Глава пятая Сердце мое сделалось как воск На следующее утро миссис Темпл положила передо мной на кухонный стол толстую книгу: – Книга Псалмов. Переписывай. Можешь начать где хочешь. Одну страницу. Вот тебе карандаш и бумага. Я принялась усердно перерисовывать буквы, миссис Темпл штопала носки и кашляла. Невдомек ей было, что у меня за плечами всего-то ничего в школе и моя учеба закончились со смертью отца, принудившей нас просить милостыню. – Почитай вслух. – Я пролился, как вода, – читала я, запинаясь, – все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои[17]. – Продолжай. – Спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня[18]. – Очень хорошо. – А что произошло? При чем здесь псы? – Вся эта история меня очень заинтересовала. Она улыбнулась: – Это псалом Давидов. Человека травят, преследуют и вынуждают бежать в пустыню. Перепиши весь стих. У человека, которого преследуют, много общего со мной, но переписывание – нудная и тяжелая работа, а миссис Темпл была хоть и доброй, но строгой. Когда я закончила, грифель в карандаше сточился. – Принимая во внимание постигшие тебя невзгоды и лишения, – сказала миссис Темпл, – ученица из тебя неплохая. Я покраснела от гордости. – Когда я смогу повидать свою сестру Датч и брата Джо? – В воскресенье миссис Троу придет в церковь с мальчиком. Эмброзы, семья твоей сестры, тоже регулярно посещают храм. – Они не ее семья. Мы не сироты. – Понимаю, милая, – сказала миссис Темпл. Но она ничего не понимала. Всю неделю она вдалбливала в меня правописание и чтение, расчесывала мне волосы, хвалила, учила ремеслу модистки. Мы вместе пели «Соберемся у реки». В воскресенье она повязала мне волосы широкой белой лентой, соорудив фигуру, напоминающую уши кролика. – О, какая же ты хорошенькая! Под ручку мы направились в церковь. Я в нетерпении прыгала через ступеньку, надеясь, что сейчас увижу брата с сестрой. Датч прибыла совсем чужая – в новом платье, с волосами, скрученными в спиральки. – Экси! – радостно выкрикнула она. – Я по тебе скучаю. – Что ты сделала со своими волосами? – Мама накручивает их завивочным утюжком. Ткни мне этим своим утюжком в глаз, предательница. Назвать эту ломаку мамой! – У меня своя комната, – трещала Датч, – и кукла со стеклянными глазами, и музыкальная шкатулка, которая играет «Ах, мой милый Августин». Вчера вечером мы делали мороженое! В моем сердце проросли зеленые водоросли зависти. – Мы с Джо навестили бы тебя, чтобы попробовать энто, – вздохнула я. – Ты имеешь в виду ЭТО, – прервал меня женский голос. – Уж никак не ЭНТО. – За спиной возникла улыбающаяся миссис Эмброз. – Датч, милая, – холодно сказала она, – вот ты и нашла Экси Малдун. – Можно сестра и наш Джо придут на мороженое? – спросила Датч. – Мы не причиним вам неудобствов. – Мы не причиним вам НЕУДОБСТВ, Датч, милая, – пропела голубоглазая красавица. – Да знаю я! – выкрикнула сестрица. – Мы не причиним вам неудобствов, приходи после церкви, Экси! Эмброзиха встревоженно сморщилась. – Нет, я просто тебя поправляла и вовсе не предлагала… Но мы уже заметили Джо. С другой стороны двора к нам приближалась Лакричная с нашим мальчуганом на руках. Она словно демонстрировала свое приобретение публике. – Джо! Мы бегом кинулись к нему, но Джо, увидев нас, прижался к Лакричной и спрятал лицо у нее на груди. Я протянула руки, чтобы взять его, но он только крепче прижался к Лакричной. – Джо, – сказала я. – Жил-был у бабушки серенький козлик… Мне пришлось пропеть чуть ли не всю песенку, пока Джо не соизволил посмотреть на меня и улыбнуться. – Ты помнишь Экси? – спросила Лакричная у Джо, передавая малыша мне. Как будто он мог забыть свою сестру. Со мной Лакричная была неожиданно любезна. Да, конечно, она позволит мне поиграть с Джо. Потом. Сейчас преподобный Темпл прочтет проповедь про суд, который ждет несчастных грешников. – Пусть те из вас, кто живет в бедности и в невзгодах, не ЛЬСТЯТ СЕБЕ, что это спасет их от суда Господня, стоит только покаяться, – гремел преподобный, наверняка имея в виду меня. – Ибо так говорит Господь Бог: хотя Я и удалил их к народам, и хотя РАССЕЯЛ их по землям, но Я буду для них некоторым святилищем[19]. Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим[20]. Я не поняла, как Господь может служить кому-то прибежищем, и, когда служба закончилась, опять пристала к Датч, чтобы пригласила к себе в новый дом меня и Джо. – А это правда, что ты ударила миссис Хоу ранцем? – спросила сестрица. – Нет, только пнула и вырывалась. Всыпала сраной карге по первое число. – Ой, Экси, ты не должна ругаться, так мама говорит. – Она тебе не мама, а я буду ругаться, когда захочу. А этой тетке, что выдает себя за твою маму, я наподдам, как наподдала этой старой кляче миссис Хоу за то, что хотела украсть меня. – Мама говорит, ты злая и мне лучше выбросить тебя из головы! – завопила сестрица. – Лучше уж я буду их единственной дочкой! – Но ты же из рода МАЛДУНОВ. Наши предки – короли Лурга. – А мне-то что? – уже истерически кричала Датч. – Меня теперь зовут Датч Эмброз. В следующее воскресенье ни Эмброзы, ни Лакричная в церкви не появились. – Должно быть, простудились, летом такое бывает, – предположила миссис Темпл. – Может, на следующей неделе. Но и на следующей неделе они не пожаловали. И через неделю тоже. Я-то знала: все из-за ЭНТО. Из-за того, что я ругаюсь. Из-за того, что дерусь. Сердце мое сделалось как воск, растаяло, разбилось на полновесные капли. Когда миссис Темпл по ночам брала меня за руку, та была словно в огне – такие кошмары мне снились. – Экси, не думай о них, – сказала как-то миссис Темпл, гладя меня по голове. Голос у нее был мягкий, но слова беспощадные. – Почему мне нельзя жить с вами? – Я уже старая, и здоровье подводит. Лучше тебе переехать. Принимай все, что от Бога, и радуйся Его мудрости. Пути же Господни неисповедимы. По-моему, так пути его просто порочны. И все-таки я усердно молилась. Ведь мы в руце Господа. Вот возьмет да и перенесет нас, Малдунов, домой к маме. В то лето миссис Темпл находила для меня массу занятий. В кухне. В церкви. В саду. Я часами дергала лебеду и крапиву, чтоб сорняки не глушили тыквы. Псалмов Давида я переписывала столько, что рука затекала, а голова начинала гудеть от всех этих «Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались». Поговорить было не с кем. Никто не являлся со словами: будь моей маленькой дочкой, я завью тебе волосы. Нудным душным августовским днем, полная жалости к самой себе, я стояла у дороги возле дома и пинала пыль. По дороге шагал парень самого простецкого вида, босой, в коротких, не по росту, штанах. Когда он подошел ближе, я узнала Бульдога Чарли. – Не ты ли сиротка при живой матери? – усмехнулся он. – Скажешь еще что-нибудь про мою мать, я тебе глаза выцарапаю. – Когти обломаешь. – Сменил, значит, имя? Слышала, ты теперь Чарли Бут?