— Слушайте, если вы думаете, что я кому-нибудь расскажу… ну, обо всём этом, то не беспокойтесь: обещаю, я буду нем как могила. Я почувствовала такой прилив благодарности, что даже взглянула на него снизу вверх (он ведь намного выше меня), но потом вынуждена была себе напомнить, что, каким бы милым Фрэнк ни казался, он всё равно дружит с Гарри. Поэтому самым суровым тоном, на какой только была способна, заявила: — Прекрасно. Поскольку это страшно важно и, если кто-нибудь об этом узнает, у меня будут ужасные неприятности. — Я понимаю, насколько это важно, — кивнул Фрэнк. — Я ведь тоже считаю, что у женщин должно быть право голоса, помните? И я сразу вспомнила наш разговор, когда он помог мне поймать Барнаби-Лихо. В тот день Фрэнк был ужасно мил. И я точно знаю, что он не рассказал Гарри, как я упустила Лихо, поскольку, если бы Гарри об этом узнал, я наслушалась бы всяких гадостей о том, какая я слабачка, раз даже маленькую пушистую собачонку не смогла удержать (хотя Гарри прекрасно знает, что этот чудовищный Лихо сильнее многих куда более крупных собак). — Да-да, я помню. Фрэнк опустил глаза и принялся разглядывать написанные мелом слова. — Знаете, а я ведь до сих пор не сознавал, что вы и в самом деле активная суфражетка, — сказал он. — Но… разве вы для этого не слишком молоды? — Я всего на год младше вас, — возмутилась я. — О, я вовсе не это имел в виду! — воскликнул Фрэнк. — Просто… ну, я знал, что вы разделяете их идеи, но почему-то считал, что женщины, которые ходят на митинги и стоят с плакатами, — они все взрослые. — В целом так и есть. Мы с Норой делали это по собственной инициативе. В смысле, мы никак не связаны ни с одним из суфражистских обществ или лиг. В отличие от Филлис — но об этом не упомянула: может, я и не против того, чтобы Фрэнк знал о моей деятельности (уж какая она есть), но Филлис точно не хотела бы, чтобы я без спросу болтала о её участии. К моему удивлению, Фрэнк был впечатлён такой откровенностью. До чего же приятно сознавать, что на тебя смотрят с восхищением! В конце концов, он — единственный мальчик, который это делает. Хотя вообще-то я нечасто виделась с мальчиками, не считая Гарри. Мои контакты с противоположным полом можно по пальцам пересчитать: даже в закрытой школе вроде твоей их вряд ли было бы меньше. — И много объявлений вы уже написали? — наконец спросил он. В приступе эйфории я чуть было не сказала, что да, мы занимаемся этим пять раз в неделю, а по субботам выступаем на митингах, — могу поспорить, он был бы поражён. Но не смогла заставить себя соврать. — Честно сказать, это всего лишь второй раз. Ещё вчера немного поработали, — и я рассказала ему о джентльмене, который решил, будто мы молимся. Фрэнк рассмеялся. Смеётся он ужасно мило и так заразительно, что невольно смеёшься вместе с ним. — Вот бы на это посмотреть, — проговорил он с улыбкой в пол-лица. — Такая физиономия, вы даже не представляете, — улыбнулась в ответ я. — А в школе что об этом думают? — Ну, насколько мне известно, учителя не знают. Но не думаю, чтобы они были категорически против. Точнее, — поправилась я, — не думаю, чтобы они были против права голоса для женщин. Но они бы вряд ли одобрили, что девушки слоняются по центру, занимаясь… ну, в общем, такими вещами… — Особенно в этой шляпе, — усмехнулся Фрэнк. Школьной формы у нас нет (хотя ходят слухи, что в следующем году введут), но на шляпной ленте у меня закреплён значок со школьным гербом — в этом году в средней школе все на них буквально помешались. — Об этом я не подумала! Боже, вы считаете, кто-то может им рассказать? Я имею в виду, учителям? — Я с ужасом представила, как тот джентльмен заявляется в школу и жалуется матери Антонине. — Ну, в этом я сомневаюсь, — ответил Фрэнк. — Похоже, он был слишком возмущён вашим смелым поступком, чтобы обращать внимание на шляпу. — Тогда ладно, — выдохнула я. — Знаете, не то чтобы я не собиралась отстаивать свои убеждения. Но неприятностей мне бы не хотелось. Во всяком случае, без необходимости. — По-моему, это весьма разумно, — кивнул Фрэнк. Он снова оглядел объявление. — А вы не собираетесь написать ещё что-нибудь? Если хотите, я могу посторожить. — Правда? — переспросила я, уставившись на него с огромным удивлением. В голове мелькнула подленькая мысль, что вежливость Фрэнка — это какая-то уловка со стороны Гарри. В конце концов, они ведь друзья. А уж Гарри точно из тех мальчишек, кто удирает со всех ног, едва заметив полисмена, хотя пообещал сторожить, пока я что-то делаю. С друзьями-то он, вероятно, ведёт себя иначе. Однако Фрэнк казался совершенно искренним. — Конечно, — сказал он. — Мне кажется, то, что вы делаете, достойно восхищения. Никто из моих одноклассников не осмелился бы на подобное. Что ж, хоть я больше и не планировала ничего писать, но скажи, Фрэнсис, разве могла я после таких слов просто пойти домой? — Ладно. Тогда давайте за углом, на Фредерик-стрит. Это всё равно по дороге домой. За угол мы повернули в беззаботном молчании: рядом с ним мне почему-то всегда легко. Наконец, поравнявшись с церковью, я сказала: — Ладно, пусть будет здесь. Только поглядывайте, не идёт ли полисмен. — Правда, я по-прежнему не знала, будут ли полицейские возражать против надписей мелом, но так выглядело гораздо опаснее и увлекательнее. Потом, опустившись на колени, истратила остатки мела, чтобы поспешно нацарапать: «МИТИНГ ЗА ПРАВО ГОЛОСА ДЛЯ ЖЕНЩИН! СТАРЫЙ КОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ, СУББОТА, 20:00. БИЛЕТЫ 1/6». — Ну вот, годится, — несмотря на то, что меня потряхивало от возбуждения, голос звучал бодро и по-деловому. Знаю, я часто это говорю, но, похоже, из меня действительно получилась бы хорошая актриса. Надо попробовать принять участие в следующем школьном спектакле, если нам, приходящим ученицам, разрешат ещё что-нибудь поставить. — Стоит поспешить, пока нас не арестовали за порчу государственной собственности, — усмехнулся Фрэнк, и мы торопливо двинулись в сторону Дорсет-стрит. — Если честно, — призналась я, переходя дорогу, — я не вполне уверена, что стоило беспокоиться из-за полисмена. Думаю, против мела он бы не стал возражать — это же не краска. В смысле, арестовывать нас не за что. Но Фрэнка это нисколько не расстроило: напротив, вид у него был чрезвычайно довольный. — Что ж, — беспечно ответил он, — всё равно выглядело так, будто мы нарушаем закон. Надо сказать, нервы щекочет будь здоров. Вот бы рассказать об этом в школе… Я окинула его обеспокоенным взглядом. — Но вы ведь не станете, правда? Вы ведь обещали. Похоже, Фрэнка это задело. — Разумеется, нет. Моё слово — кремень. Или что-то вроде того. Так что не тревожьтесь. Я была ужасно рада это слышать. — А то ведь Гарри такой: узнай он об этом, уже бы нёсся прямиком к папе с мамой. Меня бы тогда ещё пару месяцев из дома не выпустили. — Знаете, Гарри не так уж и плох, — возразил Фрэнк. — Держу пари, он бы не стал на вас доносить. — О, это вы не знаете, каким он бывает дома. Хотя нет, на самом деле знаете: вы же видели, как он швырнул в меня носки. — Он бывает несколько… хамоват, не отрицаю. — Несколько? — Ладно, ладно, чересчур хамоват. Но уж поверьте, он гораздо лучше обо всех вас отзывается, когда вас нет рядом. — С трудом верится, если честно. — На днях Мёрфи — это парень из нашего класса — сболтнул что-то вроде: мол, не повезло Карберри, полон дом девчонок, — сказал Фрэнк. — Он ведь знает, что у Гарри три сестры. — Ну, могу только представить, в каких выражениях Гарри с ним согласился. Он вечно твердит нам, как это ужасно. — По правде сказать, он вас защищал. И ваших сестёр. Рассказывал, что все вы «славные девчонки». — Вы это придумали! — воскликнула я, не веря собственным ушам. — Нет, честное слово, он так и сказал! И вообще, говорит, иметь сестёр не так страшно, как старшего брата, который всегда будет лучше тебя играть в регби. У Мёрфи брат в основном составе, — добавил Фрэнк, — а сам он даже не в юниорской команде, как мы с Гарри. Я была так удивлена, что просто не находила слов. — Безусловно, он может быть на редкость раздражающим, — продолжал Фрэнк. — И с вами, не стану скрывать, он ведёт себя по-скотски. Но, знаете, со временем он это перерастёт. И тут я впервые в жизни задумалась, что, может, он и прав. Больше мы о Гарри не говорили — в основном о книгах: мы оба без ума от «Трое в лодке, не считая собаки» и рассказов о Шерлоке Холмсе. В детстве у меня любимой была «Пятеро детей и Оно», а у него, оказывается, — «Искатели сокровищ»[24]. — Мне она, конечно, тоже нравится, — сказала я. — Но всё же я предпочитаю книги, в которых происходит что-нибудь волшебное: читаешь их и понимаешь, что всё может вдруг измениться и стать гораздо интереснее, чем обычно. — Полагаю, в реальной жизни всё тоже может измениться, — возразил Фрэнк. — Держу пари, пару месяцев назад вы и подумать не могли, что будете выписывать политические лозунги на тротуарах. — Думаю, вы правы, — согласилась я. От этой мысли мне вдруг стало тепло и приятно, пусть и не так волшебно, как если бы я взаправду встретила древнего Саммиэда, способного исполнять желания, как в «Пятеро детей и Оно». Впрочем, мы к тому времени уже свернули на Дорсет-стрит, а уж она-то совсем не волшебная (хотя я помню, как в «Истории с амулетом» дети нашли Саммиэда в грязном зоомагазине на улице вроде этой). — А мальчики в школе что-нибудь говорят о суфражетках? — спросила я. Мне было ужасно любопытно, что думают об этом мальчики-ровесники, но поинтересоваться у Гарри, не вызвав его подозрений, я не могла. Фрэнк, похоже, слегка смутился. — Не думаю, что мне стоит об этом рассказывать. — Сомневаюсь, что услышу что-то, чего не слышала от тёти Джозефины или Грейс Молиньё, — усмехнулась я. — Это самая ужасная моя одноклассница. — А я практически уверен, что они переплюнут даже Грейс Молиньё. Какой бы ужасной она ни была. — Ну же! Можно мне всё-таки об этом узнать? — Только если вы настаиваете, — вздохнул Фрэнк. — Ладно… Они считают, что суфражетки — просто отчаявшиеся старые девы, которые хотят заполучить право голоса, потому что они не могут заполучить мужей.