– Вы плачете, госпожа. * * * – Мам-ма! Ты п-пришла к-кк нам в г-ггости? – маленькое инвалидное кресло въехало в лабораторию, тихо поскрипывая недостаточно смазанными осями. – Да, мой хороший. Встретила у дома Дамию, и она пригласила меня в гости, – профессионализма у Фелиции Морфей было не отнять: её голос ничем не выдал недавнего всплеска эмоций. Вот только никакой самоконтроль не мог убрать красноту с глаз. – Мама, т-тты п-ппла-акала? – маленькая ладошка легла на её руку. – Нет, дорогой, просто у вас тут было немного дымно, у мамы заслезились глаза. Всё в порядке, – оправдание, конечно, слабое, но ничего другого не придумалось. – Н-ну ладно. Т-ттебе зд-д-здесь нр-нравится? – к счастью, Лаз, похоже, не обратил на слёзы большого внимания. Проехав между женщинами, он остановился посреди свободного пространства и картинно раскинул руки. – Очень нравится. Ты ведь мне всё тут покажешь? – К-кконеч-чч-чно! См-ммот-тр-три… * * * – Дорогой, а ты знал, что разные материалы по-разному реагируют на магию? К примеру, бронза… – вечером, когда чета Морфеев уже лежала в постели и Санктус только-только принялся за чтение книги, которую недавно откопал в закромах отца, Фелиция неожиданно начала разговор на совершенно новую тему. Её руки ни на секунду не останавливались, с несколько раздражающим звуком втирая друг в друга один из множества кремов, но при этом она умудрялась вываливать на мужа горы странной и непонятно откуда взявшейся информации. Наконец, книжка была отложена на прикроватную тумбу: Санктус окончательно потерял строчку, на которой читал, и перевёл на Фелицию недоумевающий взгляд. – Что происходит? Я словно переместился на три месяца назад, только тогда всё это мне говорил мой сын. Он тебя заразил, что ли? Вроде была самой ярой противницей всего этого – и вот на тебе. – Ох, да, я же не сказала, – ничуть не снижая оборотов, Фелиция переключилась со способов закалки металлов на новую тему. – Я сегодня ходила в его лабораторию на, скажем так, экскурсию. Великий свет, ты бы его видел! Чувствую себя полной дурой, что запрещала ему этим заниматься. Наш сын просто светился от счастья! И знаешь, даже заикаться он стал гораздо меньше! Это всё точно идёт ему на пользу. – И не ему одному, – усмехнувшись про себя энтузиазму жены, Санктус сполз под одеяло. – О чём ты? – Дамия. Она последнее время тоже светится. – Значит, ты тоже заметил? – закончив ежевечерний ритуал с втиранием крема, Фелиция тоже опустила голову на подушку. – Мне кажется, что общение с Лазом как-то компенсирует, что ли, то время, что она потеряла со своим ребёнком. – Согласен. Тесть был прав, порекомендовав её. – Когда ты уже прекратишь называть моего папу «тестем»? – наморщенный женский носик развернулся в сторону мужа. – А как называть? Папой? Бред. Торус? Он – старший офицер армии, не дорос я называть его по имени. Да и он сам никаких претензий к такому обращению не имеет, специально спрашивал, – несколько крупноватый мужской нос обратился на своего оппонента. – Ну не знаю… мне странно, когда ты его так называешь. – Не зацикливайся на этом, дорогая. Лучше расскажи мне ещё что-нибудь про твою сегодняшнюю экскурсию. Ты очень сексуально говоришь: «плавка стали». – Что, серьёзно? – Никогда не был так серьёзен. – Ну, ладно. Плавка стали… – Ох! В самое сердце! – Дурак! – Сама такого выбрала, теперь страдай. – Хочешь, чтобы я страдала? – Как тебе сказать… ну, у меня есть пара идей, как сделать страдания невероятно приятными. – Дурак и извращенец, к тому же. И почему я за тебя вышла? – Сам не знаю. Иди уже сюда… Глава 7 День рождения в Кристории – праздник особый. Официальная религия страны – церковь Великого Света, утверждала, что в годовщину появления человека в этом мире, его душа ненадолго объединялась с самой сущностью вселенной, подпитывая именинника силами и давая настрой на весь следующий год. А потому этот праздник следовало проводить как можно более весело и ярко, чтобы именно такой была твоя жизнь до следующего дня рождения. Также очень большую роль играла в этих празднованиях цифра три. Круглые даты, вроде десяти или пятидесяти лет тут не играли такой большой роли, как на Земле, а вот третий, шестой, девятый и все последующие кратные трём даты считались очень важными. По древнему верованию, именно каждые третьи именины совпадали с полным обновлением человеческой души. В связи с этим неудивительным становился тот факт, что к двадцать седьмому дню рождения Фелиции в доме Морфеев начали готовиться почти за два месяца. Торус даже на время забросил свою мастерскую в здании гвардии, мечась по городу в поисках правильных цветов, правильного торта, правильных музыкантов… Конечно, Лаз тоже не мог не готовиться к празднику. Свои дни рождения он не особо жаловал, но праздник был у его мамы, так что вопрос стоял совершенно иной. А именно: что сделать такого, чтобы поразить её? И ответ пришёл как-то сам собой. А точнее, с диким звоном влетел в окно лаборатории, разбив стекло, разметав схемы и чертежи по полу и дико перепугав Лаза и Дамию, в тот момент сосредоточенно уставившихся на сложную деревянную модель трёхступенчатой передачи. Только отойдя от шока, они смогли рассмотреть незваного гостя. Большая чёрная птица, истошно клекоча, металась по помещению, разбрызгивая повсюду кровь и перья. Было похоже, что на окружающий мир она не обращала никакого внимания, потому как почти сразу была поймана Дамией и уже почти выкинута на улицу. К счастью для птицы, Лаз оказался чуть более милосердным, чем его старшая подруга. – П-пподожди! Оставь её, – в ответ на недоумевающий взгляд женщины мальчик сказал лишь: – Она кк-красивая. С этим было трудно поспорить. Оперение, темнее даже чем у воронов, действительно, смотрелось великолепно. Если бы не красный цвет, щедро покрывающий левый бок, это был бы идеальный ночной хищник, даже клюв птицы был не жёлтого, а иссиня-черного цвета. Фауна этого мира почти не отличалась от земной, Лаз не раз находил в детских книжках изображения львов, медведей, акул и дельфинов. В принципе, это всё было странно, ведь эволюция обуславливалась условиями среды, явно отличными от земных, но после перерождения Лаза уже мало что могло удивить. И узнать во вторженце хищного сокола или кого-то похожего, ему было несложно. Нарушительницу поместили на верстак, аккуратно удерживая, чтобы она не поранила себя ещё больше. Источник крови нашёлся быстро. Сложный перелом крыла, скрываемый перьями, при детальном осмотре становился виден во всех шокирующих деталях. Дамия с тревогой кинула взгляд на мальчика, готовая сразу убрать от Лаза птицу, если ему станет плохо от вида торчащих из мяса костей, но делать ничего не пришлось. Пожав про себя плечами, женщина вернулась к осмотру: она уже давно привыкла, что этот ребёнок слишком сильно не похож на других. Как ни странно, пациент вёл себя смирно, лишь вздрагивая от боли каждый раз, когда пальцы невольного доктора касались повреждённых участков. Видимо, птица поняла, что именно от этих людей зависит, будет ли она жить или погибнет. Через час кости были вправлены на место благодаря тонкой работе магии, а на крыле появился прочный крепёж из формовочной глины с несколькими деревянными щепками в качестве каркаса. Тратить металл Дамия не захотела, а ничего более подходящего в лаборатории не нашлось. Хотя стоило признать, даже из подручных материалов у женщины получилась отличная шина. – И что ты будешь с ней делать? – вытерев пот со лба, она отодвинула стул от верстака. – П-поп-опрошу маму, она от-ттнесёт её ко в-вврачу. А т-там пос-ссмотрим, – было видно, мальчик загорелся идеей помочь пернатой. В принципе, Дамия была не против. Не похоже, чтобы птица чем-то болела, скорее просто во что-то врезалась, а забота о ком-то всегда положительно сказывалась на детях, даже таких странных. На том и порешили. Нежданная гостья под охи и вздохи была отдана Фелиции, а от той попала к городскому ветеринару. И вернувшись домой, мама рассказала Лазу интересную историю. Увидев птицу, врач пришёл в настоящий восторг. «Какой шикарный экземпляр!» – слышалось в коридоре ветеринарной клиники, смущая владельцев элитных псов и выставочных коней. Наконец, подавив восторги, доктор провёл-таки полное обследование и наложил настоящую шину. И Фелиция уже собралась уходить, когда врач чуть ли не упал перед ней на колени: позвольте, мол, изучить птичку повнимательнее. Поначалу женщина собиралась отказаться, но обещание сделать этот приём бесплатным стало слишком большим искушением. Несмотря на отсутствие недостатка в деньгах, Торус всегда учил дочку беречь содержимое кошелька, а услуги ветеринара в Кристории были специфичны и дороги. Так что разрешение было дано, тем более что никакого вреда животному причинять не собирались. Кабинет закрылся на неопределённый срок, а доктор, убежав куда-то на час, вернулся с полудюжиной серьёзно выглядящих старичков, оказавшихся членами апрадской академии наук. Старички тоже почти мгновенно впали в профессиональный экстаз и едва ли не обнюхали птицу в порыве исследовательской страсти. В результате Фелиция узнала много для себя нового в вопросе орнитологии и познакомилась с интересными людьми, причём абсолютно бесплатно. Причиной такого ажиотажа был необычный вид птицы – королевский ястреб. И несмотря на сбор небольшого консилиума, никто так и не смог ответить на вопрос: откуда в Кристории, стране, граничащей с вечными льдами, ранней весной появился птенец ястреба. Ведь эта птица была родом с далёкого юга – островов Сотении. Как в семье Морфей узнали в последствии, академия наук проводила даже поиски других таких птиц, правда, безуспешные. Но факт оставался фактом: в домик, в тени которого всё ещё не растаял снег, залетел самый настоящий маленький ястреб с другого конца света. Вернее, ястребица… ястребиха… яст… Лаз даже на русском не мог вспомнить названия для женского рода ястреба, что уж говорить о языке Кристории, который до сих пор учил. Так что решил поступить проще, назвав её Леди-ястреб, как в старом земном фильме о рыцаре и прекрасной даме. Правда, в языке Кристории не было адекватного аналога слова «леди». Женщин высшего света называли госпожа или просто уважаемая, а особый стиль жизни, на который землянин сказал бы: «ведёт себя как истинная леди», обозначался совершенно по-другому. А потому имя, которое Лаз хотел дать своей подопечной изначально, пришлось заменить. Хотя, не сказать, что новое имя было хуже. – П-ппринцесса, – звал мальчик, въезжая в свою комнату на первом этаже особняка. В ответ из большой клетки, поставленной в углу, раздавался приветственный клёкот. До того, как ястреб сможет летать, Лазарису сказали держать птицу у себя и не выпускать, чему он даже не думал сопротивляться. И это странное стечение обстоятельств привело к тому, что за неделю до дня рожденья его мамы и через две недели после появления в его жизни нового друга, Лазарис сидел на балконе дома, наблюдая за медленно уходящим за горизонт солнцем, а клетка с Принцессой стояла рядом, на широких перилах. Сам мальчик был укутан с шеи и до пят в плед: на улице всё ещё было достаточно морозно, а его тело оставалось очень слабым и болезненным. На клетку слуги накинули толстую ткань. Тишина нарушалась лишь едва уловимым журчанием далёкого ручья. Маленький человек и раненая птица прекрасно понимали друг друга и без слов. Лаз, конечно, решил спасти и выходить птицу не из-за его красивого оперения, и даже не из чувства милосердия. Просто, как бы заезжено это не звучало, он увидел в этом ястребе себя: один в чужом недружелюбном мире, способный на нечто особенное, но лишённый возможности. Он упирался, преодолевал, раз за разом терпел боль, только чтобы чуть меньше зависеть от других. Вполне понятно, что это не могло просто уходить в пустоту. Только в глупых фильмах и книжках герои продолжали преодолевать трудности раз за разом с улыбкой на лице. Живой человек не был в состоянии нести такой груз в одиночку постоянно. А разделить с кем-то из людей свою ношу Лаз не мог. Слишком уж далеко он ушёл по этому пути. Он уже давно перестал считать, сколько раз тихо плакал в подушку, давя полыхающее в теле пламя, сколько раз улыбался маме сквозь сжатые зубы, сколько раз останавливал руку с ножницами в сантиметре от собственного глаза. Это был бой не столько с болезнью, сколько с самим собой. И Принцесса, безмолвная и всегда готовая выслушать, стала для мальчика настоящей отдушиной. Он говорил с ней обо всём, часто не замечая, как бегут по щекам солёные капли. Истерически хихикал, переходил на русский, английский, латынь… жаловался на судьбу, а потом, просунув тонкую руку сквозь прутья решётки, аккуратно гладил чернильно-чёрные перья, чувствуя, как растворяются во вселенной напряжение и боль, копившиеся пять долгих лет. И в тот раз, наблюдая за тем, как играет огонь заката на изящных изгибах птичьего тела, Лаз понял, как-то вдруг и сразу, что именно подарит маме на день рождения. Он сделает крылья.