– Люсия Александровна, – начал Будищев, немного помявшись. – Мы так и не смогли толком поговорить. Быть может, сегодня вечером… – У нас еще будет время, Дмитрий Николаевич, – равнодушно прервала она его. – Но вас же отправляют в Красноводск! – Так не сегодня же, – отозвалась баронесса, после чего подошла к своей лошади и почти приказала: – Да помогите же мне! Немного сбитый с толку переменой настроения барышни, Дмитрий помог ей взобраться в седло, пока Студитский оказывал ту же любезность Кате. Потом они все вместе уехали, а оставшийся в одиночестве прапорщик немого недоуменно смотрел им вслед. «А может, прав Скобелев? – подумал он. – Без них реально спокойнее будет. И вообще, скорее бы уже в поход. Разобраться с этим Геок-Тепе, будь он неладен, да возвращаться в Питер. Офицерский чин уже есть, орден Святого Владимира, дающий право на дворянство, тоже… Какого черта я вообще тут делаю?» В конце ноября в Закаспийский край прибыли последние подкрепления для предстоящей экспедиции Скобелева. Наконец-то все войска были в наличии, а необходимые припасы собраны. Откладывать поход далее не имело смысла. На смену иссушающей летней жаре давно пришла мягкая среднеазиатская осень. Вершины Копетдага уже пару раз покрывались снегом, правда, ненадолго. Листва в низинах пожухла и осыпалась, а по ночам случались заморозки. И такая погода как нельзя лучше подходила для суровых пришельцев с далекого севера. Первой в путь, как всегда, двинулась кавалерия. Четыре сотни Таманского полка, во главе с самим Белым генералом, довольно большой отряд местных туркмен, имевших давние счеты с текинцами, полубатарея дальнобойных пушек под началом капитана Полковникова и морской взвод на тачанках, под доблестным командованием прапорщика Будищева. Следом шли более медленные пехотные отряды, сопровождавшие обозы. Бесконечной вереницей тянулся караван тяжело нагруженных верблюдов и почти такая же длинная колонна повозок. Некоторые из них выделялись большими эмблемами Красного Креста на парусиновых пологах. В одном из таких фургонов путешествовали две сестры милосердия: баронесса Люсия Александровна Штиглиц и ее подруга Екатерина Михайловна Мамацева, урожденная Сутолмина. Судя по всему, скоропалительная женитьба командира четвертой батареи и была той причиной, по которой генерал не выполнил свою угрозу и не отослал барышень в глубокий тыл. Венчал их иеромонах отец Афанасий – невысокий, но при этом довольно кряжистый человек лет примерно сорока от роду с весьма интересной судьбой. По какой-то причине он не смог ужиться в монастыре и потому записался в Закаспийский край санитаром в один из отрядов Красного Креста. В отличие от многих других представителей священства, отец Афанасий никогда не чурался никакой, даже самой грязной работы, не забывая, впрочем, и о своем сане. Закончив перевязки, он шел утешать страждущих, причащать умирающих и отпевать покойников, сочетая таким образом заботу о душах и телах своей паствы. Единственным недостатком сего достойного пастыря было некоторое пристрастие к чарке. Не то чтобы он был запойным пьяницей, вовсе нет, но выпив, батюшка иной раз становился оживленным, начинал напевать какие-то гимны, слегка при этом гнусавя, и проявлял редкое рвение к служению. Собственно, благодаря именно этой слабости отец Афанасий и согласился окрутить наших молодоженов, дав себя уговорить все тому же Будищеву. К чести батюшки следует заметить, что деньги за венчание он не взял, но при том постарался провести таинство в максимальном соответствии с правилами, что было совсем не просто в его положении[34]. Теперь батюшка правил одним из санитарных фургонов, изредка перебрасываясь словом с сидящей подле него баронессой. – Не холодно вам? – участливо поинтересовался священник. – Немного, – односложно отвечала та. – Ничего, – поспешил утешить ее тот. – Прибудем на место, разведем огонь, согреемся. – Скорее бы. – До Батыр-Калы[35] всего ничего осталось. Даст бог, к полудню будем. Правда, говорят, текинцы намереваются в нем обороняться. – Вы полагаете, будет бой? – встревожилась барышня. – Ничего этому антихристу не сделается! – сердито отрезал отец Афанасий, подразумевая, очевидно, Будищева. – Отчего вы так его называете? – прекрасно поняла, о ком речь, Люсия. – А кто же он еще? Атеист, насмешник и безбожник, стало быть, антихрист и есть! – Не сердитесь на него, батюшка. Он действовал из благих побуждений. – Да разве я за то венчание в обиде, – усмехнулся иеромонах. – Соединить любящие сердца перед лицом Господа – дело богоугодное! – Тогда что же? – Ничего. Побереглись бы вы от него, барышня. – О чем вы, батюшка? – О вас, дочь моя! – Но у меня нет и не может быть никаких отношений с этим человеком! – А вот врать отцу своему духовному нехорошо! – Святой отец, во-первых, я лютеранка! – вспыхнула Люсия. – Разве же это препятствие для греха-то? – вздохнул отец Афанасий. – А во-вторых, он – женат! – Ишь ты, – озадачился поп, – откуда сие ведомо? – Денщик проболтался. – Вот оно как, – задумался иеромонах. – Батюшка, я вас прошу, не надо никому об этом говорить, – после недолгого молчания попросила сестра милосердия. – Мое дело сторона, – после недолгого раздумья ответил священник. При подходе к Егин-Батыр-Кале выяснилось, что текинцы не стали обороняться в ауле, очевидно, решив сосредоточить свои силы непосредственно в Денгиль-Тепе. Узнав об этом, Скобелев немедленно приказал занять аул, выбрав его в качестве базы для дальнейших действий, но вместе с тем, подозревая возможность засады, одновременно послал две сотни таманцев, обыскать окрестности. Казаки с энтузиазмом взялись за дело и скоро пригнали большую отару овец, брошенную прежними владельцами. – По крайней мере, с голоду мы не умрем, – хмыкнул Будищев, наблюдая за результатом поисков. – Надо бы и нам чего пошерстить, – хмуро заметил с высоты седла Полковников. – Наверняка в ауле остались какие-нибудь припасы. Заботы командира полубатареи были понятны. Интенданты с провиантом и фуражом подтянутся еще не скоро, а кормить людей и особенно лошадей надо каждый день. Да-да, лошадей в первую очередь, потому как русский мужик, пусть и одетый в солдатскую шинель, терпелив и неприхотлив, а кони от бескормицы быстро копыта протянут. И тогда будет плохо всем! – Так пошлите после боя кого из нестроевых, – пожал плечами прапорщик. – Дмитрий Николаевич, – в голосе капитана послышалось раздражение от необходимости объяснять очевидные вещи. – Найти мало, надобно уберечь от прочих соискателей! – Так пошлите с ними Панпушко, – прикинулся шлангом Будищев. – Чтобы казаки у нас опять из-под носа целую сотню пудов фуража увели? – хмыкнул Полковников. – Благодарю покорно! – Ну, во-первых, не сотню, – рассмеялся моряк, припомнив ту историю, а вот что «во-вторых», сказать не успел, поскольку к ним мчался ординарец от Скобелева. – Их превосходительство приказали артиллерии занять вон ту высоту и обстрелять Денгиль-Тепе! – прокричал им офицер в косматой кавказской папахе. – Однако! – покачал головой капитан, глядя на возвышающийся над местностью курган с очень крутыми склонами, потом обернулся к прапорщику и почти умоляющим тоном попросил: – Дмитрий Николаевич, голубчик, вы все одно постоянно находитесь в резерве. Позицию вам оборудовать – тьфу и растереть, – не то что нам, многогрешным. Приглядите за фуражирами, а? – Ладно, – нехотя согласился Будищев, не отрываясь при этом от бинокля. – Так я на вас надеюсь! – повеселел Полковников и приказал подчиненным выдвигаться. В одном капитан был прав. Пока их отряд шел к Денгиль-Тепе, противник старался держаться подальше от русских колонн, и лишь иногда небольшие партии степных наездников маячили на горизонте, не решаясь приблизиться на расстояние верного выстрела к «белым рубахам». Пару раз по ним все же выстрелили шрапнелью, совершенно отбив таким образом охоту подходить ближе. Так что случая отличиться у морской батареи пока что не было, и ее все время держали в резерве. Как только конные артиллерийские упряжки оказались у подножия кургана, выяснилось, что его склоны куда более отвесны, чем показалось издали. О том, чтобы втащить на его вершину всю полубатарею, нечего было и думать, а потому Полковников решил ограничиться одним орудием. Но даже его доставить на место оказалось совсем непросто. Лошади для этой цели не годились совершенно, так что надежда оставалась только на людей. С огромным трудом, буквально на руках, артиллеристам удалось доставить свою пушку на вершину. Пару раз стальная махина едва не сорвалась вниз, грозя передавить следовавших за ней подносчиков снарядов, но, к счастью, все обошлось. Полковников, видя, как трясутся руки у смертельно уставших наводчиков и фейерверкеров, сам встал к прицелу и произвел первый выстрел в сторону вражеской цитадели. Пролетев примерно половину расстояния до Денгиль-Тепе, граната врезалась в землю и бессильно разорвалась, подняв лишь кучу песка. Исправив прицел, русские артиллеристы выпалили еще несколько раз, но так и не достали до противника. – Куда же вы палите? – с досадой прокомментировал их стрельбу Будищев. – Там расстояние километров восемь, а то и больше! – Чего? – встрепенулся, услышав очередное непонятное слово, Шматов. – Того, – отмахнулся прапорщик. – Мужики корячились, а все без толку! – Такая доля у нашего брата-мужика, – философски заметил Федя. Между тем кое-какие последствия у столь неудачного обстрела все же были. Как оказалось, у текинцев тоже была артиллерия, и их канониры решили ответить ударом на удар. Сначала над их цитаделью вспухли клубы белого дыма, потом донесся звук выстрела, и поблизости от одного из казачьих разъездов звучно шлепнулся вражеский снаряд. Впрочем, действие последнего оказалось еще меньшим, чем у русского. То ли это было ядро, то ли никто не удосужился снарядить бомбу порохом, но, немного покрутившись, вражеский гостинец затих, так и не произведя никакого эффекта. Впоследствии выяснилось, что все снаряды текинцев таковы, и вскоре на них вообще перестали обращать внимание. Между тем вокруг крепости стали появляться все новые и новые группы наездников. Сначала они вели себя довольно пассивно, но затем стали объединяться, как соединяются между собой капли ртути, и вскоре образовавшаяся таким образом толпа двинулась на немногочисленный еще русский отряд. Казаки не стали рисковать и, обстреляв противника из берданок, поспешили отойти. Оказавшаяся на вершине пушка несколько раз довольно удачно ударила по текинцам шрапнелью, но поскольку таких снарядов к ней доставили немного, Полковников был вынужден перейти на не столь действенные гранаты. Положение сложилось если не критическое, то довольно близкое к тому. Передовая пехотная колонна только подошла к Егин-Батыр-Кале и не могла поддержать зашедший далеко авангард. Казачьи сотни оказались слишком рассеяны и вряд ли сумели бы выстоять против одновременной атаки нескольких тысяч текинских всадников, а стоящие у подножия артиллеристы оказались без командования, поскольку оба офицера находились сейчас на вершине кургана. – Богачев, какого лешего ты сопли жуешь? – заорал на растерявшегося фельдфебеля Будищев. – Снимай пушки с передков и жарь по басмачам! – Уходить надо, вашбродь, – глухо пробормотал тот, – не ровён час, прорвутся и захватят пушки! – Я тебе, твою мать, уйду! – вызверился прапорщик. – А ну снимайте с передков и заряжайте. – Чем заряжать? – с надеждой в голосе спросил отчаянный фейерверкер с говорящей фамилией Анчуткин[36]. Вопрос был не праздным. В снарядных ящиках имелись чугунные гранаты, новомодные диафрагменные шрапнели[37] и немного старинной картечи. Самой действенной против открытой живой силы противника была, разумеется, шрапнель. Но для ее применения нужно было рассчитать угол возвышения орудия, определить расстояние и выставить трубку, чтобы она обрушилась на врага сверху и выкосила его подобно тому, как коса-литовка срезает сочную зелень на заливном лугу. Проблема была лишь в том, что ничего из вышеперечисленного Дмитрий не умел, а времени на эксперименты не было. Гранаты были хороши против строений и иных не слишком прочных укрытий, но в пустыне они часто зарывались в рыхлый песок и потому теряли в эффективности. Оставалась… – Заряжай картечью! – приказал Будищев. – Слушаюсь! – одновременно отозвались Анчуткин и мысленно простившийся с жизнью Богачев.