оставались в памяти Ксейна, юноша понимал: на фоне благородной миссии Стража совсем скоро померкнут и они. И ни капли не жалел об этом. 32 После прибытия в Цитадель дела Акслин с каждым днём становились всё хуже и хуже. Хотя девушка и пыталась экономить на всём, небольшие деньги, которые у неё были, очень скоро закончились. Она всё ещё продолжала спать на улице, несмотря на то, что осень давала о себе знать и ночи становились всё холоднее. Она бралась за любую работу: иногда помогала на рынке, иногда выполняла поручения. Но из-за медлительности, вызванной хромотой и незнанием города, заказчики редко обращались к ней во второй раз. Акслин недоедала и мёрзла по ночам и поэтому с каждым днём становилась всё слабее и слабее. У неё начался кашель, который очень скоро перешёл в хронический, мучительный, непроходящий. Помыться и привести себя в порядок тоже стало для неё большой сложностью. Акслин скучала по Ксейну, с каждым днём всё больше. Она часто вспоминала время, которое они провели вместе в деревне, и рисовала у себя в воображении день, когда они снова встретятся. Большую часть времени девушка проводила неподалёку от Северных ворот: самой близкой к Бастиону точки Цитадели. Проникать в повозки Акслин больше не пыталась: риск оказаться изганной из города и в итоге не вернуть своей книги и не увидеться с Ксейном был очень велик. Однако весь приходящий из Бастиона транспорт она осматривала с жадным любопытством, каждый раз надеясь увидеть лицо любимого. Но Ксейна нигде не было. Стражи привыкли видеть Акслин слоняющейся вокруг да около и, в конце концов, решили, что она безопасна. Молодой человек, который задержал девушку в первый день, сдержал своё слово и спустя неделю нашёл её. Осмотрев вещи Акслин и не обнаружив среди них оружия (кинжал Акслин не продала, а спрятала в укромном уголке, где привыкла ночевать: внешняя безопасность Цитадели всё ещё не внушала ей доверия), Страж отпустил девушку. А вдобавок сделал ей лучший из всех возможных подарков, о котором она даже мечтать не могла. – Я разузнал про твоего друга, – сказал он. – Они доставили его в Бастион десять дней назад. Больше Страж ничего не сказал, но для Акслин этого было более чем достаточно. Наконец-то она обрела уверенность! Теперь Акслин точно знала, где находился Ксейн. И хотя сама она не сумела бы приехать к нему, она могла ждать. Она готова была ждать! В красках представляя тот день, когда Ксейн, возвращаясь обратно, сам проедет через эти ворота. Шло время. Акслин продала почти всё, что было у неё в дорожном мешке: свои письменные принадлежности, лекарства, некоторые средства защиты от монстров и большую часть запасной одежды. Она продала бы ещё и пальто и не сделала этого только потому, что приближалась зима. Но даже несмотря на это, деньги её, в конце концов, закончились, и девушка начала голодать. Она научилась довольствоваться малым. На рынке у неё была знакомая женщина, которая оставляла ей немного еды, потому что, по её словам, Акслин напоминала ей её собственную дочь, которую сожрали тощие в их родной деревне. Одежда её превратилась в лохмотья, грязные и дурнопахнущие. Стирать в колодце девушка давно перестала, ведь сменной одежды у неё не было. Запущенный вид Акслин не оставлял никаких сомнений в её нищенском положении. Но даже несмотря на это, однажды ночью двое мужчин набросились на неё и попытались украсть её мешок. Девушка отбивалась, как дикое животное, которое охотники загнали в угол, и, в конце концов, смогла отпугнуть воров с помощью кинжала. На следующий день, решив сообщить Стражам о случившемся, она обнаружила у Северных ворот того самого юношу, который принёс ей новости о Ксейне. На лице Стража читалось: ему неприятно смотреть на неё и быть с ней знакомым. – Тебе давно надо было покинуть Цитадель, – сказал он при виде её. Акслин опустила голову и, решив не рассказывать о ночном происшествии, удалилась. В ту ночь она впервые всерьёз задумалась о своей жизни в Цитадели. Это было совсем не то, чего она ожидала. Она и представить не могла, что это место сможет изменить её до такой степени. Акслин была известным писарем, хорошим исследователем, авторитетом в области монстроведения. Она также была опытным путешественником и отважным бойцом, сильным человеком, умеющим выживать там, где другие сдаются. И в кого она превратилась? В жалкое никчёмное существо, которое ползало по тёмным грязным переулкам, не в состоянии даже прокормить себя. Но с другой стороны, что ещё ей оставалось? Её никуда не пускали: ни в центр Цитадели, ни в Бастион. А на этом узком клочке земли между двумя стенами, закрывавшими небо, в этом месте без монстров ценные навыки и знания Акслин не были нужны никому. Даже ей самой. «Мне нужно было уйти отсюда, когда была возможность», – с предельной ясностью осознала она. Но может быть, ещё не поздно было это сделать? Может, у неё ещё есть шанс вернуться назад, обосноваться в каком-нибудь дружественном анклаве на западе, где её вспомнят и примут с любовью и где она сможет начать всё сначала… А когда она восстановится, когда найдёт для себя способ выжить в Цитадели… тогда она вернётся. И заберёт то, что так несправедливо у неё отняли. Однако у Акслин не было шансов воплотить свою идею в жизнь, потому что в ту же ночь на рассвете воры, которых она прогнала накануне, вернулись, прихватив с собой троих своих товарищей. Они вытащили девушку из укрытия, отняли у неё мешок и вытряхнули из него немногочисленные пожитки, включая кинжал, за которым они и пришли. Когда один из бандитов приставил лезвие к горлу Акслин, девушка задрожала.