– На тему? – На тему будущего. – Блин, так ты серьезно насчет мессы? Это всего через два дня. – Я в тебя верю. – У нас целая толпа плохих парней на хвосте. – Назови церковь, место, и мы будем там. Брайд выжидал, вскинув бровь. – Меня хотят видеть братья, – сказал ему Ронан. Его пульс почему-то участился, то ли от мысли об этом, то ли от идеи сообщить о мессе Брайду. Он не мог сказать точно, от чего именно. – В эти выходные. – С кем ты разговариваешь? – спросил Диклан. – Это Брайд? – У нас встреча с Илидорином, – тихо напомнил Брайд. – Мне надо подумать, – сказал Ронан в трубку. – Я далеко от Бостона. – Что для тебя важней? – спросил Диклан. – Я бы не стал просить из-за пустяка. Брайд все еще наблюдал за ним с тем же выжидательным выражением на лице, задержав руку на дверной ручке, собираясь присоединиться к маленьким сновидцам, к которым они приехали. – Мне нужно идти, – сказал Ронан. – Я тебе перезвоню. – Он сбросил вызов. Он почувствовал, что, наконец, понял, о чем говорил Брайд за секунду до звонка, потому что теперь также чувствовал себя раздираемым между возможностью хоть на несколько минут снова увидеть братьев и осознанием того, что сновидцы практически на пороге завершения первой части их начинания, и тем, как изменится мир, как только последнее препятствие на линии Илидорина будет устранено. – Я не стану говорить, как тебе поступить, – произнес Брайд. – Однако пойду дальше. Я не могу остановиться, когда конец так близок. – Знаю, – ответил Ронан. Оказывается, быть героем не так просто. 26 Мэтью шел. На этот раз не просто блуждал, а решительно шагал. Диклан сказал, что разговаривал с Ронаном, а после отправился по делам, велев Мэтью оставаться дома. Он не говорил, что эти два события как-то связаны, однако мальчик догадывался, что это так. Ему приходилось гадать, потому что, что бы ни говорил Мэтью, Диклан по-прежнему избегал настоящего общения с ним. Он доверял Джордан, если вообще был способен кому-то доверять, и продолжал показывать Мэтью собак. Все это наполняло мальчика плохим предчувствием, что вдобавок к его прежнему дурному настрою заставило его идти. Не блуждать. Идти. Как человек, не как сон. Он шел, опустив голову и спрятав руки в карманах ярко-синего пуховика. Вид его кроссовок, ритмично шлепающих по тротуару, заставил Мэтью прибавить шагу и твердости походке, темный асфальт и бордюры мелькали под ногами. Диклан считал нелепыми эти огромные белые кроссовки. Теперь он понимал. Хотя не сообразил раньше, когда только купил их, он был невероятно взволнован, что смог накопить нужную сумму денег. Разве они не супер? – спросил он, и Диклан пробормотал что-то вроде: – Это самая запоминающаяся пара обуви, которую я когда-либо видел. И Мэтью по своей наивности решил, что они понравились брату так же сильно, как и ему. Он размышлял, каким идиотом он был, и его уши пылали огнем. Каким дураком всегда и во всем. Нелепой казалась даже сама мысль о том, что он радовался, накопив сумму, достаточную для покупки обуви. Мэтью еженедельно получал деньги на карманные расходы за выполненную по дому работу. Это правило завела еще Аврора в Амбарах, а Диклан продолжил его придерживаться даже после их переезда в город. Мэтью никогда не задумывался, насколько это справедливо по отношению к нему. Да, разумеется, он получал плату за порядок в собственной комнате, пропылесосенные ковры, разгруженную посудомойку, натертую сосновым очистителем входную дверь городского дома, уборку мусора в «Вольво» Диклана после школы. Боже, даже думать об этом казалось невыносимо. Просто невыносимо. Это просто деньги Диклана, которые старший брат подкидывал на карманные расходы глупому малышу, который так и остался дурачком, даже когда вырос. Все его школьные друзья подрабатывали, обслуживая столики или стоя за кассой, в то время как он получал довольствие в кружке, оставленной на кухонном столе. И сейчас происходило все то же самое: ему подкидывали деньжат на карманные расходы за случайные заказы в качестве одолжения его старшему брату, ну и потому что сочли младшенького Диклана милым, а его любовь к уродливым кроссовкам забавной. Мэтью продолжал идти все дальше и дальше. Сердито топая. Он миновал их район, переполненные посетителями рестораны, симпатичные кирпичные дома с яркой вечерней подсветкой, прошагал мимо небольшого круглосуточного магазинчика, напомнившего ему тот, у которого иногда, возвращаясь домой, останавливался Диклан, вспомнив, что забыл на неделе купить молоко. Он подумал о тех долгих минутах, когда они просто сидели в машине у магазина, а Диклан смотрел в пустоту, прижав чек на молоко рукой к рулю. Мы не едем домой? – мог спросить Мэтью. Играй в свою игру, – отвечал Диклан, и Мэтью играл, просто играл в какую-то глупую игрушку на телефоне, в то время как старший брат порой на протяжении часа сидел на заправке в пяти минутах езды от дома, не собираясь возвращаться туда. И Мэтью ни разу не спросил, почему они там сидели или о чем думал Диклан, или ненавидел ли он свою жизнь. А эта история с живительными магнитами, которую они затеяли, чтобы якобы обезопасить его, при этом ни слова ему не говоря? Все вокруг продолжали обращаться с ним, словно он домашний питомец. Ноги Мэтью несли его вперед, все дальше и дальше от дома. «Дома». В кавычках, потому что домом без кавычек он считал Амбары или таунхаус в Вашингтоне. А вот «дом» – это квартира в Фенуэй, которую Мэтью про себя называл «Брови Старикана», поскольку детали отделки над окнами очень напоминали толстые нахмуренные брови. Апартаменты имели семь комнат, и каждой из них Мэтью мысленно присвоил имя. Дважды. В первый раз он нарек их в честь Семи гномов, а второй по названиям семи смертных грехов. Веселое обжорство – кухня. Стыдливая лень – гостиная. Угрюмая похоть – спальня Диклана. И так далее. Брату нравилась квартира. Мэтью мог с уверенностью сказать, что нравилась. Диклану пришлась по душе жизнь в Бостоне, хотя мальчик и не знал точно, что именно эта самая жизнь подразумевала. Брат не обсуждал это с ним. Диклан не сказал, что чувствует себя счастливее, однако это и так было очевидно. Отчего на душе Мэтью стало еще хуже. Намного хуже. Он не знал причину. Ноги сами привели его в ту часть города, что казалась ближе к воде и дальше от людей и заведений. Неподалеку располагался приподнятый участок шоссе, резко заканчивающийся обрывом и зарослями сорняков внизу, словно готовая декорация для сцены в стиле экшен. Диклан был бы крайне недоволен, обнаружив его здесь. Когда Мэтью узнал, что он сон, Диклан сказал, что он такой же Линч, как и старшие братья, однако теперь Мэтью понимал, что это была ложь. Потому что его не заставляли ходить в школу. Не готовили к будущему. За ним ухаживали, его любили и им управляли. Суть в том, размышлял мальчик, что в жизни Диклана он был всего лишь вещью. Предметом грез. Щенком, которого нужно выгулять, чтобы он растерял энергию, а затем завести «домой». Его внимание привлек пустующий строительный кран, невероятно роскошный. С огромной стрелой, похожей на лестницу, и крюком на конце. «Я должен залезть на него», – без колебаний решил Мэтью. И он полез. Сперва вскарабкался по основанию, а затем перебрался на стрелу, все выше, выше и выше. Мальчик представил, как взбесился бы Диклан. Ну и хорошо, подумал он. Замечательно, отлично. «Но я же велел тебе сидеть дома, – растерянно сказал бы Диклан. – Ты должен как послушная игрушка быть там, где я тебя оставил». Отчасти он жалел, что вообще узнал о том, что он сон. Добравшись до вершины стрелы, Мэтью закрыл глаза. Когда-то он представлял, что воздух – это бесконечное объятие, но, похоже, сейчас эта приятная мысль не будоражила его воображение. Как много времени ему потребовалось, чтобы осознать, что он якорь в жизни Диклана. – Боже мой! Открыв глаза, он заметил, что за ним наблюдает крошечная фигурка человека. Маленькая Джордан. Ну, вернее, обычная Джордан, только очень далеко внизу. Она прикрыла глаза рукой. – Ага, так и знала, что это был ты! – Тебе не заставить меня спуститься, – сказал Мэтью. – Чертовски уверена, что нет, – согласилась она. – Вот только довольно трудно беседовать, когда ты там, а я здесь. – Перестань говорить со мной, как с ребенком. Я все вижу, и мне это не нравится. Джордан скрестила руки на груди – поза, отлично читаемая даже с высоты подъемного крана. – Ладно, тогда получай: взобраться на палку в небо – не самый разумный способ решения проблемы любого рода, однако глупость – твое право, поэтому, если хочешь торчать там, просто дай знать, как долго, чтобы я понимала, мне просто подождать внизу или я успею смотаться за парой коктейлей. – Почему за мной вообще нужно следить? – Потому что ты залез на кран, приятель. Мэтью обдумал ее слова, затем поразмыслил еще немного и после со вздохом спустился к поджидавщей его Джордан. – Как ты узнала, что я здесь? – Ты прошел мимо моей студии. Не заметил? Конечно, нет. Идиот. – Так что случилось? – спросила Джордан, когда они двинулись обратно тем же путем, каким он пришел. – Решил поднять бунт? Это из-за того, что братья тебя обманывают? И поскольку она просто спросила прямо, а не стала ходить кругами, Мэтью ей рассказал. Поведал ей все. Все, что его беспокоило: от большого к малому, и наоборот. – Все это звучит по-настоящему фигово, сочувствую, – произнесла Джордан, открывая дверь студии в Фенуэй. Рука об руку они миновали коридор, направляясь к ее жилищу. – Мне кажется, проблема в том, что частично эта ерунда связана с тем, что ты сон, а частично просто с твоим взрослением, и, честно говоря, если бы меня спросили, я бы ответила, что оба варианта одинаково неприятны. – Я бы так сделал, – сказал Мэтью. – Что именно, приятель? – Спросил бы тебя. Мальчик улыбнулся, и Джордан громко расхохоталась в ответ. Она шутя дала ему пять, а затем толкнула дверь, впуская их в студию. – Ну вот.