Мне требуется несколько минут, чтобы осознать услышанное, после чего я смотрю в его темно-карие глаза, и это почему-то успокаивает меня. – Я слышала голос сестры. Она здесь. – Нет, это не так, – говорит он, и на его челюсти дергается жилка. – Во всяком случае, пока. В этот момент мой разум наконец начинает работать, и я осознаю, что прижимаюсь к Гилу. Поэтому тут же выпускаю его рубашку из рук, отступаю на шаг и отвожу взгляд. – Откуда ты знаешь? Эта тварь… этот монстр… он схватил Мэй. Я чувствовала это. И кого-то еще. Кого-то, кто испытывал такой же ужас, что и я. Гил проводит рукой по волосам и откидывает со лба спутанные каштановые пряди. Но через мгновение они возвращаются на свое место. – Мы называем это существо Кошмарник. В Бесконечности нет животных… ну, в привычном нам виде. Это порождение разума. – То есть кто-то специально создал это? – в ужасе спрашиваю я. – Нет, не специально. Некоторые существа, такие как Солнечник, появляются из человеческих воспоминаний. Существа, напоминающие о любимых местах, – объясняет он, стряхивая с одежды траву. Я вспоминаю лошадь со сверкающими, как звезды, глазами, запряженную в ландо принца Келана, которую увидела в Базарный день. – Но есть и те, что появляются из кошмаров, – продолжает он. – Кошмарника тянет к страхам. Он питается ими, становясь все больше и больше. – Гил замолкает и переводит взгляд на рану на моем предплечье. – Так, значит… Меня пронзает ужас услышанного. Потому что я все еще ощущаю холодное прикосновение призрачного тела Фило. И как неслась от него по джунглям. – Я создала этого Кошмарника? – Создать такое существо непросто. Для этого требуется неестественное количество страха. – Он медленно поднимает голову и встречается со мной взглядом. – Что с тобой произошло? Я обхватываю себя руками, стараясь сдержать дрожь, и рассказываю Гилу о бесформенном Фило и его воспоминаниях о герцогстве Смерти. Рассказываю ему все. Обычно на его лице такое выражение, словно он едва сдерживает гнев. Но что испытывает Гил сейчас, понять трудно. – Мы говорили тебе, что Победа не самое ужасное место, в котором может оказаться человек, – спустя несколько минут наконец говорит он. – Я это понимаю. Но то, что они сотворили с этим человеком… То, что они заставляют делать людей с другими людьми… – У меня перехватывает дыхание, и я зарываюсь пальцами в землю. Наверное, мне не следует удивляться тому, что делают Колонисты, но не получается. Мне хотелось верить, что они не все одинаковые. Что не все они хотят одного. Что не все они плохие. – Я всегда боялась того, на что они способны. Но, возможно, мои опасения были недостаточно сильны. – А теперь? – спрашивает Гил, слегка склонив голову. Я поднимаю глаза к небу, пытаясь осмыслить все, что увидела. Все, что знаю теперь. Офелия спросила, смогла бы я жить рядом со своим убийцей. Я ответила, что не знаю наверняка, но хотела бы попробовать. Справедливо ли давать кому-то шанс на искупление, а другому отказывать? Где проходят эти границы и почему мы выбираем тех, кому позволено их пересекать, а кому нет? Если мы не способны понять, что означает «справедливость», «равенство» и «правота», то, возможно, Офелия говорила правду. Возможно, Бесконечность погрузилась в такой же хаос, который царит в мире живых. – Как думаешь, любой ли заслуживает шанса стать лучше? – со всей серьезностью спрашиваю я. – Или существуют какие-то критерии, на которые мы никогда не сможем закрыть глаза? – Думаю, несчастные случаи и поступки, совершенные умышленно, – совершенно разные вещи. Но, на мой взгляд, во время войны не имеет значения, кто прав, а кто виноват… важно лишь то, кто выживет. – Гил поджимает губы и внимательно смотрит на меня, словно пытается разгадать какую-то загадку. – Ты всегда ищешь в людях хорошее. Во всех и вся. Но так не может продолжаться вечно. – Он слегка ерзает на траве. – И рано или поздно кто-то тебя разочарует. – Иногда находить хорошее в людях очень сложно. Но я верю, что так правильно. – Я перевожу взгляд на свои руки. – А вдруг, чтобы быть Героем, нужно не только спасать жизни или обладать небывалой храбростью. Но и знать, как уберечь свое сердце от тьмы, даже если она окружает тебя. Гил делает глубокий вдох: – Ты самый упрямый человек из всех, кого я когда-либо встречал. Представляешь? – И ты считаешь, что я ошибаюсь? Он смотрит на ветви над нашими головами: – Я считаю, что уже поздно и в Поселении захотят услышать то, что ты узнала. – Это их напугает, – серьезно говорю я. – И они станут еще упорнее стараться закончить войну. – Так и должно быть. – Ты всегда утверждал, что у нас мало времени. И если кто-то еще сомневался в этом, то теперь перестанут. – Даже ты? – хмуро спрашивает он. Я потираю лоб, чувствуя, как наваливается усталость. – Ты постоянно подвергаешь сомнениям мою преданность, но последние два дня меня преследовали Колонисты, призрак и кошмарное чудовище, и я скорее всего скинула несколько килограммов. Так что давай не будем растрачивать наши великолепные аргументы попусту и просто сменим тему. Уголок его рта дергается, но озорной блеск в глазах тут же сменяется внимательным взглядом. И я чувствую, как мышцы на лице напрягаются, а щеки начинают гореть. – Почему ты так на меня смотришь? – Почему ты выпрыгнула из летуна? – спустя пару мгновений спрашивает он, но в его голосе больше не слышно резких ноток. Я ерзаю на траве, старясь не смотреть на засохшие пятна крови, которые покрывают одежду. – Потому что решила, что лишь так Ахмет и Тео смогут спастись. Гил пристально смотрит мне в глаза: – Ты пожертвовала собой ради Сопротивления? – Не ради Сопротивления, а ради людей. Кроме того, я почти не сомневалась, что через какое-то время за мной вернутся. «Вернее, я надеялась, что кто-нибудь сделает это», – думаю я, но тут еще одна мысль заставляет меня нахмуриться: – Раз ты здесь, значит, они благополучно добрались до Поселения? – С ними все в порядке. Хотя найти тебя оказалось нелегко, – говорит он. – Может, Ахмет и понимает, как перемещаться по изменяющимся ландшафтам, но поиск нужного – совершенно иное. – Я сожалею. И не хотела подвергать опасности остальных, – отводя взгляд, говорю я. Некоторое время мы сидим в тишине. – Ты совершила очень храбрый поступок. Тебе не за что извиняться. – И прежде чем я успеваю обдумать ответ, Гил добавляет: – Скоро стемнеет, а нам предстоит долгий путь. Мы пробираемся через джунгли, держась в нескольких метрах друг от друга. Из-за этого мы не разговариваем, и мне даже удается залечить некоторые раны на руках. Но когда наступает ночь, становится все труднее рассмотреть, куда ступаешь, так что я сокращаю разделяющее нас расстояние, чтобы не отстать больше. Через какое-то время Гил останавливается у увитого лианами и колючими листьями дерева. А как только я дохожу до него, подстраивается под мой шаг и вытягивает руку перед собой. На его ладони вспыхивает маленький белый огонек. С мгновение он смотрит на меня. Свет смягчает тени на его лице, и мне отчего-то становится трудно отвести взгляд. И приходится приложить усилия, чтобы вновь направить все свое внимание на дорогу. Мы продолжаем спускаться по неровной тропинке, проваливаясь во влажную почву и мокрые листья. Я смотрю на огонек впереди в надежде отвлечь свои мысли, но любопытство затмевает все остальное: – Ты встречал Кошмарников в герцогстве Войны? Его молчание говорит за него. – Когда он окутал меня, мне показалось, что я слышала твой крик, – признаюсь я чуть громче шороха листвы под ногами. – Ощутила твои страхи. Его шаги замедляются, а следом и мои. – Но они были связаны не только с пытками, но и с опасением быть брошенным. – Я старательно не смотрю на него. – Ты боишься, что тебя снова оставят? Он вздыхает: – Мои страхи… сложны. И хотя Кошмарники не показывают образы, ты прекрасно все ощущаешь. И я чувствую себя запертым в коробке, в замке которой кто-то поворачивает ключ. Кто-то, кого я знаю и люблю. Я чувствую себя запертым, ограниченным маленьким пространством, из которого никогда не смогу выбраться, какие бы усилия ни прилагал. – Ничего удивительного в том, что ты боишься лишиться свободы, – говорю я. – Думаю, все жители Поселения боятся этого. Разве не за это мы боремся?