Летим, ладонь в ладонь, дин-дон, Дорога не страшна, на-на С напевом столь лихим, хи-хи Хитри, беду гони, ни-ни Ни с чем уйдет чума, ма-ма Могилам кончен счет, вот-вот Вот скачут сто детей, ей-ей… Из-за раны своей Пан с трудом поспевал за их радостным бегом по улицам Гамельна. Мирелла подхватила его и усадила себе на плечи. Они проходили мимо дома, где в живых остался один лишь младенец. Мирелла вошла в дом, взяла дитя на руки и подвязала к груди. Такой и явилась она пред Мором, спустя несколько часов: мальчуган на плечах, младенец у груди, ватага маленьких плясунов следом, а за ними – настороженно шествуют прокаженные. – Вы мне солгали, – сказал он. – Да, – ответила Мирелла. Она не пойдет за Мором. Ох, как сильно было искушение! Но она еще могла спасти детей и прокаженных. Она выведет их, целых и невредимых, спасет из когтей Чумы. Пусть Мор попробует напасть на них, тогда увидит, какими звуками поразит она его уши! Мирелла поставила Пана наземь, вручила ему грудничка и стала лицом к Мору, готовая к бою. – Вы избрали самых слабых, – заметил он ей. – Вовсе нет, – возразила Мирелла. – Я беру с собой лучших. Тех, кто умеет жить, невзирая на злой недуг, точащий их плоть, – она указала на прокаженных, – и тех, кто выжил и не отчаялся, – она указала на смеющихся над смертью детей. Мирелла поправила корону. – Отныне это мои люди. Я – их королева. Тронете кого из них – и вам несдобровать. Она говорила с жаром, держа флейту наготове. Мор не сомневался, что она сможет его оттолкнуть. Ему казалось, теперь Мирелла чарует как никогда. Он признавал: она не уступает ему. И, возможно, даже был этим счастлив. Он поклонился и указал на городские врата. – Позвольте мне заняться последним стражем, дабы он не помешал вам уйти, – предложил он учтиво. Мирелла покачала головой. Она приблизилась к стражнику. Тот взглянул на нее с испугом. Она уложила его одной острой нотой. Мор прибавил: – В таком случае позвольте хотя бы подарить вам это. Он протянул ей полный золота бургомистров ларец. Мирелла кивнула прокаженным, чтобы они его приняли. И подумала, где же Гастен. Если она его встретит, то непременно отдаст, что ему причитается. Мирелла одарила Мора искрящимся благодарностью взглядом. – Я еще должна вам песню, я помню, – сказала она. Мор улыбнулся ей. – Тогда при следующем нашем свидании, – отвечал он. Мирелла в два прыжка очутилась перед ним. Мор не успел уклониться. Мирелла поцеловала его. На этот раз – никакой флейты меж их устами, никаких поцелуев из нот. Она коснулась губами его губ. Ей безумно захотелось этого в тот миг. В конце концов, немного найдется барышень, кто может похвастать, что обменялась первым поцелуем с посланником Смерти. Мор замер, ошеломленный. Он сомкнул глаза, отдавшись музыке. Когда же открыл их, Мирелла уже выступила в путь, и он мог лишь смотреть за тем, как юница удаляется, приплясывая, высоко держа коронованное чело, а за ней следует ее народ. Они еще встретятся. Мор улыбнулся сей мысли. Мирелла не ведала, куда идет. И никогда не была так счастлива отправиться прочь, наудачу. Она узнает мир за гамельнскими стенами. Золота у них немало. Прокаженные будут заботиться о малышах. А те всегда смогут, ежели захотят, вернуться домой, когда уйдет чума. Ну а пока они шли навстречу неизведанному. Живы и здоровы, свободны, и никто им теперь не указ. Никто не помешает им петь и плясать. Они уйдут далеко и вернутся как можно позже. Или – никогда. И прежде чем вновь заиграть им в дороге, Мирелла пропела тихонько, лишь для себя одной, короткую песнь: Любовная баллада о чуме Нашла я любезного друга — Чума на него, вот чудак! Нашла я любезного друга, С тех пор со мной что-то не так. Вас, душенька, мучит озноб? Прыщами усыпало лоб? На шее раздулся зоб? Нет, сударь, я не из недужных особ. Потеряла покой — Всё смеюсь день-деньской. Что, душенька, пучит живот? Зловонными водами рвет? Иль гной из-под струпьев течет? Нет, сударь, не нужно напрасных забот. Как в истоме живу, Грезит ум наяву. Что, душенька, челюсть сгнила? Головка плечам тяжела? Иль кровь у вас горлом пошла?