Я прижимаю руку к голове, чувствуя, как покалывает затылок. – А парад? А тронный зал? – На самом деле нас там не было. Просто наш разум любит заполнять пробелы в знаниях. И хотя это кажется воспоминанием, это просто полученная информация. – Она наклоняется вперед. – Но теперь ты знаешь все, что нам известно о Колонистах. Мой мозг напоминает губку, которая впитала слишком много воды, и я изо всех сил пытаюсь удержать полученные знания. Меня переполняют боль и страх. А перед глазами стоят глаза королевы Офелии, смотрящие прямо на меня. Видящие меня. Конечно, она не видела меня. Не в этот раз. Но если бы это случилось на самом деле, она бы меня узнала? Вспомнила бы о встрече в том темном пространстве? Дотянулась бы до меня, если бы знала, где искать? Я вновь слышу ее голос, проникающий в мой разум, как медленный яд: «Я чувствую тебя». Я сжимаю руку на запястье, чтобы заглушить ее, но по телу все-таки растекается дрожь от воспоминаний. Анника встает. – Я принесу тебе еще чашку чая. – Нет, – останавливаю ее я. – Если ты не против, я лучше вернусь в свою комнату и прилягу. Она кивает: – Обмен забирает много сил. Особенно в первый раз. Я встречаюсь с ней взглядом. Неужели ей тоже пришлось пережить эти воспоминания? И сколько раз ей приходилось наблюдать, как ее любимая жертвует своей жизнью ради них? – Элиза, – начинаю я, и Анника вздергивает подбородок. – Ты знаешь, что с ней случилось? – Скорее всего она в Войне. Или уже приняла таблетку. Я не видела ее с того дня. – Ты любила ее, – потирая грудь, говорю я. – Я почувствовала это. – В этом и суть любви, – печально говорит она. – Она никогда не проходит. Я опускаю глаза. Раньше я считала, что люблю Финна, но эта боль в груди… Никогда не чувствовала подобного. И не уверена, что хочу испытать это снова. Я встаю и поправляю футболку: – Спасибо за чай. И за то, что показала мне все. Анника хмурит брови, но кивает: – Надеюсь, это поможет тебе все понять. Она говорит о реальности Бесконечности. О важности их борьбы. И чем обернется для нас поражение. Ужасы Бесконечности подобны корням, глубоко уходящим в землю. И они разрастаются, даже если их не видно. Даже если все, что ты замечаешь, – красота, возвышающаяся над гнилью. И теперь вряд ли мне удастся успокоиться. Потому что я не смогу забыть того, что показала мне Анника. Не смогу притвориться, что не чувствовала каждое мгновение ее отчаяния, душевных терзаний и боли. Не смогу бросить ее, зная, как сильно она нуждается в моей помощи. Если люди живут не в Поселении, то у них нет никакой защиты. И мне необходимо помочь им. Необходимо помочь таким людям, как Мэй, которые заслуживают загробной жизни без контроля Офелии. И если сбор информации о Колонистах – единственный способ сохранить это убежище, я готова стать шпионом. Готова играть ту роль, которую они просят меня исполнить… пока это не причиняет никому вреда. Потому что я не уверена, что готова переступить эту черту. Не уверена, что после этого есть путь назад. – Я помогу тебе достать нужную информацию, – говорю я. Может, она ждет от меня большего, но и этого будет достаточно. – Мы будем в долгу перед тобой, – искренне отвечает Анника. Я пытаюсь выдавить улыбку, но мой рот, кажется, изгибается вниз, а не вверх. – Нет. Мы обе знаем, что это я в долгу перед вами. – Все равно спасибо, Нами. Я поворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице, но останавливаюсь у самой двери: – Я могу задать еще один вопрос? Ее лицо светлеет: – Конечно. – Чем ты занималась в земной жизни? – Я вспоминаю о ее янтарных глазах. Глазах бойца. – Ты служила в армии? – Я тридцать три года обслуживала клиентов, – рассмеявшись, говорит она. – Иначе как бы я справилась с этой чертовой кучей проблем? Глава 17 Я провожу пальцами по щеке, разглядывая свою кожу в зеркале. Мне удалось слегка притушить сияние, что помогло вновь почувствовать себя человеком, но я все еще мало похожа на себя. Веснушки исчезли. Черты лица симметричны. А глаза неестественно светятся. Я не видела своего лица уже несколько недель… а может, и месяцев. Здесь никто не следит за временем. Знаю, это может показаться нелепым, но я скучаю по выщипыванию бровей и блестящему от пота лбу. Сейчас мое тело слишком идеально, словно его подправили и приукрасили, пытаясь приблизить к эталонам красоты. В земной жизни мне бы это понравилось. Представьте, что вы просыпаетесь утром, а ваши волосы уже уложены, как в салоне, а кожа сияет без какой-либо косметики. Представьте, что у вас больше нет ни одной родинки, шрама или кривого зуба. Тогда я посчитала бы это благословением небес. А сейчас? Лишение человеческих черт воспринимается мной как проклятие. Сейчас, когда я смотрю на себя, то вижу лица из воспоминаний Анники. Вижу чудовище. Отражение в зеркале стало постоянным напоминанием о том, с кем и почему я должна сражаться. А еще это напоминает мне о том, насколько они реальны. Они не видят сны, но могут ли они любить и ненавидеть? Чувствуют ли печаль и радость? Способны ли сожалеть? Способны ли на сострадание? Я вспоминаю, как встретила принца Келана на рынке и о том, что на его лице читались тысячи историй. Он показался мне чем-то большим, чем машина. Больше, чем программный код. Внезапно в зеркале появляется Гил в своем привычном черно-сером наряде и с легким раздражением на лице. Слишком быстро повернувшись, я случайно ударяюсь локтем о комод. И, поморщившись, начинаю тереть кожу на месте свежего синяка. Но при виде моей реакции Гил неодобрительно качает головой. – Тебе нужно потренироваться скрывать человеческую боль. Даже если тебе кажется, что никто на тебя не смотрит, – предупреждает он. – Потому что от внимания Колонистов ничто не ускользает. Черные глаза Офелии вспыхивают в моем сознании. Если я вновь позову ее, она откликнется? Я опускаю руку вдоль тела. – Кажется, ты очень стараешься, чтобы я их боялась. – Тебе и нужно их бояться. – Он смотрит на меня так, словно видит насквозь, а затем делает еще один шаг в глубь комнаты. – Поверь мне, они не способны на сочувствие, которое проявляешь к ним ты. Я невольно напрягаюсь, но тут же подавляю бурлящее в крови чувство вины. Родители говорили, что некоторые люди просто рождаются злыми. И, возможно, это правда. Хотя и считаю, что на большинство людей влияют воспитание и окружение. Если кто-то будет часто называть вас плохим, уродливым или никчемным, вы начнете в это верить. И станете именно таким. Если человек совершил что-то плохое, это не означает, что он останется плохим навсегда. Люди меняются. Я не верю в оправдания за ужасные поступки, которые совершают люди. Каждый из нас сталкивался с последствиями плохого поведения, и их жертвы вправе защищаться, как могут. И не обязаны прощать своих мучителей. Но я из тех, кто жалеет хулиганов, которые никогда не видели любви, или убийц в камере смертников, которые никогда не получат шанса искупить вину. И если бы в обществе больше заботились о психологической помощи таким людям, а не о том, чтобы закидать их камнями, возможно, мы бы создали среду, которая поощряла бы людей относиться ко всему добрее. Возможно, некоторые люди рождаются злыми, но, думаю, большинство способны стать лучше. Неужели сострадание к монстрам делает монстром и меня? Я опускаю взгляд на свои руки и пытаюсь воссоздать крошечные морщинки, которые раньше окружали мои костяшки. Но их больше нет. Интересно, сколько черт моего прежнего «я» больше никогда не появятся вновь?