– Я с вами, – решительно заявил фон Левенштерн. – Но, барон, как же ваша нога? – К черту нога! Уже все хорошо. – Воля ваша, но учтите, если что… поедете верхом на своем Яне! – Согласен. Говоря о трудностях перехода, штабс-капитан нисколько не преувеличил. Весь вечер и половину ночи они сначала карабкались по отвесным склонам, затем шли узкими тропками, по которым не то что нога человека, но и копыто горного козла давно не ступало. Наконец, после полуночи миновав заброшенный аул, охотники услышали журчание ручейка, ясно показавшее, что ущелье, которое они ищут, совсем рядом. Поминутно охающего барона пришлось оставить у входа вместе с большей частью солдат, а Слуцкий, Будищев и казаки продолжили движение, удвоив предосторожности. Будь на месте охотников кубанские пластуны или кавказцы, они бы, вероятно, сумели подобраться к текинцам вплотную и взять их в шашки. Но простые казаки, не говоря уж о солдатах, как бы ни старались, но производили шуму столько, что и глухой услышит. Противник был уже совсем близко. В отблесках костра явно виднелись косматые шапки и халаты текинцев. Доносился запах табака и пекущихся в золе чуреков, да слышно было, как тревожно похрапывают кони. Слыша их, текинцы несколько раз поднимались, чтобы проверить, но на счастье русских охотников коней пугал какой-то зверь с другой стороны лагеря, отвлекая на себя внимание часовых. Наконец штабс-капитан счел дальнейшее движение излишним и приказал своим подчиненным целиться по скудно освещенному противнику. – Где Будищев? – спохватившись, спросил он у Долбни. – Не могу знать, вашбродь, – так же тихо отвечал ему приказный. – Только что тут был. – Черт с ним, – досадливо поморщился офицер и, одновременно нажав на курок, скомандовал: – Пли! Дружный залп из берданок разорвал окружающую темноту в клочья. Те из текинцев, кто был лучше прочих освещен костром, дернулись и тут же свалились, где лежали, нашпигованные свинцом. Особенно неудачно упал почтенного вида старик с роскошной седой бородой, угодивший лицом прямо в костер, отчего вокруг скоро распространился отвратительный запах горящей человеческой плоти. Однако не менее четырех человек, державшихся до сих пор в тени, остались невредимыми и, не теряя ни мгновения, вскочили и бросились к лошадям. Все это произошло так быстро, что перед глазами охотников просто мелькнули неясные тени и тут же исчезли в окружающей темноте. Казалось, еще секунда-другая и удальцы выскользнут из западни, но не тут-то было. Между ними и коновязью внезапно возникла еще одна фигура, и раздалось несколько револьверных выстрелов подряд. Причем следовали они друг за другом так быстро, что казалось, будто огонь ведется не из обычного «смит-вессона», а из новомодной митральезы. Не успело стихнуть заметавшееся между скалами эхо, как все было кончено. Тела погибших еще бились в конвульсиях, а победители уже заняли их лагерь. Тело горящего в костре старика оттащили за ноги в сторону, прочих просто спихнули с войлочных кошм, чтобы не мешали. Некоторые тут же выхватывали из углей недопеченный чурек и с жадностью поедали, нисколько не заботясь, что тот может быть обагрен кровью их врагов. Другие по-хозяйски осматривали захваченные вещи и оружие убитых. Третьи в изнеможении просто присели у огня, не в силах радоваться удаче. – Будищев, это вы? – на всякий случай спросил Слуцкий у скрывавшегося в темноте стрелка. – Я, Александр Иванович, – устало отозвался тот, выходя на свет. – Как вам только пришло в голову эдакое безумие? – О чем вы? – Ну ведь свои же могли подстрелить… или текинцы зарубить, они ведь на саблях просто черти. – Да ладно! Башибузуки как башибузуки. Ловки, конечно, сукины дети, но против этого шашка не пляшет. С этими словами Дмитрий крутнул на пальце револьвер, как будто был шерифом на Диком Западе. – А если бы не хватило патронов? – прищурившись, спросил штабс-капитан, но Будищев, не отвечая ему, выхватил второй «смит-вессон». – Убедили, – махнул рукой командир. Вместе они вернулись к костру и присели рядом с подвинувшимися охотниками. – Эй, казачки, – обратился к шарящим по сумкам текинцев охотникам Будищев, – патроны там есть? – А как же, вашбродь. – Покажите. Получив целую россыпь маслянистых цилиндров, Дмитрий принялся разглядывать их в отблесках гаснувшего костра, но вскоре был вынужден отложить в сторону. – Ни хрена не видно, – с досадой буркнул он. – Что вы хотите найти? – лениво спросил штабс-капитан. – Да так, – пожал плечами кондуктор. – Не берите в голову. – Вот и правильно. Посмотрите лучше, какая прекрасная ночь. Звезды мерцают, ветерок прохладный. Если бы не вонь от этого несчастного старика, лучшего бы и желать невозможно. Не находите? – Нет, – мотнул головой Будищев и добавил вычитанную где-то фразу: – Труп врага всегда пахнет хорошо[25]. – Да вы философ, – засмеялся штабс-капитан. – Скажите, Дмитрий Николаевич, а не приходило ли вам в голову, что эти текинцы, или, как вы их называете, духи, в сущности, борются за свободу своей страны? Да-да, а мы с вами не более чем колонизаторы. – Бремя белых – нести свет цивилизации, – зевнул в ответ кондуктор. – А может, к черту такую цивилизацию, если ее надо насаждать штыками и картечью? К тому же, помяните мое слово, весь прогресс ограничится становым приставом и кабаком! – А бордель будет? – заинтересованно спросил Будищев. – Если да, то все нормально. – Нет, с вами решительно нельзя говорить ни о чем серьезном, – поморщился Слуцкий. – Вы непременно все сведете либо к похабщине, либо к чему похуже. – А если серьезно, господин штабс-капитан, – грубо прервал его Дмитрий, – то подберите сопли и припомните того джигита, которого ваши «защитники отечества» давеча убили и ограбили. Мы его еще камнями закидали. Да, кабак, да, городовой, да, чиновник-взяточник. Но вот грабить, убивать и продавать в рабство ваши «патриоты» точно не смогут. По крайней мере, пока снова не станут независимыми. – О чем вы? – удивился немного сконфуженный офицер, не ожидавший от грубоватого и не слишком хорошо образованного моряка такой отповеди. Однако не склонный к пустопорожней рефлексии Будищев не стал ему отвечать, а поплотнее запахнулся в свой ватный халат и попытался заснуть. «Гарнизонная стоянка». Только офицер, много лет прослуживший в армии, может понимать, сколько безнадежной тоски в этой фразе. Приличного общества нет, дам, хотя бы и неприличных, тоже. Все книги зачитаны до дыр, а газеты приходят с таким опозданием, что сведения о криминальных происшествиях во время святочных гуляний становятся известны посреди июльской жары. Что может быть хуже этого? Разве что гарнизонная стоянка в Закаспийском крае. Умножьте все вышеперечисленное на три, и вы получите хоть какое-то представление о жизни в Бами. Жара. Скука. Из развлечений лишь редкие вечера в офицерском собрании да рассказы о стычках с воинственными туземцами. Последних, впрочем, тоже приструнили. Так что известия о нападениях на транспорты и отдаленные посты не приходили уже целую неделю. И вдруг как гром среди ясного неба грянуло: – Едет! – Как? Уже? Слава тебе, Господи! – раздавалось со всех сторон, и сонная апатия мгновенно сменилась лихорадочным возбуждением. – Да кто едет-то? – спросит непонятливый, и ответом ему будет гордое имя: – Скобелев! Да, Белый генерал наконец-то закончил инспектировать линии снабжения и теперь возвращался к своей заскучавшей в диких песках армии. Не успели нарочные принести эту весть, как только что сонный русский лагерь превратился в разворошенный палкой муравейник. Все куда-то бежали, всем сразу же нашлось дело. Военные приводили в порядок амуницию, интенданты документацию, маркитанты и те постарались прибраться у своих лавок и спрятать подальше залежалый и некачественный товар. Не остался в стороне от всеобщего возбуждения и госпиталь. Хотя при докторе Студитском там и без того царили чистота и порядок, но все же у больных поменяли белье, а в кибитках лишний раз прибрались и проветрили. На первый взгляд все выглядело если не идеально, то максимально близко к этому, а стало быть, начальник госпиталя мог облегченно вздохнуть и присесть. – Добрый день, Владимир Андреевич, – поприветствовал его непонятно откуда взявшийся Будищев. – Добрый, Дмитрий Николаевич, – устало отозвался врач. – Вы к нам какими судьбами? – Да вот, зашел моего обормота проведать. – Кого, простите? Ах, вы, верно, про денщика. Шматов, кажется? – Да-да, про него родимого. Как он? – Как сказать. Раны все еще не хороши, но уже заживают. – Да разве же это раны? Так царапины. – Если бы сразу обработали, были бы царапины. Удивляюсь вам, Будищев. Вы вроде бы человек неглупый и нельзя сказать, чтобы безграмотный. Неужели у вас не нашлось никакого антисептика? – Нашлось, – пожал плечами кондуктор. – Спирт. – И что же вам помешало? – Ничего не помешало. Взял и вылакал, подлец. – Выпил, что ли? – Ага. Решил изнутри обработать. – Понятно. Что тут скажешь, бывает. Ладно, парень он у вас, слава богу, здоровый, крепкий, но на будущее заведите что-то более действенное и менее пригодное к употреблению внутрь. Да хоть настойку йода! – Вы полагаете, если бы он выпил йод, было бы лучше? – ухмыльнулся Дмитрий. – А что, мог? – Да как два пальца… об песок. – Однако! Ну что же поделаешь в таком случае. Будем лечить, тем более что мадемуазель Штиглиц окружила вашего денщика такой заботой, что лучшего и желать нельзя.