Действительно, к ним направился кто-то величественный, в длинном одеянии. – Но ведь это, – сказала принцесса, дрожа, – в точности похоже на наш сад дома, только поменьше. – Здесь все устроено так, как велел пленный король, – ответил Ульфин. – Величество есть величество, с этим ничего не поделаешь. Пленник подошел совсем близко и приветствовал гостей с королевской учтивостью. – Мы хотели узнать, ваше величество, не могли бы вы давать нам уроки? – спросила Мавис. Король что-то ответил, но что именно – принцесса не расслышала. Она в стороне разговаривала с Ульфином. – Ульфин, этот пленный король – мой отец. – Да, принцесса. – И он меня не узнаёт… – Все будет хорошо, – твердо сказал Ульфин. – Ты знал? – Да. – Но люди твоей страны накажут тебя за то, что ты нас сюда привел. Если они поймут, что пленник – мой отец, и ты свел нас вместе, тебя убьют. Зачем ты это сделал, Ульфин? – Потому что таково было твое желание, принцесса, – ответил он. – И я лучше умру за тебя, чем буду без тебя жить. Глава одиннадцатая. Миротворец Детям подумалось, что они никогда не видели лица добрее и осанки благородней, чем у профессора конхиологии, но морская принцесса не могла на него смотреть. Теперь она чувствовала то же, что чувствовала Мавис, когда Кэти ее не узнала, – страдание, когда знакомые любимые глаза глядят на тебя, как на чужую. Принцесса отвернулась и притворилась, что рассматривает листья живой изгороди из морских водорослей, пока Мавис и Фрэнсис договаривались о том, чтобы брать уроки конхиологии три дня в неделю, с двух до четырех. – Вам лучше присоединиться к моему классу, – сказал профессор, – иначе учеба будет продвигаться хуже. – Но мы хотим учиться, – сказала Мавис. Профессор очень внимательно на нее посмотрел. – В самом деле? – Да. По крайней мере… – Понятно, – перебил король. – Я все прекрасно понял. Я лишь профессор в изгнании, преподающий конхиологию юным чужестранцам, но сохранивший остатки многолетней мудрости. Я знаю, что я не тот, кем кажусь, и вы не те, кем кажетесь, а ваше желание изучить мой узкий предмет – неискреннее. Это лишь предлог, частично или полностью маскирующий другие цели. Разве не так, дитя мое? Ответа не последовало. Вопрос был явно адресован принцессе. И она, должно быть, это почувствовала, потому что повернулась и сказала: – Да, о мудрейший король. – Я не король, – возразил профессор, – а скорее слабый ребенок, собирающий камешки на берегу бесконечного моря знаний. – Ты король… – порывисто начала принцесса, но Ульфин перебил: – Госпожа, госпожа! Ты все погубишь! Неужели ты не можешь держать себя в руках? Если ты и дальше будешь вести себя так неблагоразумно, я, несомненно, заплачу за это головой. Не то чтобы я хоть на минуту сожалел об оказанной тебе ничтожной услуге, но, если мне отрубят голову, ты останешься в чужой стране без друга, а я умру с печальным осознанием того, что больше не смогу тебе служить. Все это Ульфин прошептал на ухо принцессе, пока профессор конхиологии смотрел на него с легким удивлением. – Твой слуга, – заметил он, – явно красноречив, но говорит неразборчиво. – Как и было задумано. – Ульфин внезапно переменил тон. – Послушайте, господин, мне кажется, вам все равно, что с вами станется. – Абсолютно все равно, – ответил профессор. – Но, полагаю, вам будет жаль, если с вашими новыми учениками случится беда? – Да, – согласился профессор, и его взгляд остановился на Фрейе. – Тогда, пожалуйста, направьте мощь своего ума на то, чтобы оставаться профессором. Не думайте ни о чем другом. От этого зависит гораздо больше, поверьте. – Верить легко, – сказал профессор. – Значит, завтра в два? И, молча поклонившись, он повернулся ко всем спиной и пошел через свой сад. Задумчивая компания ехала домой на одолженных у морских пехотинцев скакунах. Никто не разговаривал, размышляя о странных словах Ульфина. Даже мальчик, меньше всего склоненный фантазировать, то есть, Бернард, невольно думал, что в странной с виду голове их нового друга сложился план, как помочь пленникам, к одному из которых он явно неравнодушен. Ульфин тоже молчал, и остальные невольно начали надеяться, что он вынашивает какие-то замыслы. Они добрались до тюрьмы со множеством окон, отдали свои пропуска из листьев и снова вошли внутрь. Только когда узники оказались в кают-компании (вечер уже подходил к концу) Бернард заговорил о том, о чем думали все. – Знаете, похоже, Ульфин хочет помочь нам бежать. – Думаешь? – спросила Мавис. – Даже если он решил нам помочь, это будет не так-то просто. – Совсем непросто, – коротко ответил Фрэнсис. – Но все мы хотим только одного: сбежать, верно? – продолжал Бернард. – Я хочу не только этого, – возразила Мавис, доедая последнюю кисточку великолепного морского винограда. – Я хочу, чтобы король Морелэнда вернулся к своим горюющим родственникам. Морская принцесса нежно пожала ей руку. – Мне хочется того же, – сказал Фрэнсис, – но и еще большего. Мне хочется остановить эту войну. Навсегда. Чтобы никто никогда больше не воевал. – Но как? – спросила морская принцесса, облокотившись о стол. – Война всегда была и всегда будет! – Почему? – отозвался Фрэнсис. – Не знаю. Наверное, такова природа водного народа. – Не верю, – горячо возразил Фрэнсис. – И ни на минутку не поверю! Разве ты не видишь, что все, с кем вы воюете, – хорошие. Посмотри, как добра королева к Кэти, как добр Ульфин к нам… Вспомни хранителя архива и солдат, одолживших нам коньков. Все они порядочные люди, все жители Морелэнда тоже хорошие… А потом вдруг отправляются убивать друг друга, в том числе храбрые веселые рыбы-солдаты, просто без причин. Да это же чушь! – Но война была всегда, говорю же тебе, – не сдавалась морская принцесса. – Люди стали бы вялыми, глупыми и трусливыми, если б не было войн. – Будь я королем, – возразил окончательно распалившийся Фрэнсис, – войн бы не стало. Есть много дел, в которых можно проявить храбрость, не причиняя вреда другим храбрецам – исследовать, освобождать, спасать своих товарищей в шахтах, на пожарах, при наводнениях и тому подобное, и… Его страстное красноречие внезапно сменилось смущением. – Да ладно. Кой толк в болтовне, вы же понимаете, что я имею в виду. – Да уж, и я думаю, ты прав, Фрэнс, – согласилась Мавис. – Но что мы тут можем поделать? – Я попрошу разрешения повидаться с королевой Глубинного Народа и постараюсь достучаться до ее благоразумия. Она не выглядела полной дурой. Все ахнули от великолепной и простой дерзости этого замысла. Но морская принцесса сказала: – Я знаю, ты сделаешь все, что сможешь, но очень трудно разговаривать с королями тем, кто к этому не привык. В Пещере Знаний есть книги «Откровенные разговоры с монархами» и «Короли, с которыми я разговаривал» – они бы тебе помогли. Но, к сожалению, мы не можем их раздобыть. Видишь ли, подданные королям не ровня: короли знают гораздо больше. Что там, даже я… – Тогда почему бы тебе самой не поговорить с королевой? – Я не осмелюсь, – призналась Фрейя. – Я всего лишь девушка-принцесса. О, если бы мой дорогой отец мог с ней побеседовать! Если бы он поверил, что войну можно прекратить… Он способен убедить кого угодно в чем угодно. И, конечно, они начали бы переговоры на равных – как монарх с монархом, понимаете. – Понятно: все равно как два члена одного и того же клуба, – предположил Фрэнсис. – Но мой царственный отец не думает ни о чем, кроме ракушек. Если бы мы могли вернуть ему память… – Слушайте, – вдруг подал голос Бернард, – а ваше зелье, сохраняющее память, работает задом наперед? – Как это – «задом наперед»? – Я имею в виду – есть ли смысл принимать его после того, как выпил из Чаши Забвения? Может ли этот укрепитель памяти, или как его там, действовать и как противоядие? – Конечно, средство всегда укрепляет память, – сказала принцесса, – но у нас нет порции, чтобы дать моему отцу. В здешней стране такие снадобья не готовят, и – увы! – мы не можем сбежать, вернуться в наше царство и принести зелье. – И не надо, – заявил Бернард, волнуясь все больше. – Флакон Кэти по-прежнему во внутреннем кармане ее волшебного мундира. Вот бы его достать! Тогда мы дадим зелье твоему отцу, а после устроим его встречу с королевой. – Но как же сама Кэти? – воскликнула Мавис.