Так следовала она через город. Мор шел навстречу, от главных ворот. И вот они сошлись. Мор был в злом расположении духа. Завидя, в каком веселии приближается Мирелла – в губах флейта, ноги скачут: ни дать ни взять резвый пастушонок! – он озлобился вдвойне. Пусть узнает, в какую ярость привело его столь долгое томление. Не предупреждая, он простер руки и направил тучу удушливого синеватого пламени в эту молодую женщину. Прокаженные на дальнем конце улицы отшатнулись. Мирелла невозмутимо остановилась. И выдула из флейты три приветственных ноты. Пламень рассеялся, коснувшись сих звуков. Мор улыбнулся, – гнев его тут же утих. Желая проверить, отступит ли девица, он стал приближаться, пока носки его сапог не коснулись ее босых стоп. Она дала ему подойти. – Я ждал вас, – сказал он. – Возникли препятствия, – ответила Мирелла. – Ничего страшного, надеюсь, – учтиво заметил он. – Меня посадили в темницу. И хотя до сих пор она старалась сохранять вид веселый и сильный, всё же не сдержалась и вздрогнула, вспомня свист и злобные крики толпы, и нутро ее заныло. Мор, склонившись, пристально смотрел ей в лицо. Он приметил, как промелькнула на нем тень страдания. Пока Мирелла плясала, корона ее сдвинулась набок. Мор осторожно вернул ее на место. Пальцы его скользнули по ее волосам, утешая. Мирелла крепко зажмурилась, дабы не поддаться чувству. – Из всей той гнуси, что освистывала вас, многие погибли прошлой ночью. – Прекрасно, – проговорила Мирелла. Мора пробрала радостная дрожь. Никто не ценил его трудов. И вот эта девица одобрила его старания. Он приблизил к ней свое лицо. Мирелла подумала, что он, возможно, ищет поцелуя. Ее потянуло навстречу, словно юноша сыграл ей собственный чаровской напев. Как хотелось ей закрыть глаза и поддаться сей тяге! Однако в последний миг, когда губы их уже готовы были сомкнуться, она взметнула флейту к губам, как бы в защиту. Мор не смутился. Склоняясь, как и прежде, он подул в другой конец флейты. Нежно, будто посылал чрез нее поцелуй. Ни звука не последовало. Но дуновение достигло Миреллиных губ, и перед ее взором встало видение. Мор дарил ей еще одно воспоминание. Мирелла увидела Мора ребенком. Щуплый мальчуган с большими смышлеными глазами в половину лица и всклокоченными волосами. Одет в лохмотья, что едва не черней его кожи. Мирелле он кажется другим воплощением Пана, только упрямее и гневливей. Он спит на тощем тюфяке, средь выводка братьев и сестер. Он самый юный в семействе, и за общим столом ему трудней всего урвать себе скудное пропитание. Одной ночью в жалкую лачугу, где обитает их семья, через стену входит демон. Это другой посыльный Смерти. За ним не следуют крысы: это сеятель холеры. Одну за другой забирает он души родных. Подходит и к Мору. Мальчик задремал. Или, скорее, делает вид. В миг, когда демон склоняется над ним, он вскакивает с постели и, выхватив схороненный под рубахой нож, твердой рукой вонзает его в сердце демона, глядя на него с вызовом. Посланник распрямляется, дивясь на мальца, в котором отваги больше, чем в мужчине. Достает нож, улыбается – раны нет вовсе. Берет дитя и уносит с собою. Мирелла вернулась в настоящий миг. Вот как Мор стал посыльным Смерти. Бессомненно, сеятель холеры, впечатленный его смелостью не по годам, взял его в ученики и раскрыл пред ним все тайны своего диавольского ремесла. Некогда Мор был человеком, ребенком, знал голод и нужду. – Полагаю, теперь вы выслушаете меня, – сказал Мор. – Я вижу, как идете вы на меня столь гордо и дерзостно. Вот вы в прекрасном облачении, с отвагою на коронованном челе. И в безудержном мужестве вашем вы решились сразить меня. Положим, сие вам удастся, в чем я весьма сомневаюсь. Последнее замечание сопроводил он хищной улыбкой, отчего по затылку Миреллы пробежала дрожь. – В тот миг, когда вы убьете меня, другой заступит на мое место. И однажды он вернется в Гамельн. Ибо я – лишь часть вселенского порядка. Не я решаю, кому умереть. Я только участвую в непреложном ходе мироздания. Судьба с завязанными глазами без разбора мечет семена недуга. Кто тронут ими, тому не жить. И тут вступаю я. И довольствуюсь тем, что собираю души. – А Бедвик? – вопросила Мирелла. – Вы заразили его. Лицо Мора озарила смущенная улыбка, однако без тени раскаяния. – О да, если я и вправду того возжелаю, то могу, при некоторых стараниях, заразить здорового. Но редко уступаю искушению. Разумней следовать великому мировому порядку. Мирелла вспомнила шествие, увиденное ею в первом воспоминании Мора. Она знала, что он сказал правду. Биться против Мора было столь же тщетно, как мешать Везеру нести свои воды. Мирелле не сдвинуть мир с оси. Она опустила флейту. Вдруг она ощутила, что потеряна и больше не видит впереди дороги. – Вот вы теперь печальны и будто не ведаете, что делать, – заметил Мор. – Но что вам до этого города? К чему биться за его обитателей, когда они готовы сжечь вас как ведьму в благодарность за ваши труды? Оглядите же ваш город сегодня… Мор обвел рукой фасады с затворенными ставнями, пустые забытые телеги, заросшие огороды. – Не прекрасен ли он, в кои-то веки? Тих и покоен. Нет больше суеты. Наглецы замолкли. На душе у Миреллы было смутно. Ей понравилось ходить по пустынному граду. Трусливое безмолвие позапершихся в своих стенах горожан рождало в ней небывалое удовольствие. Ей казалось, что мир наконец принадлежит ей. Еще приятнее было бы гулять по нему с Мором, держась за руки, точно по их собственным владениям. Разыграть для него в церкви пляску смерти было ей легко потому, что она понимала и разделяла его вкус. – Люди не стоят выеденного яйца, – сказал Мор. – Нет дела приятней, чем навести здесь порядок. Расчистить землю от их криков, суеты, нечистот и любоваться, как луна восходит над освобожденным миром. Мор протянул ей руку. – Идемте со мной. Силы ваши огромны. Вы видели мой мир. И обретете в нем свое место. Куда лучше, чем здесь. Вспомните, как обходятся с вами на этой земле. Сердце Миреллы забилось. Мор разжигал ту злость, какая грызла ее в темнице. Она желала отмщения, скормить им всем их же издевки. – Я займусь Бедвиком и бургомистром, – прибавил Мор, – и обещаю вам, у них я возьму душу последними. И дело свое сделаю медленно. Мирелла спросила на едином дыхании, не думая о словах, слетающих с губ: – И я смогу посмотреть? Мор затрепетал. Впервые женщина пожелала любоваться его трудами. Никогда еще не был он в таком восторге. Мирелла взяла протянутую руку. Другую руку он положил на ее стан и поклонился. Мирелла поняла, что он приглашает ее на танец. Никакое иное приглашение не обрадовало бы ее больше. Свободной рукой она держала флейту. Она придумала заводной наигрыш и выдула его с такой силой, что он, увлекая их за собой, закружился эхом в нежной прохладе летней ночи. Она убрала флейту в карман своего платья, положила руку на плечо Мору и закружилась. Мирелла вела. Мор следовал за ней без промедлений, тела их двигались в совершенном согласии. Вальсировать с ним – то было пьянящее удовольствие. Ей хотелось, чтобы танец не кончался вовсе. – Идемте со мной, – повторил Мор. – Здесь вам делать нечего. Вы несравненно выше той копошащейся мрази, от которой я скоро очищу ваш град. Мирелла закрыла глаза. Слова эти Мор прошептал над самым ее ухом. Мелкие мурашки приятно пробежали вдоль позвонков от дыхания юноши. Она чувствовала, что готова поддаться желанию и сделать всё, о чем просил Мор. Она открыла глаза. И поняла, что Мор незаметно перенял такт и теперь в танце вел он. Кружил властно и стремительно, взмыв над землей в завораживающем вращении, от которого развевались ее пряди. Руки Мора покоились на ее талии, он поднял ее в воздух, точно перышко, и, верно, мог бы вознести выше самых крыш. Как это было приятно: быть влекомой! Но Мирелла дала себе слово, что впредь не станет подчиняться ничьей воле. Она нахмурилась, и наигрыш смолк. Мор остановился с сожалением, не отнимая, однако, рук. Мирелла вновь ощутила под ногами землю, что придало ей благоразумия, и дурман ослаб. На ней была корона, прекрасные одежды, но ноги ее остались так же босы. – Оставьте сей несчастный люд, – сказал Мор. – Они обречены. Этой ночью я заберу все гамельнские души. Мирелла взглянула ему в глаза. Отныне всё будет иначе. Она наконец свободна. И приняла решение. Слыть ведьмой, рождать страх у глупцов вроде священника или Лотхен – ей это было безразлично. Она примет свою судьбу. – Решено, – сказала она. – Ступайте. Ночи вам хватит на труды. Я буду ждать вас на рассвете. У Мора засияли глаза. Он поклонился и удалился собирать души. Мирелла не стала медлить. Едва сокрылся он из виду, она тоже двинулась в путь, в противную сторону. И поднесла флейту к губам. Ей вспомнились малютки, что играли с доской на колесиках, водили вкруг нее хоровод и барахтались в корыте с водой. Припомнила она и собственное детство – безвозвратно прошедшее, но драгоценное, схороненное в тайниках души. Она завела веселый, ребячливый наигрыш, доступный лишь детскому слуху. Она петляла по Гамельну, оглашая улицы сей отрадной погудкой. Дети, едва заслышав ее, покидали на цыпочках свои жилища, не в силах противиться. Они выскальзывали из общих постелей, не будя родителей, и шли по мостовой вслед за Миреллой. К ним присоединились и близняшки-сироты, и юный могильщиков подручный. Кто постарше, брал малышей за руку. Пятилетний сын ее знакомца-прокаженного семенил ножками наравне со старшими. Дети счастливы были оставить затворенные на семь затворов дома, покинуть эти тюрьмы, пока они не стали им гробами. Босиком, в одних ночных рубашках, они весело скакали меж мертвецов. Они не оборачивались, дабы окликнуть родителей, позвать их с собой или просто проститься. Они знали, что взрослые уже не посмеют ни покинуть постель, ни подойти к своим чадам, боясь заразиться. К тому же у взрослых столько забот! Ставни и двери запереть, полы отскоблить, едой запастись, монеты перечесть, – столько нужных дел, что никак не сбежать им из Гамельна навстречу приключению. Они же, дети, были вольны и ничего не боялись. Слыша, как уходят дети, несколько последних любящих отцов и матерей – а их и было немного – пробудились. Роняя слезы, они отпустили своих чад, веря, что те спасутся, тогда как самим им уже поздно. Сердца их разрывались, когда взирали они сквозь щель в окошке, как их малютки вступают в шествие. На улицах счастливые и беззаботные дети запели песнь: Фатрази детей Так скачут сто детей, ей-ей Единогласый хор, ор-ор Хоробрый хоровод, вот-вот Вот та, чей волос рыж, ишь-ишь! Изыщет путь она, на-на На воле, средь полей, лей-лей