– Молчат, – развел руками поручик. Этим парням всем около двадцати лет, а вот те, кто оказал сопротивление в доме, намного старше. Одному лет пятьдесят, второму под сорок. Пролистал я паспорта этих «товарищей»: печати смазаны, подписи одинаковые. – Пошлите кого-нибудь за Картко, – распорядился я. – Иван, а может, сами попытаемся расколоть?.. – шепотом поинтересовался у меня Анзор. – Злой и добрый? – предложил я. – Доброго я буду изображать, – мгновенно уловил мою мысль советник. Допрашивать парней решили на кухне, благо там еще оказался и выход в сарай. Можно после беседы с одним парнем отводить его туда, чтобы сообщникам не мог и намека никакого подать. С кого же начать? Троица революционеров сидит на полу у стенки, ведут себя независимо и презрительно губы в ухмылке кривят. Выбор пал на парня среднего роста, он немного в теле, но главное другое, одежда у него намного дороже, чем у остальных. Явно же выходец из богатой семьи, сомневаюсь, что сам на модные шмотки деньги заработал. – Встал и пошел! – указал я стволом револьвера выбранному для допроса. Парень бросил быстрый взгляд на своего товарища, который чуть помотал головой отрицательно. Ждать чего-либо не приходится, поэтому я схватил пухляша (так его про себя обозвал) за ворот френча и резко вздернул на ноги, после чего сильно ударил под дых. – Хреново со слухом? – оскалился я. – Ты, падаль, должен понимать, что можем к стенке поставить и расстрелять в любой момент. Помни об этом! Пухляш хватал ртом воздух, а я его толкнул по направлению к Анзору. Мой советник парня поймал и чуть ли не в обнимку вывел на кухню. Пока я не подойду, мой советник начнет убеждать парня меня не нервировать, а то, мол, и впрямь может этот деспот приказать расстрелять, после пыток. – Кто у нас тут Мирон? – вновь взял я со стола паспорта. – Вы бы не молчали, товарищи, могу же обидеться. Презрительные улыбки парней меня за живое не задели. Ничего, есть специалисты, которые смогут их разговорить. Выждав еще пару минут, я направился на кухню и с порога рявкнул: – Хрен ли с бомбистом церемониться? Пулю между глаз – и оформим как попытку к бегству или оказание сопротивления при аресте. А можем и вовсе приписать, что устроили на меня засаду! – Иван Макарович, вы не гневайтесь, – направился ко мне Анзор, – парень-то мог запутаться. Следует разобраться, вдруг он невиновный? – Бомбы есть, – загнул я палец, – оружие имеется, – загнул второй. – Что еще доказывать нужно?! А! Забыл! Содействовать следствию, в отличие от своих так называемых товарищей, он не желает! – загнул третий палец. – К стенке его – и всего-то делов! – А парни раскололись? – наигранно воскликнул мой советник. – Ну, не совсем, но, как говорится, – поплыли! Сказавши слово, уже остановиться нельзя, – махнул я рукой, делая вид, что успокаиваюсь. – Поручик показания снимает, а скоро прибудет начальник сыска, от того и вовсе ничего не скрыть. Хм, кстати, долговязый-то кивает, что организовал все пожилой, который отстреливался, а в помощниках у него именно ты, – ткнул пальцем в сторону пухляша, – ходил. Так? – Нет, – отрицательно замотал головой парень. – Не я, да и, собственно, это мое первое дело, можно сказать, случайно в эту компанию попал. – Ой, да так все говорят, как попадутся! – отмахнулся я. – Ваше высокопревосходительство, случаются же исключения! – убеждающе проговорил мой советник. – Давайте послушаем, что он, – кивнул на пленного, – в свое оправдание скажет. – Ну… – протянул я, поджав губы, – время еще терять… можно к ворам в камеру определить, те любят таких молоденьких и пухлых. Быстро сделают общедоступной дамой. Правда, иногда перестраховываются, зубы полностью выбивают, чтобы новоиспеченная девица у них ничего не пооткусывала. Понимаешь, о чем толкую?! – резко повысил я голос и склонился над затрясшимся парнем. – Н-не надо к-к ворам!.. – заикаясь, проблеял тот. – Тогда говори! – Я с грохотом придвинул к себе табуретку и сел на нее. – Учти, пойму, что врешь, – и в общую камеру отправлю к уголовникам, самым прожженным, где на политических смотрят как на проституток. Парень, оказавшийся Павлом Мишиным, так он представился, стал, заикаясь и спеша, выкладывать про свою жизнь. Выяснилось, что он относит себя к сочувствующим движению эсерам, но в организации не состоит. Сюда они приехали для того, чтобы помочь товарищам свергнуть деспота, притеснителя всего революционного движения и узурпатора власти. Лестно с какой-то стороны про себя такое слышать… Особо его ни во что не посвящали, знает Павел только одно, что по отмашке из центра им предстояло закидать бомбами мой автомобиль. – И кто же должен был метать бомбы? – уточнил Анзор. – Как понимаю, их у вас всего три штуки, значит, и самоубийц столько же. – А сколько тебе пообещали, если операция по моему устранению окажется успешной? – прищурившись, спросил я. – Только не говори, что за идею на такой шаг решил пойти, – не поверю. – Тысячу рублей, – ответил на мой вопрос Мишин, а потом взглянул на Анзора. – Вы правильно подметили, что бомб всего три штуки. Бросать их как раз должна была наша троица. – А деньги сразу после акции выдать обещались? – потер переносицу Анзор. – Что-то денег-то мы не обнаружили. – Да никто им платить и не собирался!.. – отмахнулся я и задумался. С одной стороны, получается, что это и в самом деле революционная акция под эгидой эсеров, но что-то не вяжется. Очень все какое-то ненастоящее, в том числе и плана у них никакого. В мозгу крутится какая-то мысль, но додумать ее не могу. – Господа, разрешите? – стукнув в дверь, на кухню вошел начальник сыска. – Да, проходите, Глеб Сидорович, теперь вам карты в руки, – приглашающе махнул я. В двух словах познакомили с ситуацией начальника сыска. И чем больше я говорил вслух, тем отчетливее видел явные нестыковки. – Бомбисты, значит… – задумчиво прошелся по кухне Картко и головой покачал: – Ну-ну, пусть будет так. – На два слова, – махнул я начальнику сыска на выход, а потом на Анзора посмотрел. – Пойдем, тут уже ничего интересного. Мой советник удивленно на меня посмотрел, ничего не сказал и вслед за мной вышел, предварительно дав указания одному из наших людей не спускать с арестованного взгляда. Выйдя на крыльцо, я закурил папиросу и посмотрел на восходящее солнце. На улице похолодало еще сильнее, зима никак не хочет сдавать свои позиции. – Иван Макарович, что случилось? – поинтересовался Анзор. – Как-то легко мы на этих людей вышли, не находишь? – вопросом на вопрос ответил я. – Странные эсеры, – поддакнул Картко. – Имея в организации боевые дружины – посылать на такую операцию непроверенных людей?.. – Вы тоже заметили? – хмыкнул я. – Странностей хватает, – кивнул Глеб Сидорович. – Понял, о чем вы… – задумчиво протянул Анзор. – Нет, мне об этих людях сообщили надежные источники, готов поклясться, что они сами тут не замазаны. – Многоходовка, молодые люди, – Картко кивнул в сторону дома, – нам вряд ли что-то расскажут, так как их, по всей видимости, использовали втемную. Если бы и дошло дело до покушения, то в живых их никто не планировал оставлять. – Согласен, – кивнул я. – Тем не менее, Глеб Сидорович, попытайтесь найти какие-нибудь зацепки. – Не обещаю, – ответил Картко. – Что эти, что те, кто в ресторане участвовали, – из одного оркестра, а вот дирижер скрыт. – Я бы поставил на происки из-за границы, – прозрачно намекнул я ему. – Возможно, – пожал Картко плечами, не соглашаясь вполне, но и не опровергая мои слова. Тем не менее вижу, что у начальника сыска есть какое-то собственное мнение насчет всего случившегося, и оно с моим не стыкуется. – Тогда мы оставляем вас тут и отбываем, – протянул я руку начальнику сыска. – Да, дальше я со своими людьми тут сам разберусь, – ответил тот, и мы пожали друг другу руки. – Анзор, собирай господ офицеров, мы уходим, – направился я к привязанному Бесу. Неспешно едем обратно, монотонное покачивание в седле убаюкивает, и спать хочется неимоверно. Мысли вяло ворочаются, а на сегодня у меня запланирована встреча с главным конструктором. Необходимо ускорить производство самолетов, а у нас еще и технического решения нет. Н-да, от авиастроения я, честно говоря, совсем далек. Современных МиГов тут не построить, да и, боюсь, виденное в фильмах про Великую Отечественную не дает понимания главных узлов и деталей. Да чего там говорить! Даже не знаю характеристики двигателей! Про различные маневры и фигуры высшего пилотажа и говорить не приходится. Правда, от моего наброска на бумаге Василий дар речи на какое-то время потерял, а потом стал уверять, что это произведет фурор и качественный переворот в конструировании летательных аппаратов. Конечно, самолеты уже есть в каждой империи, но они очень неуклюжие и громоздкие, вследствие чего и маневрируют в воздухе неуклюже и медлительно. Дома, сверившись с часами (без двадцати минут шесть), решил позавтракать, а потом немного подремать. Так и поступил: дал указания служанке, чтобы меня подняла не позже десяти утра, и спать завалился. Увы, разбудили меня в восьмом часу. Профессор сам всю ночь не спал, состояние Анжелы ухудшилось, а мое предположение насчет беременности певицы оказалось ошибочным. – Иван, голову сломал, но не могу найти причины такого состояния женщины! – нервно расхаживая по моему кабинету, заявил Портейг, протирая стекла своего пенсне. – Семен Иванович, если уж вы не можете разобраться, я-то что могу сделать? – Не знаю, – вздохнул профессор, – к вам, Иван Макарович, часто приходят совершенно неожиданные идеи. Хочу, чтобы вы осмотрели Анжелу и дали свое заключение. Понимаю, со временем напряженно, но молодой женщине необходима помощь. Препираться и отказываться? Не вижу смысла, да и разбудил он меня уже все равно. С другой стороны, я мог бы еще часик вздремнуть… – Через двадцать минут буду готов, – решил я и встал с кресла. И вот мы уже прибыли в больницу, которая преобразилась до неузнаваемости. Нововведений много, сестры милосердия уже в другой униформе. Профессор давно признал, что мое предложение заменить апостольник, платье, передник и подъюбник на шапочку в виде колпака и халат – правильное решение. Единственное, в армии все осталось как прежде, но в больничных стенах работать лучше таким образом. Все больницы Екатеринбурга еще не перешли на новый так называемый дресс-код, Портейг объявил, что это эксперимент, но уже все понимают, что так удобнее. Конечно, столкнулись и с противниками такого новшества среди медицинского персонала. Кое-кто продолжает возмущаться и прямо говорит, что в сем есть что-то от разврата. Ну, не знаю, халаты почти до пят, менять их удобно, да и цена за униформу значительно ниже, а удобство неоспоримо. Появились у нас и носилки-каталки, кресла для передвижения больных, моему конструктору понадобилось всего полдня, чтобы ухватить предложенную идею и выдать чертежи. Сделать же их на заводе, где выпускаются бронемашины (из отходов металла), не составило никакого труда. Правда, на этом все, больше ничего не переиначивал, если не считать, что Семен Иванович время от времени объявляет о новом каком-то препарате против болячек. – Здравствуйте, Анжела, – поздоровался я, входя в палату к певице. Молодая женщина лежит под одеялом, на тумбочке стоят различные лекарства, около кровати таз; как полагаю, его используют, когда певицу рвать начинает. – Она заснула, – поднялась со стула у окна сестра милосердия. – Давно уснула? – спросил Портейг, подходя к больной и осторожно беря ее за руку, одновременно доставая часы из кармана. – С полчаса назад, до этого ее вырвало, – вздохнув, ответила сестра и добавила: – Совсем бедняжка обессилела. – Спасибо, голубушка, – буркнул Портейг, а потом на меня посмотрел. – Пульс понижен, но некритично. Испарина, слабость и рвота, при этом ничего не ест и не пьет, вливаем глюкозу, чтобы совсем не обессилела. Рану перевязывал вечером, заживление идет, но из-за спазмов – не так, как хотелось бы. Что скажешь? – Отравление исключили? – поинтересовался я. – Ваня, – ласково проговорил Портейг, – ей влили уже много глюкозы, прокололи различными антибиотиками, на отравление это совершенно не похоже.