Прежде, чем ответить на вопрос, Пайн посмотрела на Блюм, потом вновь перевела взгляд на Сайруса. – Мою сестру похитили из этого дома почти тридцать лет назад. Преступника так и не нашли. Сестру тоже. И вот я здесь, чтобы узнать правду. Сигарета едва не выпала изо рта Сайруса. – Срань господня, значит, вы говорите правду? – пробормотал он. – Полную правду, – ответила Пайн. Он посмотрел на дом. – Я ничего об этом не знал, когда здесь поселился. – Вы и не должны были знать. – Вы сказали, что ублюдка так и не удалось поймать? – И найти мою сестру. – Значит… вы здесь, чтобы отыскать улики и все такое? Но прошло столько времени. – Я здесь не для судебной экспертизы, если вы это имели в виду. Просто я хочу осмыслить то, что здесь произошло. И я подумала, что приезд сюда будет разумным первым шагом. Сайрус положил дробовик на крыльцо. – И вы хотите осмотреть дом? – Это было бы замечательно. Вы уверены, что хотите оставить здесь дробовик? – Проклятье, он даже не заряжен. Я его держу для вида. Ну, вы понимаете, отпугнуть кого-то, если потребуется. – Здесь бывает много чужаков? – В основном, молодежь, которая ищет место для выпивки и секса. Я ничего не имею против, но только не в моем доме. Он провел их в гостиную. Оборванные обои свисали со стен длинными полосами, но в комнате имелось два больших предмета: желто-зеленое кожаное кресло и приставной столик с массивным старым телевизором; на грязном ковре виднелись следы мочи. – У Роско проблемы с почками, – смущенно проговорил Таннер, когда его взгляд упал на пятна. – А как здесь принимает телевизор? – спросила Блюм. – Паршиво. Но я с ним сражаюсь. Иногда удается кое-что посмотреть. Главным образом, спорт. – Сайрус усмехнулся. – А, если передают новости, я просто выключаю звук. Они наводят ужасную тоску. Пайн воспользовалась моментом, чтобы осмотреть комнату. Ей было трудно представить, что когда-то она здесь жила. Все здесь казалось ей совершенно чужим. – А где вы с сестрой спали? – спросила Блюм. Пайн указала в сторону лестницы. – Наверху. Таннер повел их к старым поцарапанным ступенькам из клееной фанеры, даже не покрытых ковром. Теперь с каждым шагом Пайн все больше приближалась к той ужасной ночи 1989 года. Лестничная площадка перед дверью спальни приняла ее разум и душу и чуть ли не тело, возвращая их в то время. Она мгновение смотрела на закрытую дверь, словно та действительно могла оказаться порталом в другую вселенную, где она найдет ответы на все вопросы. Только не ставить планку слишком низко. – Вы можете войти, мадам, – предложил Таннер. – Там ничего нет. Я сплю на раскладном кресле внизу. Тут нет кровати. Пайн вцепилась в дверную ручку так, словно только это и привязывало ее к земле, повернула ее и открыла дверь. Как только она вошла, комната и она сама переместились в конец восьмидесятых, к самому худшему моменту ее жизни. Она мысленно увидела кровать, прикроватную тумбочку, дешевый светильник, комод, на нем они с Мерси держали кукол. И квадратный коврик с нарисованным маленьким пони из мультика. Крошечный шкафчик, где висела их немногочисленная одежда. Синий мячик, Пайн любила его пинать и бросать, и платье маленькой балерины, которое Мерси обожала – балерина и более женственная из них двоих. Она носила платье, не снимая, и оно становилось невероятно грязным – белое превращалось в коричневое, и матери приходилось забирать его посреди ночи и стирать в раковине, потому что другого способа не было. И, наконец, единственное окно в комнате. Через него Тор или кто-то, похожий на него, забрался внутрь и зажал руками в перчатках маленьким девочкам рты. А потом зазвучала считалка, сопровождавшаяся постукиванием по лбу каждой. Выбор пал на Мерси, кулак опустился на голову Пайн, проломил ей череп, и она осталась лежать – возможно, похититель решил, что она мертва. Утром к ним с трудом поднялась мать, покачиваясь от похмелья и травки. И тут только она узнала, что одна ее дочь исчезла, а другая находится на пороге смерти. Поездка на машине скорой помощи в больницу, склоненные встревоженные лица, абсолютно белый потолок машины – быть может, первый взгляд на Небеса – бег врачебного персонала с каталкой по больнице. Укол иглы, анестезия, потеря сознания, операция на черепе, хотя она, конечно, не могла об этом знать, а потом долгое, пугающее выздоровление. Пугающее, потому что она не понимала, что с ней произошло. Возращение домой, где Пайн обнаружила, что Мерси все еще нет, а ее родители безутешны. Они были не в состоянии говорить о другой дочери, не выпускали Пайн из вида, но не имели сил ее обнять или поговорить о том, что случилось. Тяжелая туча вины повисла над их уменьшившейся семьей. – Агент Пайн? Пайн оторвалась от воспоминаний – примерно так она приходила в себя после операции – мгновенно проснулась, ее переполняло любопытство, но была все еще сбита с толку, словно слишком быстро поднялась с большой глубины, и внутри у нее находилось нечто потенциально опасное. Блюм с тревогой на нее смотрела. – Ты в порядке? – спросила она. Пайн кивнула. – Просто кое-что вспомнила. – Полезное? Пайн пересекла комнату, подошла к окну и посмотрела вниз. – Лестница, – ответила она. – Похитителю требовалась лестница, чтобы сюда забраться. – Лестницу удалось найти? – с любопытством спросил Таннер. – Нет, – ответила Пайн. – Насколько мне известно. Мне было шесть лет. Полиция со мной практически не разговаривала. Во всяком случае, после того, как они поняли, что я не могу им помочь. – А подозреваемые были? – спросила Блюм. – Мой отец стал первым и, пожалуй, единственным, – ответила Пайн. Блюм и Таннер переглянулись. – Вы думаете, он мог сделать такое со своими детьми? – спросил Таннер, который явно в это не верил. – Нет. Это не отец. Я бы его узнала. И зачем ему было влезать в окно? Тем вечером они выпивали и курили травку. Он не сумел бы подняться на второй этаж по ступенькам, не говоря уже о лестнице. И я видела, как мужчина забрался в окно, но тогда не смогла его описать. – Но полиция тебе не поверила, – сказала Блюм. – Они продолжали считать твоего отца подозреваемым? – Именно по этой причине нам пришлось отсюда уехать, – сказала Пайн. – Все в городе думали, что это сделал он, хотя против него не существовало никаких улик. – Ваш отец? – Он мертв. – А мама? Пайн не стала отвечать сразу. В некотором смысле, тайна матери заслоняла собой даже исчезновение Мерси, во всяком случае, в ее глазах. Блюм с любопытством посмотрела на нее, но Пайн, казалось, ничего не заметила. – Я бы не хотела об этом говорить, – наконец, сказала Пайн. Она закрыла окно после того, как, покопавшись в памяти, вернулась в ту ночь, чтобы попытаться подтвердить для себя, что именно Дэниел Тор влез в окно. Результат получился таким, как она и предполагала: уверенности у нее не появилось. Они спустились вниз, Пайн присела на крыльцо и погладила Роско по голове. – Вы ему нравитесь, – одобрительно сказал Таннер. – Роско хорошо разбирается в людях. Так уж получается, что, когда я привожу сюда тех, кто не вызывает у него симпатии, они больше не возвращаются. Да, старина Роско помогает мне не принимать глупых решений, и теперь я совершаю заметно меньше неразумных поступков. – Да, такой Роско не помешал бы мне много лет назад, – призналась Блюм. Они с Таннером обменялись многозначительными взглядами. – Спасибо, что позволили осмотреть дом, – сказала Пайн, поднимаясь с крыльца. – Вы собираетесь долго пробыть в городе? – спросил Таннер. – Столько, сколько потребуется, – ответила Пайн. – Ну, тогда мы можем еще встретиться. Мы с Роско почти каждый день едим в маленьком кафе на главной улице. Оно называется «Темница» – в честь тюрьмы, наверное. Хорошая кухня и дешевое пиво. – В таком случае, мы можем там встретиться, – сказала Блюм. Таннер приподнял шляпу, прощаясь, полностью открыв густые волнистые волосы, и широко улыбнулся. Они сели во внедорожник и поехали обратно в город.