Получив приказание, артиллеристы действовали как автоматы. Сняли орудия с передков, ездовые за неимением иного укрытия отвели коней в сторону и взялись за винтовки, а канониры тем временем зарядили пушки и навели их на приближающуюся кавалерийскую лаву. – Как только подойдут, бейте в упор! – отдал свое последнее приказание прапорщик и, обернувшись к Егорычу, заорал: – Вперед! Старый солдат понял его с полуслова и щелкнул кнутом. Получив порцию лошадиного допинга, упряжки вихрем полетели навстречу врагам и судьбе. Дмитрий не зря так придирчиво выбирал ездовых для своих тачанок, а затем нещадно их муштровал. Оказавшись перед противником, они мигом развернулись и так же лихо помчали назад, а руки стрелков тем временем легли на рукояти и большие пальцы вжали гашетки. Почти одновременно зарокотавшие пулеметы плеснули свинцовые струи в догонявших их текинцев, и те принялись рвать их тела, сбивать с ног лошадей, вызывая хаос и неразбериху в атакующей лаве. А когда боевые колесницы покинули сектор обстрела русских пушек, в дело вступила картечь. Тяжелые чугунные пули, заботливо уложенные рядками на жестяные поддоны, вырвались из пушечных жерл и проделали три широких просеки в атакующей коннице, смешав остатки всех, кому не посчастливилось попасть под удар, с землей и друг с другом. Несколько сотен только что еще живых и чувствующих существ мгновенно превратились в кровавое и грязное месиво, а те немногие, кому посчастливилось уцелеть, бросились прочь, в панике нахлестывая своих знаменитых скакунов. Но мало кому из них удалось спасти свою жизнь в тот день, ибо вслед отступающим хлестнули очереди пулеметов, а к артиллеристам наконец-то прибежал запыхавшийся Полковников. – Полубатарея, слушай мою команду, – срывающимся голосом закричал офицер. – Трубка – девять, прицел восемьдесят… – Бац-бац и мимо, – устало отозвался Будищев, вытирая пот с взмокшего лба. – И ничего не мимо! – восторженно заорал Шматов, глядя, как шрапнель накрыла бегущих с поля боя всадников, а в большую группу текинцев на левом фланге врубились сотни таманцев во главе со Скобелевым. – Ты посмотри, Граф, – радостно вопил Федор, – Белый генерал в бой пошел! – Хрен его понес, а не сам он пошел, – буркнул Дмитрий, но его никто не слушал. Как ни хороши были текинские джигиты в рубке, выдержать атаку казаков Скобелева у них не получилось. Возможно, они были слишком шокированы погромом, случившимся с их собратьями, а быть может, таково было изначальное намерение их вожаков, но туркменские всадники мгновенно развернули своих быстроногих коней, и те легко оторвались от преследовавших их таманцев. Белый генерал, против обыкновения, не стал долго гнаться за ними и также развернул свои сотни назад. – Молодцы, артиллеристы! – гаркнул Михаил Дмитриевич во всю мощь генеральской глотки, появившись перед позицией батареи. – Славно всыпали халатникам! – Рады стараться, ваше превосходительство! – дружно отвечали ему солдаты, а вскочивший в седло Полковников лихо отсалютовал саблей и отрапортовал, так, мол, и так, супостата разбили, потерь не понесли и вообще все в ажуре. – Конечно артиллеристы, кто же еще? – вздохнул Будищев и тоже направился к генералу, чтобы не пропустить ненароком раздачу плюшек. – Четыре креста на полубатарею! – расщедрился командующий, не скрывая восторга при виде побитых текинцев. – И господ офицеров в приказе отметим с занесением в формуляр. – Осмелюсь доложить вашему превосходительству, о геройском поведении моряков во главе прапорщиком Будищевым, – попытался остаться честным человеком капитан, но Скобелев его не слушал. – А теперь отходите к аулу, – приказал он, – Таманцы вас прикроют. – Слушаюсь! – отозвался Полковников уже вслед умчавшемуся как вихрь начальству. В Егин-Батыр-Кале полубатарее досталась восточная стенка, обращенная к Геок-Тепе. Получив место, солдаты и матросы под руководством офицеров тут же взялись за оборудование позиций. Прорубали амбразуры в стенках, насыпали полукруглые земляные барбеты, срубили несколько тутовых деревьев, закрывавших линию огня. Рядом с артиллеристами располагались только что подошедшие вместе с очередной колонной апшеронцы и саперы, а несколько дворов в тылу позиции досталось санитарному обозу. Заведующим этим, как иногда в шутку называл его сам командующий, «богоугодным заведением» был доктор Щербак. Прекрасный врач и опытный администратор, он еще до начала похода успел объехать все посты и гарнизоны в Закаспийском крае, проверить, хорошо ли устроены в них санитарные околотки, и принять необходимые меры к улучшению положения там, где это требовалось. Покончив с инспекцией, Александр Викторович в последний момент прибыл в Бами, где и присоединился к русскому авангарду в качестве отрядного врача. Формальный начальник медслужбы статский советник Гейдельфер, отнюдь не рвущийся в первые ряды, нисколько этому не возражал. Злые языки говорили, что Скобелев сначала хотел назначить на этот пост своего приятеля Студитского, но в последний момент отчего-то передумал. Сам же Владимир Андреевич, когда его спросили о причинах подобной немилости, не без юмора отвечал, что доктор Щербак, де, не любит охоту. Что это означало, мало кто понял, а сам он никогда не пояснял. Впрочем, что бы об этом ни толковали отрядные кумушки, оба русских врача скоро сработались и никогда не интриговали друг против друга, чего никак нельзя сказать об их начальнике господине Гейдельфере. – Братцы, скорее разгружайте фургоны! – приказал санитарам доктор Щербак, закончив осматривать выделенные ему помещения. – Здесь мы устроим перевязочную, а там поставим кибитку под операционную. Да быстрее, что же вы как квелые мухи! – Слушаемся, вашбродь, – дружно отвечали ему солдаты, сами желавшие как можно скорее покончить с обустройством и хоть немного отдохнуть. – Какие будут распоряжения, господин доктор? – спросила подошедшая тем временем баронесса Штиглиц. – Как хорошо, что вы подошли, сестра, – обрадовался врач. – Проследите, чтобы как следует убрали перевязочную. Идет бой, и к нам наверняка скоро доставят раненых, а еще ничего не готово. Поторопитесь, голубушка. Я на вас надеюсь. – Сию секунду, – отозвалась Люсия и хотела уже отправляться выполнять приказ, но тут перед ними появилось новое действующее лицо. – Здравствуйте, господа! – весело крикнул им офицер в морской шинели, в котором они тут же признали Будищева. – Мое почтение, Дмитрий Николаевич, давно не виделись, – улыбнулся доктор. – Наслышан о ваших подвигах. – Да какие подвиги, – отмахнулся прапорщик, – так, пара перестрелок. Вот артиллеристы, те да, Скобелев так и сказал, молодцы! А мы так, рядом стояли. – Не скромничайте, молодой человек. – Как поживаете, Люсия Александровна? – обратился к застывшей у забора барышне Дмитрий. – Благодарю, хорошо, – приветливо, но вместе с тем несколько обеспокоенно отозвалась та. – Я слышала сильную перестрелку и пушечные залпы, вероятно, шел сильный бой? – Точно так, – с улыбкой отвечал ей Будищев, но глаза его оставались серьезными и смотрели так, будто пронизывали девушку насквозь. – Большие потери? – ахнула Люсия, покрывшись от столь явного внимания слабым румянцем. – За казаков не скажу, а у артиллеристов двое легкораненых. – А у вас? – Бог миловал. Федьке, правда, чуть нос не отстрелили, а так все благополучно. – И вовсе мне ничего не отстрелили, – показался из-за забора Шматов с почему-то вымазанным пылью лицом. – Доброго здоровьичка, барышня, и вам, господин доктор. – Здравствуй, Федя, – мягко улыбнулась Люсия. – Как твоя нога? – Вашими молитвами, – расплылся в улыбке денщик и хотел было сказать еще что-то любезное столь приятным и участливым людям, но подошедший Будищев бесцеремонно прервал этот поток красноречия. – Хорош базлать! – тихо шепнул он ему. – А чего? – искренне удивился парень. – Мы же закончили… – Вы знаете, – спохватился Дмитрий, как будто вспомнил что-то очень важное, – нам уже пора. Служба. Уж извините. – Да-да, конечно, у нас тоже масса дел, – охотно согласился Щербак, но тут к нему подскочил ефрейтор Барнес и принялся что-то шептать на ухо. – Какую яму разрыли солдаты? – не понял доктор. – Мешки грузят? – Что-нибудь случилось? – с невинным видом поинтересовался Будищев. – Да вот Марк говорит, что на заднем дворе разрыты ямы, в которых были мешки, по всей вероятности, с чем-то ценным. И какие-то солдаты их утащили. Вы ничего не знаете об этом? – Я?!! – искренне удивился прапорщик. – Ни сном, ни духом! – Хм, а может, это были какие-то припасы, спрятанные местными жителями? – продолжал размышлять вслух доктор. – Нам бы они очень пригодились. – Точно! – убежденно подтвердил его догадку Будищев. – А казаки нашли, да и уперли по своему обыкновению. Вот разбойники! – Вы думаете, это казаки? – Да кто же еще? – уже из-за забора отвечал им уходящий Дмитрий. – Таки вы думаете, что я перепутаю казаков с артиллеристами! – возмутился молчавший до сих пор Барнес, убедившись, что прапорщик уже ушел и его не слышит. – А почему ты сразу не сказал, что это были артиллеристы? – нахмурился Щербак. – Разве?! – сделал честное лицо Марк. – Ладно, бог с ними всеми, не до того сейчас, живо за работу, – отмахнулся Щербак, после чего обратил внимание на поскучневшую баронессу, – Люсия Александровна, голубушка, вам нехорошо? – Нет-нет, Александр Викторович, – поспешно отозвалась сестра милосердия. – Я, наверное, пойду убирать в перевязочной. – Конечно. – Госпожа баронесса, да зачем же вам самой убирать, прикажите, и я все мигом сделаю, – услужливо затараторил Барнес, но расстроенная девушка не обратила на него внимания. Когда Будищев появился в расположении своей части, позиции были уже готовы. Солдаты и офицеры, порядком уморившиеся за выдавшийся столь насыщенным день, отдыхали. Артельщики заканчивали приготовление пищи, и по лагерю разносился специфический запах вареной баранины. Чуть поодаль устроились моряки и ездовые тачанок, к которым и направился Дмитрий. – А вот и вы, вашбродь, – встретил командира Егорыч, хлопотавший у самовара. – Чаю будете? – С пряниками? – ухмыльнулся прапорщик. – А то! – Тогда наливай. Пряников у ездового, конечно, не было, зато нашлось несколько не совсем еще черствых туркменских лепешек, купленных перед самым началом похода. Получив одну из них, Будищев по-братски отломил половину Шматову. Затем положил на свою часть кусок колбасы и с аппетитом вгрызся в полученный бутерброд, время от времени отхлебывая маленькими глотками ароматный чай. – Ништяк! – похвалил он, утолив первый голод. – На здоровье, вашбродь, – правильно понял его ездовой. – Федя, а ты чего куксишься? – повернулся Будищев к денщику, отставившему лепешку в сторону и без энтузиазма мусолившему сухарь. – Да не хочу я, – вяло ответил тот.